Динамические процессы в письменной речи, возникающие под влиянием устной

Российский государственный педагогический университет

им. А.И. Герцена

Кафедра русского языка

Дипломная работа

Динамические процессы в письменной речи, возникающие под влиянием устной

Санкт-Петербург - 2004

Содержание

Введение

Раздел I. Норма как объект лингвистического исследования

Раздел II. Динамические процессы в письменной публицистической речи, возникающие под влиянием устной

.1 Явления устно-литературной и устно-разговорной нормы в публицистике

.2 Явления разговорной нормы в публицистике

.3 Тенденция к смысловой точности высказывания

Заключение

Список использованной литературы

Введение

Русский язык неисчерпаемо богат и все обогащается с быстротой поражающей. А.М. Горький

Язык как результат мыслительной деятельности есть ярчайшее отражение социальных, политических, демографических и культурных процессов, происходящих в обществе. Язык живет во времени, и время отражается в языке. Язык изменяется. Это эволюционное качество заложено в нем самом. Ученые единогласно признают постоянную изменчивость языка, обусловленную развитием мышления и языковыми потребностями говорящих. Но как изменяется язык?

Говоря о языке как о развивающемся явлении, языковеды выделяют три взаимосвязанных понятия, которые призваны отразить процесс исторической эволюции языка: его изменение, развитие и совершенствование. Изменение - это нарушение тождества той или иной языковой единицы, выражающейся в образовании на ее основе изофункционального элемента либо приобретение в результате образования новой единицы новых функций. Развитие представляет собой действие закона, происходящего в строго определенных лингвистических условиях и имеющего обобщенный характер. Совершенствование включает в себя оценку произошедшего изменения языковых явлений.

Вопрос об изменении языка ни у кого не вызывает сомнений, а вопрос развития и совершенствования остается в языкознании дискуссионным. Различный подход к данной проблеме связан с двоякой природой языка как природного и общественного явления. Как природное явление язык выступает в виде определенной функции человеческого организма; и как таковой вплетен в человеческую деятельность, объективно существуя в виде речи и речевой деятельности.

Ф. де Соссюр, понимавший речь как высказывание или цепь высказываний, представляющих собой формальное и смысловое единство, считал, что она является источником всех изменений в языке: "…все диахроническое в языке является таковым только через речь" /Соссюр 1977, 130/. Однако суждения ученого несколько нелогичны. Он утверждает, что речь синхронна (т.е., по Соссюру, одномоментна). Одновременно Ф. де Соссюр замечает, что изменения происходят в диахронии и могут затронуть только отдельные элементы языка, не влияющие на систему в целом; система остается неизменной.

Пытаясь преодолеть возникшее в учении Ф. де Соссюра противоречие, ученые Пражского лингвистического кружка подчеркивали, что изменение какого-либо языкового элемента нередко происходит под воздействием системных отношений. В свою очередь изменение элемента системы влечет за собой передвижку во взаимоотношениях со связанными с ним других элементах системы, т. е. к изменению в конечном итоге самой системы.

Э. Косериу заметил, что в синхронии изменения "проявляются в наличии внутри одного и того же типа речи факультативных вариантов и изофункциональных элементов" /Косериу 1963, 220/. Изменения, по Косериу, готовятся в языке "исподволь без нарушения действующих в языке функций языковых единиц… Задолго до выпадения какого-либо элемента из системы в норме языка уже существуют те элементы, которые возьмут на себя функции выпавшего элемента" /там же, 228/. Косериу полагал, что реальный язык изменяется в своем конкретном применении, в то время как инвариант он остается неизменным, что обеспечивает общение в синхронии. С этим положением трудно согласиться. Изофункциональные единицы в своем непосредственном применении и взаимодействии не могут не затронуть язык как инвариант, поскольку сам вариант реализуется в инвариантах; поэтому изменения последних и их расхождение не может не касаться его.

Сравнивая в диахронии различные временные срезы языка, ученые выделяют не речевые изменения, а те, которые затронули язык как инвариант, отмечая вместе с тем и тождество языка в разных плоскостях.

Итак, функционирование языка есть одновременно процесс его изменения. Постоянную изменчивость языка в диахроническом аспекте и вариативность в синхроническом принято называть динамичностью.

В центре внимания в настоящей работе будут динамические процессы синтаксиса письменной речи. Говоря о синтаксисе письменной речи, мы имеем в виду синтаксис высказывания, осуществленного в письменной форме, что не равно синтаксису языка. Как уже отмечалось ранее, мы вынуждены пользоваться терминологией общей лингвистики (системоцентрического подхода), которая сформировалась при изучении языка как потенциальной системы коммуникативно ориентированных знаков. Сам термин "речь" понимается нами как коммуникативная ориентация знаковой системы в процессе общения.

С помощью суждений и умозаключений о мире вещей, облеченных в форму предложения, человек передает отношение к внешнему миру. В процессе функционирования языка (т. е. в речи) форма изменяется, становясь адекватной и все более удобной и эффективной. Немаловажное значение в этом процессе имеет стремление к более компактным, экономным способам выражения. Синтаксис относится к такому ярусу языковой системы, который характеризуется сравнительно небольшой восприимчивостью к внешним влияниям и медленной изменяемостью. Изменения в синтаксисе как особом уровне языковой системы, естественно, отличаются своеобразием: с одной стороны, синтаксис как часть грамматики в высшей степени устойчив и стабилен, с другой стороны, в отличие, например, от морфологии, он более вариативен и подвижен; более того, многие семантические процессы, активно протекающие в таком подвижном звене языковой системы, как лексика, осуществляются именно благодаря синтаксису, так как функционируют лексические единицы в строе предложения и словосочетания. Своеобразно в синтаксисе и взаимодействие внешних и внутренних факторов развития языка. К внешним факторам можно отнести, в частности, зависимость синтаксических изменений от таких социальных факторов, как социально-демографические процессы, развитие средств массовой информации (радио, телевидение, печать), расширение устных контактов. К внутрилингвистическим факторам можно отнести внутреннее развитие системы языка, формирование функциональных стилей литературного языка, которое проявляется в диаметрально противоположных явлениях - размежевании стилей и взаимопроникновении стилей и разновидностей литературной речи. Все составляющие языковой среды: литературный язык как высшая форма национального языка и живая разговорная речь - находятся в естественном, исторически сложившемся равновесии. Не прекращаясь ни на минуту, происходит отбор и усвоение литературным языком слов и конструкций устной речи.

Под устной речью мы в дальнейшем будем понимать непринужденный литературный язык, который характеризуется сегментацией, широким употреблением типизированных синтаксических конструкций и повышенной экспрессивностью.

Многие исследователи (Акимова Г.Н., Будагов Р.А., Валгина Н.С., Золотова Г.А., Лаптева О.А., Панфилов В.З., Сиротинина О.Б., Шведова Н.Ю. и др.) отмечают, что общий синтаксический облик речи, в частности, в письменном ее варианте, в наше время стал иным, чем, например, в XIX веке. В нем ярко проявляются тенденции к "разговорности". О "разговорности языка" (в основном его синтаксического строя) писал еще К.С. Аксаков, характеризуя письменный язык "донационального" времени (до второй половины XVII века) /Аксаков 1875, 25/. Позднее, в XVIII веке, когда создается новый тип литературного языка, начинает складываться так называемая "тяжелая конструкция", неудобная для обычного разговора /Акимова 1990, 7-9/. Это движение синтаксиса от "пишущегося разговора" (выражение К.С. Аксакова) к интеллектуализации литературного языка зафиксировано и в трудах представителей Пражской лингвистической школы /Гавранек 1967/. Грамматически это выражается в усилении синтетичности синтаксического строя языка. Синтетизм во второй половине XVIII-начале XIX века достигает своего предела. Это обнаруживается в четкости проявления подчинительных синтаксических связей и отношений, получающих эксплицитное выражение. Такой синтетизм начинает постепенно ослабевать со времен Н.М. Карамзина, и особенно А.С. Пушкина /Акимова 1990, 9/. Однако синтаксически развернутая, логизированная фраза с этого времени закрепляется в литературном языке как "классическая", принадлежащая сугубо письменной форме языка, и как таковая сохраняется и сегодня в наиболее стабильных и традиционных функциональных стилях, таких, как официально-деловой и собственно научный. В публицистическом стиле современного русского языка на смену единому развернутому высказыванию с непрерывностью и последовательностью синтаксической связи, с вербально выраженными подчинительными отношениями приходит расчлененный тип высказывания, без ярко (словесно) выраженной синтаксической связи, с нарушением и прерыванием синтагматической цепочки.

Рассматривая общее направления развития современных языков Европы (в том числе и русского), В.П. Берков отмечает в синтаксисе следующие тенденции:

)рост аналитизма, стимулируемый системными преобразованиями в грамматике;

)глобальное упрощение структуры предложения, что является следствием демократизации речи, приближения письменной речи к устной;

)экспансия одних предлогов за счет других, универсализация некоторых предлогов;

)изменения в согласовании /Берков 2003, 18-21/.

Ведущая тенденция развития языка - тенденция к аналитизму - проявляется в том, что возрастает роль аналитических средств (служебных слов, порядка знаменательных слов, интонации предложения) выражения грамматических значений. Ученые утверждают, что тенденция к аналитизму становится очевидной именно в строе предложения. Грамматические значения появляются в результате разнообразного употребления, в употреблении они шлифуются, проходя путь от речи к языку, к системе.

Исходя из целей нашей работы, мы больше внимание уделим второй тенденции - упрощению структуры предложения. Современный русский язык, в силу сложившихся исторических обстоятельств, сегодня черпает ресурсы для обновления литературной нормы в устной разговорной речи. Неоспоримое влияние на синтаксические конструкции в последнее время стал оказывать "телеграфный" стиль общения, возникший в связи с широким распространением средств массовой коммуникации. С приходом в повседневную жизнь пейджеров, мобильных телефонов, электронной почты у людей возникла необходимость в предельной сжатости передаваемой информации.

Исследователь живой разговорной речи О.А. Лаптева пишет: "На арене русского языка сейчас разворачиваются драматические события. Все новые позиции отвоевывает себе разговорная речь. Это гораздо далее идущий процесс, чем демократизация языка художественной литературы и газеты" /Лаптева 2003, 3/. Она отмечает, что язык прессы все менее смыкается с книжно-письменным типом литературного языка, который сокращает сферу своего распространения и во многих областях терпит вторжение ранее чуждых ему элементов. Эти процессы приходят на смену прежнему эволюционному его формированию и развитию. Все это не может не сопровождаться сильнейшим расшатыванием литературной нормы. Ведь она изначально ориентирована на книжно-письменный тип, а если его языковые средства вовлекаются в область функционирования устной литературной речи, которая не была специально ориентирована на стандартную кодифицированную норму, то они легко подвергаются отстранению от нее. Информационная речь испытывает огромное по силе воздействие устно-речевой стихии.

Поэтому в течение последних пятнадцати лет язык звучащих средств массовой информации претерпел существенные изменения. В него активно начали проникать слова и конструкции разговорной речи, что обусловлено общей тенденцией к демократизации общества, количеством поступающей ежедневно информации, высокой скоростью ее обработки. Важную роль играет и все нарастающая раскованность публичной речи. Выступающие предпочитают свободное говорение, благоприятствующее неконтролируемому смешению книжно-письменных и устно-разговорных речевых особенностей. Протест против беспочвенной патетики прошлых времен рождает порой стилевую глухоту и утрату чувства языка. Стремительно нарастает "словесный вал". Усиливается его эмоциональное воздействие. Динамика языкового развития столь ощутима, что не оставляет равнодушных ни в кругу лингвистической общественности, ни в среде литераторов и журналистов, ни среди обычных граждан, профессионально не связанных с языком. Одни скрупулезно собирают грубые ошибки в речи, ориентируясь на традиционную литературную норму прошлого; другие безоговорочно принимают "вербальную свободу", отбрасывая всякие ограничения в пользовании языком. Очевидно, что новое в публицистике последних десятилетий нуждается в оперативном анализе и оценке, во внимательном изучении и освещении с целью выработки оценок и рекомендаций с позиций объективности и исторической целесообразности.

Необходимо разобраться в сложном "языковом хозяйстве" нашего времени, установить связь между саморазвитием языка и стимулирующими его изменениями в реальной жизни современного общества. Нужны исследования, в которых делается попытка описать новые явления в языке и речи, указывающие на общее направление его эволюции. При этом нельзя ставить знак равенства между реальными динамическими процессами собственно в языке, в частности в нарастании вариантных форм и лавинном разрастании словообразовательных типов и моделей, и явлениями, объясняемыми недостаточной культурой письменной речи. Следовательно, обсуждая состояние русского языка сегодняшнего дня, надо разграничить вопросы собственно языковые и вопросы речевой практики.

На сегодняшний день ученые анализируют динамические процессы в различных аспектах: структурном, социолингвистическом, функциональном, коммуникативном.

Функционально-коммуникативная грамматика приняла за критерий анализа комплекс трех сущностных признаковых языковых явлений: формы, значения и функции. Под функцией понимают предназначенность языкового элемента как части коммуникативного целого служению в предложении или тексте, а также предназначенность потенциальную в системе языка и реализующуюся в речевом процессе. Коммуникативная грамматика поставила в центр внимания говорящую личность и текст как результат речевой деятельности этой личности. Облекая свою мысль в языковую форму, говорящий (пишущий) делает выбор, в силу своего знания языка, из многообразных средств, предоставляемых ему языком. Говорящий участвует в общем движении языковых процессов, подчиняясь норме, узусу либо выходя за пределы того и другого в своем индивидуальном речеобразовании.

Поэтому коммуникативный аспект изучения языковых и речевых явлений нам представляется наиболее целесообразным и актуальным.

Цель работы - исследование тенденций развития синтаксиса письменной речи, а также состояния разного рода литературных норм - общелитературной, книжно-письменной, устно-литературной, разговорной и их соотношением.

Следует особо отметить, что наше исследование будет осуществлено с точки зрения нормы.

Для достижения поставленной цели систематизирован имеющийся исследовательский материал по указанной проблеме и проведен анализ произведений современной публицистики.

Материалом исследования являются публицистические тексты, опубликованные в 90-е годы XX-начале XXI веков (периодические издания, не относящиеся к так называемой "желтой прессе"). Выбор исследовательского материала обусловлен тем, что язык массовой печати (СМИ) служит, с нашей точки зрения, иллюстрирующим материалом имманентных процессов в языке, поскольку данная сфера применения языка наиболее оперативно реагирует на новые явления и в определенном смысле актуализирует их. Современная публицистика парадоксальна: по своей природе и по своему назначению это речь письменная, поэтому должна воплощать кодифицированную норму, однако, исходя из коммуникативных задач, стремится к доверительности, общедоступности, следовательно, к разговорности.

Задачи работы:

1. Анализ текстов современной публицистики с точки зрения проявления в них динамических процессов.

Полученную картину речевой действительности мы будем оценивать с точки зрения степени представленности в публицистике нормативных для устной речи явлений. При этом вариативность речи, набор вариантов для выражения данного смысла, т.е. возможный синонимический ряд, в данной работе не устанавливается: имеется в виду, что первым и подразумевающимся вариантом рассматриваемого конкретного средства является его кодифицированный общелитературный синоним, который может быть восстановлен без особых затруднений. Здесь нас будет интересовать прежде всего один из вариантов синонимического ряда - устно-литературный (или устно-разговорный).

Особо отметим, что авторы журнальных статей, чьи тексты мы будем рассматривать, являются носителями литературного языка в целом, а значит, и его кодифицированной нормы. Следовательно, их тексты следует рассматривать как литературное образование. Устно-литературные и устно-разговорные явления употребляются авторами в определенных целях, например, для привлечения внимания читателей, создания комического эффекта, придания статье вида непринужденной беседы. В целом современная публицистика, безусловно, ориентирована на массового читателя и, следовательно, доступна и экспрессивна.

1. Выявление в газетных и журнальных статьях непроизвольное, спонтанное употребление средств устно-литературной и устно-разговорной речи.

Именно это, по нашему мнению, и будет свидетельствовать о теснейшем взаимодействии устной и письменной речи, о влиянии стихии разговорной речи на публицистику.

1. Анализ динамических процессов, которые происходят в письменной речи под влиянием устной.

Это даст материал для понимания характера мелких изменений в письменной речи на коротком отрезке времени, т.е. позволит поставить вопрос о пределах устойчивости, консервативности литературного языка, о борьбе и смене норм. Такой аспект исследования позволяет нам не показывать употребление языковых средств в строгом соответствии с кодифицированной нормой, хотя, если взять сплошной поток газетных и журнальных публикаций, такие явления составят в нем большинство.

Таким образом, в современной публицистике представлены общелитературные и книжно-письменные нормы (исследование которых не входит в рамки нашей работы), узуальные, устно-литературные и более узкие устно-разговорные нормы.

1. Исследование явлений, которые оцениваются общественностью как "порча" литературного языка, и выяснить причины и закономерности их возникновения.

Наша работа будет состоять из двух разделов.

Первый раздел, именуемый "Норма как объект лингвистического исследования" будет посвящен теоретическим вопросам, связанным с темой нашей работы. В этом разделе мы намерены рассмотреть понятия "язык" и "речь", "система" и "норма", "узус" и "вариативность", "предложение" и "высказывание". Кроме того, мы предполагаем уделить внимание особенностям устной речи, а также истории изучения данного вопроса.

Второй раздел будет посвящен собственно динамическим процессам в синтаксисе письменной речи (публицистики), возникающим под влиянием устной. Прежде всего мы намерены рассмотреть процессы расчленения текста (сегментацию, парцелляцию, антиципацию), а также уделить внимание конструкциям с именительным темы, предикативной осложненности предложения и особому порядку слов.

В связи с тем, что высказывание понимается нами как неделимое единство формы и содержания, отдельно нами будет рассмотрена тенденция к смысловой точности высказывания.

Такое построение работы позволит, на наш взгляд, достичь поставленных нами целей и задач.

Раздел I. Норма как объект лингвистического исследования

Терминологическое разграничение языка и речи, суждения о характере этих категорий, их органической взаимосвязи находим у В. Гумбольдта, который понимал язык как нечто данное, реализующееся в речевой деятельности: "Реальный язык проявляется только в речи… Язык образуется речью…, а речь - выражение мысли и чувства" /Гумбольдт 1984, 115/. Ф. де Соссюр писал: "Язык - система знаков, выражающих понятия. Язык есть готовый продукт, пассивно регистрируемый говорящим… Речь есть индивидуальный акт разума и воли" /Соссюр 1977, 52/. Надо отметить, что Соссюр разграничивал язык и речь не как реальные стороны речевой деятельности, а как аспекты изучения.

В русском языкознании разграничение языка и речи наметилось еще в начале XIX века. Этой проблеме посвятили свои труды Ф.И. Буслаев, И.А. Бодуэн де Куртенэ, А.А. Потебня. Активный интерес к данной проблеме не ослабевает и в наши дни. В определениях одних современных ученых язык понимается как явление, другие подчеркивают отдельные существенные черты языка; третьи рассматривают язык и речь в качестве самостоятельных явлений, разных "коммуникативных состояний". Однако в поисках признаков, разграничивающих язык и речь, главным основанием их противопоставления в конечном счете остаются онтологические и гносеологические аспекты: каков способ существования языка как социального и природного явления, служащего средством общения? Что является собственно предметом изучения языкознания? В чем заключается сущность изучаемого явления, и как она обнаруживается? На современном этапе развития науки о языке большинство ученых, принимающих дихотомию "язык - речь", рассматривают язык как потенцию, знание, а речь - как реализацию этого знания.

Изучив разные подходы к определению данных понятий, мы будем понимать под термином язык стихийно возникшую в человеческом обществе и развивающуюся систему знаков, предназначенную для целей коммуникации и способную выразить всю совокупность знаний и представлений человека о мире. Любой элемент языковой системы можно понять только в связи с другими элементами этой системы; его существование и функционирование обусловлено единством с этой системой.

Различают две формы существования языка, соответствующие противопоставлению понятий "язык" и "речь". Язык как система имеет характер своеобразного кода; речь является реализацией этого кода. В семантике языка отражен и закреплен жизненный опыт коллектива. Любой элемент языковой системы можно понять только в связи с другими элементами этой системы; его существование и функционирование обусловлено единством с этой системой. Онтология языка предполагает реализацию языка в целом как общественного явления.

Речь в онтологическом смысле можно трактовать как отдельное, в котором реализуется язык в качестве действительного явления в относительно представительном объеме, имеет другие пространственно-временные границы. Такой представительной реализацией языка, т.е. отдельным, в котором в органическом единстве выступает общее и единичное, является все сказанное говорящим за всю жизнь. Речь в онтологическом понимании есть весь объем сказанного говорящим; она, таким образом, отождествляется с "личным языком", по терминологии А.А. Потебни / Потебня 1976, 418/. Речь показывает, как реализовался язык в качестве общего у данного говорящего, в его различных речевых образованиях: в отдельных актах речи, в диалогах, монологах, письмах, статьях, документах и т. д. Полную свою реализацию язык как общественное явление получает в речи многочисленных представителей коллектива, говорящего на данном языке. Язык как явление отождествляется с речью этих представителей. Непрерывность общего языка слагается из конечных, "личных" языков.

В современном языкознании стало общепринятым рассматривать основные единицы языка в двух ипостасях: по отношению к языку и речи. Онтологически язык выступает в виде речи; как явление язык и речь неделимы, представляя собой диалектическое единство. Определяя язык как реальность, имеющую общественный характер, доступную для изучения, некоторые лингвисты определяют язык как совокупность всех высказываний, которой пользуется в общении весь говорящий коллектив. Это одно из возможных определений языка как явления действительности. Но, разумеется, вся совокупность высказываний и теоретически, и практически не может быть объектом изучения науки о языке. Наука открывает законы, по которым функционирует язык. Выделяя в речи общие, воспроизводимые элементы, образующие язык, их устойчивые связи и отношения, мы обнаруживаем свойственные им закономерности. Сложность анализа языковых единиц заключается в том, что основные языковые единицы реализуются в речи в своих видоизменениях, не нарушающих тождества единиц самим себе и представляющих собой закрепленную в языке парадигму изменений. Так, предложение как единица синтаксического уровня языка реализуется в речи в виде высказывания. Предложение - особая, коммуникативная единица языка. Именно в силу особенного положения предложения некоторые лингвисты обособляют предложение от других единиц языка, в частности, считают его речевой единицей (А.И. Смирницкий, В.А. Звегинцев). Но большинство языковедов выделяет в традиционно понимаемом предложении, по сути дела, две синтаксические единицы: предложение и высказывание. Последнее отождествляется со смыслом, выраженным предложением. В нашей работе мы будем использовать главным образом термин "предложение" в таком значении.

Так как языковые явления можно исследовать с разных позиций - с точки зрения системы или с точки зрения нормы, нам представляется необходимым дать определения системы языка и языковой нормы.

Э. Косериу определял систему как совокупность языковых явлений, которые могут быть представлены в виде сети противопоставлений (или в виде структуры); эти явления выполняют определенную функцию. Языковой нормой же этот лингвист называл совокупность языковых явлений, которые не выполняют в языке непосредственной функции и выступают в виде общепринятых реализаций. Явление нормы - это система идентификаций, а не оппозиций, не структуры. Таким образом, норма есть устойчивое состояние (равновесие) системы на данном синхронном срезе. Основная функция нормы - это противопоставление одной нормы (системы реализаций) другой. Поэтому стили речи, социальная дифференциация языкового коллектива - это проявление не внутрисистемных, не внутриязыковых отношений, а интерсистемных, т.е. это проблема употребления языка /Косериу 1963/.

Следовательно, акцент при установлении сущности нормы делается на сходстве языковых явлений, связанных и взаимообусловленных в индивидуальном языковом сознании. Проблема общего и индивидуального в языке ставится Косериу через анализ отношений системы и нормы. В диахронии норма внесистемна и не имеет истории. Она воплощает описание языка, а система - его реальную эволюцию. В синхронии наоборот: система воплощает объект описания, норма - аспект эволюции. Норма становится точкой соприкосновения синхронии и диахронии. Значит, эволюция языка пронизывает синхронную норму. Норма существует как результат коллективного языкового сознания и вместе с ней меняется, она текуча и подвижна. Этот своеобразный эстетический закон накладывает функциональные ограничения на систему. Нормативно все то, что входит в язык и закрепляется в языке. Без нормы, т.е. без процесса закрепления, не было бы развития, не было бы смены синхронных срезов.

Некоторые исследователи понимают норму несколько иначе - как явление искусственно-литературное, условное, как сознательное приятие или неприятие того или иного явления. Значит, норма двойственна, поскольку разграничиваются понятия объективной нормы и кодификации (т.е. предписаний и правил, зафиксированных в нормативных изданиях). Кодификация более или менее точно отражает норму, однако никогда не бывает адекватна ей /Ицкович 1982/.

В данной работе мы будем придерживаться первой точки зрения.

Исследователи отмечают такие признаки литературной нормы, как устойчивость, распространенность, соответствие системным возможностям языка, авторитет источника (т.к. речь идет о письменных текстах), общественная оценка. Эти признаки должны выступать в своей совокупности, чтобы языковое явление было признано нормативным. Более обобщенно можно говорить о непременном наличии трех признаков: 1) речевого узуса, т.е. массовой и регулярной воспроизводимости данного способа выражения; 2) соответствии этого способа выражения возможностям системы литературного языка; 3) общественного одобрения данного речевого узуса (причем роль судьи выпадает на долю образованной части общества). Таким образом, норма - это не только социально одобряемое правило, но и правило, объективированное реальной речевой практикой, отражающее закономерности эволюции литературного языка.

Исследователи обычно подчеркивают, что норма - это не статистическое явление, т.к. распространенной может быть и ошибка. Значит, первый признак нормы обязательно должны корректировать два других признака.

К признакам нормы нередко добавляют еще понятие коммуникативной (коммуникативно-стилевой, коммуникативно-стилистической) целесообразности. Последняя понимается обычно как структурно-языковая предпочтительность того или иного способа выражения, что, безусловно, важно для нашей работы. Современные ученые, занимающиеся коммуникативной лингвистикой, выделяют и коммуникативно-прагматические нормы, которыми должен владеть каждый человек, говорящий на данном языке. Коммуникативно-прагматические нормы - это правила отбора языковых средств и построения высказывания или текста в различных типовых ситуациях общения с разными коммуникативными интенциями (намерениями) в определенном обществе в данный период его развития.

В изложенном понимании нормативности речь идет об уже кодифицированной норме, т.е. норме, сложившейся в пределах письменной формы литературного языка и закрепленной в изданиях предписывающего характера. В то же время все исследователи вариантов литературной нормы подчеркивают, что речь идет о живом, развивающемся литературном языке. Здесь кроется незаметная на первый взгляд непоследовательность: под развитием живого языка имеется в виду развитие только его письменных форм. Если бы имелась в виду наиболее живая, изменчивая часть литературного языка - устная литературная речь, в которой и складываются элементы изменения всего литературного языка в целом, то картина была бы намного сложнее.

"Литературно-традиционные нормы подтачиваются и разрушаются сейчас главным образом под воздействием речевого стандарта. Инерция грамматических предписаний, авторитет старых мастеров слова и охранительная языковая политика все чаще отступают перед автоматизмом формальной аналогии, находящим поддержку в коммуникативной сообразности, современных способах передачи языковых навыков и средствах массовой информации" /Горбачевич 1978/. Этот вывод был сделан К.С. Горбачевичем в 1978 году, и, с нашей точки зрения, он не утратил своего значения. Его актуальность становится очевидной, как только погружаешься в сферу речи печатных средств массовой информации. В этой речи отражается, как в зеркале, основная тенденция современного русского литературного языка - упрощение и демократизация под влиянием стихии разговорности.

Хочется обратить внимание, что в русистике возникает постепенное сближение понятий "нормативное" и "продуктивное" ("регулярное"). Отметим, что понимание нормы в общем языкознании и функциональной стилистике не одно и то же: общее языкознание оперирует "понятием нормы в качестве одной из реализованных "возможностей системы" как системы противопоставлений", а стилистика имеет дело с "конкретными фактами языка, которые можно услышать или увидеть" /Пилинский 1976/.

Не менее значимы для нас и такие понятия, как узус и вариативность. Узус - употребление, регулярная воспроизводимость какого-либо языкового средства. В результате узуса отрабатывается и устанавливается норма. Узус обладает количественными характеристиками, он охватывает разные слои говорящих, включает явления языковой моды, излюбленности, предпочтительности одного варианта перед другим, т.е. обладает большой широтой и вбирает в себя многое в реальном функционировании языка. В нем находит свое отражение также общественная важность в тот или иной момент каких-либо реалий жизни. В узусе проявляется выбор воспроизводимого в речи варианта. Следовательно, можно говорить и о существовании узусных норм.

Понимая литературный язык как живой, развивающийся, в котором происходит постоянная борьба вариантных слов, форм или синтаксических конструкций за право стать более или единственно нормативными, исследователи нормы рассматривают вариативность как непременный атрибут живого литературного языка, как его узус, который не всегда совпадает с литературной нормой. Варианты вступают между собой во временные, внутрисистемные и узуальные (стилистические, сочетаемостные, позиционные и другие функциональные) отношения, которые могут оказаться и ситуативно-окказиональными. Сосуществованием вариантов создается динамика языка в синхронном плане, обеспечивается возможность мелких, незаметных языковых изменений, которые, накапливаясь, меняют облик языковой системы. Поэтому их обнаружение и изучение особенно привлекательны, так как здесь соединяются синхрония и диахрония.

Варианты и синонимы, взаимозаменяемые функциональные соответствия различаются по сферам употребления, частотности и широте охвата разных функциональных сфер (варианты общелитературные и более узкие). Употребляемость варианта, степень его распространенности определяется названными характеристиками узуса. Наиболее употребительные варианты обладают свойством формировать норму. Норма, таким образом, стабилизируется как результат сложения индивидуальных речевых усилий. Предпочтительность того или иного варианта может сместить сферу употребления явления - из первоначальной сферы употребления оно может распространиться в другую сферу (сферы).

Выбор синонима определяется задачами текста и в этом смысле системен. Норма же корректирует выбор из набора возможных в данном тексте и стиле средств. Согласно норме выбирается наиболее привычное, употребительное средство. Здесь мы и имеем дело с речевым автоматизмом.

Характер вариативности литературного языка зависит от языковой ситуации (в частности, соотношения устных и письменных форм языка), от стилевой дифференциации, степени оформленности стилевых характеристик. Существуют варианты, принадлежащие какой-либо отдельной сфере литературного языка, и потому характер и степень вариативности нормы различается и в отдельных разновидностях литературного языка. Исследователи говорят, что норма охватывает все разделы языка, и поэтому можно говорить о различных нормативных системах в разных стилях (или о нормативных вариантах). Общелитературная норма предстает в таком случае как сумма наиболее общих моментов отдельных норм.

Конечно, различить нормативное и ненормативное (с точки зрения кодифицированной нормы) явление в современном русском языке, границы которого простираются во времени от Пушкина до наших дней, т.е. далеко не синхронны, не так просто, даже пользуясь названными выше критериями.

Передаваемое знание не только субъективно по своей природе, но и обладает коммуникативной значимостью, определяемой интенциями говорящего и опирающейся на условия общения вообще, и его успешности в частности, а также на арсенал "технических средств" языка, способствующих полной реализации замысла речи. Однако языковая система не только позволяет указывать степень приоритетности знания в картине мира говорящего через номенклатуру своих единиц, но и подчеркивать его актуальность через их комбинаторику. Выбор говорящим синтаксической структуры "подсказывает" другим участникам коммуникации, что наиболее актуально в том или ином высказывании: отношение между участниками ситуации, отношение между ситуациями, отношение либо между коммуникативно-неравнозначными ситуациями, между репрезентируемой ситуацией и говорящим.

Исследованием предложения как коммуникативной единицы, выполняющей в речи определенное коммуникативное задание, занимается коммуникативный синтаксис. Предложение в аспекте актуального членения называется высказыванием. Центральным понятием коммуникативного синтаксиса является понятие актуального членения предложения. Оно отражает строение предложения в зависимости от того, какое коммуникативное задание говорящего выполняет это предложение в речи. При актуальном членении предложения-высказывания выделяются два компонента: тема и рема. Тема передает ту часть информации, из которой говорящий исходит как из некоторой данности. Тема может быть опущена. Рема же содержит ту информацию о теме (по поводу темы или в связи с темой), ради сообщения которой говорящий и строил свое высказывание; на рему распространяется скрытый вопрос или скрытое отрицание. Рема, в отличие от темы, опущена быть не может. Таким образом, актуальное членение предложения - это членение предложения на тему и рему в зависимости от коммуникативной установки говорящего. Основными средствами, выражающими актуальное членение предложения в русском языке, являются порядок слов и интонация в их взаимодействии. При объективном порядке слов тема должна располагаться перед ремой, а компоненты словосочетаний, входящих в состав темы и в состав ремы, должны располагаться в определенной последовательности. Именно такое определенное расположение компонентов словосочетаний создает их грамматическую и коммуникативную целостность.

Нормы объективного порядка слов в пределах целостных словосочетаний вкратце сводятся к следующему:

1.Согласуемый, определяющий компонент - перед определяемым, главным.

2.Управляемый, зависимый компонент - после управляющего, главного.

.Примыкающее наречие на -о (-е) - перед главным словом.

.Примыкающий инфинитив - после спрягаемого глагола, предикативного наречия или краткого прилагательного.

.При главном компоненте - существительном наречие с количественным значением располагается в препозиции, а примыкающее наречие с качественно-характеризующим значением - в постпозиции /Крылова, Хавронина 1986/.

Если в пределах словосочетания соблюдаются нормы объективного порядка слов и оно выступает как целостная номинативная единица, занимающая одну синтаксическую позицию в коммуникативной организации предложения, такое словосочетание можно назвать неактуализированным. Актуализация - это изменение нормативной структуры под влиянием коммуникативного задания. Явление актуализации словосочетаний под влиянием определенной коммуникативной установки говорящего следует отличать от инверсии (нарушения объективного порядка слов) в неактуализированном словосочетании. При инверсии нормы объективного порядка слов тоже нарушаются, но номинативная и коммуникативная целостность словосочетания сохраняется, т.к. оно по-прежнему входит в полном своем составе в один компонент актуального членения (или в тему или в рему). Следствием инверсии является не изменение коммуникативного смысла высказывания, как при актуализации, а изменение стилистически нейтральной окраски высказывания. При инверсии наблюдается или обратная, или дистантная последовательность компонентов актуального членения, т.е. обратный или дистантный порядок слов. При обратном порядке слов рема предшествует теме.

Итак, последовательность слов в предложении задается их ролью как компонентов актуального членения предложения и поэтому не может быть произвольной: изменение порядка слов приводит к изменению актуального членения предложения и, следовательно, к изменению коммуникативного смысла высказывания.

Предложения с объективным порядком слов оформляются интонацией, при которой логическое (выделяющее главное слово ремы) и фразовое (связанное с понижением основного тона на последнем ударном слоге в предложении и создающее интонацию законченности) ударение совпадают и приходятся на последний ударный слог ремы. Этот слог характеризуется понижением частоты основного тона. Интонацию такого рода можно условно назвать нейтрально-повествовательной. Если рема находится на своем обычном (конечном) месте в предложении, то ее интонирование настолько автоматизировано, что никакого ударения на слух практически не ощущается: нет того, что мы называем выделением (акцентным усилением, эмфатическим ударением, эмфазой). Но в экспрессивно окрашенной речи (в частности, в публицистической) объективный порядок слов часто нарушается.

Сочетание темы с ремой можно интерпретировать как сочетание предикативного характера. Предикативность - это отнесенность содержания высказывания к действительности. На конструктивно-синтактическом уровне предикативность выражается и оформляется в категориях синтаксического наклонения и синтаксического времени, а на коммуникативно-синтаксическом (в актуальном аспекте) - в категории утвердительной/отрицательной модальности, оформляющей соединение темы и ремы (лексически выраженной или нулевой).

Из сказанного явствует, что актуальное членение как способ организации коммуникативных единиц - предложений-высказываний относится не только к речи, к конкретным речевым произведениям, но и к языку. Актуальное членение в языковом плане и предстает перед нами в виде определенных коммуникативно-синтаксических типов. А их характеристика с точки зрения лексического наполнения, данности/новизны, ситуации, в которой они могут быть употреблены, составляет речевой аспект коммуникативной организации предложения. Следовательно, мы понимаем актуальное членение предложения и организацию предложения в соответствии с определенным типом актуального членения не как нечто факультативное, накладывающееся сверху на "готовое" предложение, а как "силу", конструирующую, организующую предложение-высказывание, определяющую коммуникативные роли компонентов предложения, устанавливающую те или иные синтаксические связи, создающую в конечном итоге предложение как коммуникативную единицу. Без актуального членения предложения быть не может, вне АЧ есть только структурная основа, способная стать предложением / Крылова 1997/.

Теперь мы считаем необходимым определить, что мы в дальнейшем будем понимать под словами "устная речь". Французский лингвист Шарль Балли настаивал на необходимости различать "подлинную" и "неподлинную" устную речь. По его мнению, такие устные жанры, как лекция, доклад и т. п., на самом деле относятся не к устной, а к письменной речи. Подлинно устная речь, согласно Балли, - это в общих чертах то, что мы сегодня называем разговорной речью.

Интересную попытку обнаружить общие черты, объединяющие все виды устной речи, предпринял Б.М. Гаспаров, избравший в качестве объекта своего изучения любую речь (официальную и неофициальную, подготовленную и неподготовленную, публичную и частную), обнаруживающуюся в устной форме. Б.М. Гаспаров видел свою задачу в том, чтобы "дать культурологическую проекцию различий между устной и письменной речью, объясняющую специфику их семиотического освоения" /Гаспаров 1978, 66/. Для решения этой задачи автор рассматривал особенности письменной речи с точки зрения их семантического механизма. Б.М. Гаспаров считал, что в форме речи заключен основной фактор, объясняющий особенности ее построения. По его мнению, "влияние формы речи само по себе на ментальную сторону языкового акта так велико, что даже неспонтанная устная речь в принципе не отличается в этом плане от спонтанной" /Там же, 69/. Б.М. Гаспаров выделяет целый ряд особенностей устной речи, основными из которых он считает: необратимость, антиструктурирующая направленность (инверсии, разрыв конфигураций, перебивы, активизация исходных форм слов). Устную речь, по его мнению, отличает от письменной использование двух каналов передачи сообщения, а именно: наличие наряду с вербальной последовательностью такого канала связи, как мелодика, в которую включаются интонация, динамика, темп, регистр, тембр, агогика (характеристика "связывания сегментов речи между собой"). Таким образом, устная речь по крайней мере двухканальна. Кроме того, в устной речи обычно участвует и третий канал передачи сообщения - визуальный (мимика, жест, направленность взгляда). Эти основные особенности формы кода устной речи определяют, по мнению Б.М. Гаспарова, специфику смысла, конструируемого в устном сообщении. Смысл устной речи обладает следующими чертами: это смысл неструктурированный, диффузный, открытый и невоспроизводимый /Там же, 91-92/. Отметим, что тот признак, который Б.М. Гаспаров называет неструктурированностью, точнее было бы назвать невыраженностью тех или иных значений с помощью грамматических форм слов, т.к. в разговорной речи многие смыслы оказываются выраженными такими средствами, как интонация, порядок следования элементов, жесты и мимика.

Устная разговорная речь (ее структура, положение в системе общенародного русского языка, словообразование, морфология и синтаксис) была детально исследована в 70-х годах XX века коллективом языковедов под руководством Е.А. Земской. На наш взгляд, ценность этой работы состоит в определении характерных особенностей устного разговорного синтаксиса. Эти особенности таковы:

1. Синтаксическая система разговорной речи характеризуется чертами аналитизма, взаимодействием вербальных средств выражения с невербальными.
2. Нормы разговорной речи отличаются высокой вариативностью.
3. Все смысловые отношения между предикативными конструкциями в полипредикативных высказываниях разговорной речи могут выражаться без союзов и соотносительных слов.
4. Набор сочинительных и подчинительных союзов в разговорной речи меньше, чем в кодифицированном литературном языке; многие союзы, которые иногда оцениваются как разговорные, в собственно разговорных текстах встречаются редко.
5. Для полипредикативных высказываний разговорной речи характерны имплицитные смысловые отношения / Земская 1981, 53-57/.

Подводя итог своему исследованию, Е.А. Земская пишет о том, что разговорная речь представляет собой лингвистическую систему, специфические черты которой определяются не столько ее устной формой, сколько непринужденностью отношений между партнерами коммуникации, неподготовленностью речевого акта и отсутствием установки на сообщение, имеющее официальный характер. Так понимаемая разговорная речь резко отличается от других видов устной речи, резче всего от речи подготовленной, публичной, официальной, массово ориентированной.

Можно констатировать, что в данном исследовании устной разговорной речи преобладал системный подход. Ее изучение осуществлялось при избирательном внимании лишь к тем ее элементам, которые специфичны для нее и отличают ее от того типа литературного языка, который был назван кодифицированным. Эта работа позволила уточнить состав и структуру современного русского литературного языка.

В тот же период глубокое исследование русского разговорного синтаксиса осуществила и уже упоминаемая нами ранее О.А. Лаптева. В ее работе нашли отражения явления, сложившиеся как типизированные и устойчивые на базе речевых проявлений психолингвистических особенностей порождения устно-речевого высказывания. В центре ее внимания оказались те языковые особенности, которые берут свое начало в любой устной продуцируемой речи, формирующейся по законам и механизмам спонтанной речи.

К началу 80-х годов широкое исследование естественной русской разговорной речи, употребляемой носителями литературного языка, завершилось. Далее возникла задача исследования обширной области функционирования устной речи - речи публичного назначения. Исследование подтипа публичной устной речи - устной научной речи - организовала в начале 80-х годов О.А. Лаптева. Изучение велось с точки зрения соотношения в устной научной речи различных языковых средств: устно-разговорных, общелитературных и книжно-письменных. Большое внимание в этой работе было уделено статусу научного типа устной речи. От его квалификации по принадлежности к некодифицированной (спонтанной) или кодифицированной речи зависел выбор той или иной теории устройства русского литературного языка. Понятие спонтанности применительно к устной публичной речи неоднократно затрагивалось в работах Е.А. Земской. В работе 1980 года прямо говорится, что "речь оратора обычно бывает подготовленной" /Земская, Ширяев 1980/, хотя и допускаются разные степени импровизации при осуществлении этой речи. Опираясь на это утверждение, Е.А. Земская приходит к следующему выводу: устная форма речи не является ведущим признаком разбиения всей литературной речи на кодифицированную и спонтанную, и те устные особенности, которые наблюдаются в публичной речи, не выводят ее за пределы кодифицированной. В работе Е.А. Земской "Городская устная речь и задачи ее изучения" отмечено, что степень подготовленности устной речи может быть различна, хотя сама неподготовленность является неотъемлемым признаком устной речи, а полностью подготовленная речь - это та, которая читается или выучена наизусть. При этом автор разграничивает понятия неподготовленности и спонтанности, считая спонтанной речью лишь ту, которая "возникает без действия извне, без внешних импульсов" /Земская 1988/. Эти выводы Е.А. Земской были решительно опротестованы О.А. Лаптевой в работе "Общие особенности устной публичной (научной) речи". Она утверждает, что всякая устная речь спонтанна и обладает особенностями, выводящими ее за пределы кодифицированного литературного языка. О.А. Лаптева пишет о поляризации устной литературной речи, считая одним полюсом бытовую разговорную речь, а другим - озвучивание письменного текста. Давая характеристику свойствам устного текста с точки зрения его формирования, она выделяет 2 основных вида устной речи - воспроизведение (а внутри него - точное воспроизведение, т.е. чтение вслух или передача устными средствами выученного наизусть, и неточное воспроизведение - пересказ с опорой на письменный текст) и продуцирование.

Исследовательница пишет: "Дихотомические пары "разговорность - книжность" и "устность - письменность" должны были бы обусловить существование такой модели современного русского литературного языка, в которой эти пары играли бы конституирующую роль. Однако на деле если это и наблюдается, то лишь с большой долей приближения. Дихотомии мешает разговорность, широко проникающая в книжно-письменную сферу, и книжность, широко проникающая в сферу устно-разговорную. Поскольку первое наиболее часто наблюдается в сфере публицистики и художественной литературы, а второе - в сфере публичных выступлений, то представляется возможным постулировать истинную дихотомию "устность - письменность" и лишь преимущественную для некоторых коммуникативных сфер дихотомию "разговорность - книжность", если речь идет о моделировании структуры варьирования современного русского литературного языка" /Лаптева 1985/.

Опираясь на теоретические выводы О.А. Лаптевой, мы в дальнейшем будем именовать устной речью устный непринужденный (спонтанный) литературный язык, синтаксису которого свойственны следующие особенности:

1. сегментация;
2. повышенная глагольность;
3. широкое употребление типизированных (стандартных) синтаксических конструкций;
4. экспрессивность.

Дадим краткую характеристику этим особенностям. Начнем с наиболее важной из них - сегментации, которая тесно связана с повышенной глагольностью.

Если в письменном монологическом тексте основной единицей является предложение, то в живом разговорном диалоге основной единицей становятся краткие реплики, функционирующие как высказывание, но при этом не всегда являющиеся предложениями по синтаксической организации. Устная речь монологического характера, особенно длительная, членится на физически удобные для произнесения группы самого различного строения (сегменты). Эти группы обычно разделены паузами. Сегмент как единица монологического речевого потока базируется в своем появлении в речи на специфике ее продуцирования и восприятия. Сегмент, не обязательно совпадая с синтаксическими единицами, в некотором смысле подчиняет себе устный синтаксис, руководит его речевым осуществлением, т.к. обладает свойством фокусировать внимание говорящего и слушающего на той или иной части синтаксической конструкции.

О.А. Лаптева выделяет следующие свойства сегмента как функциональной единицы:

1. Сегмент ограничивается (как и предложение) средствами интонационного членения (в том числе паузой). В результате возникает функциональная корреляция пауз внутрипредложенческой и межпредложенческой. Это повышает синтаксическую значимость паузы конца сегмента, поскольку она соотносится с паузой конца предложения. Степень функциональной нагруженности может быть разной, однако сама делимитативность как функция представлена во всех случаях. Она создается взаимодействием физической и функциональной природы паузы.
2. Сегмент как функциональная единица стремится к семантической и синтаксической, а следовательно, коммуникативной самостоятельности.
3. Сегмент обнаруживает стремление к глагольности: общее количество глаголов в высказывании повышается сравнительно с общелитературным эквивалентом, что создает дополнительную предикацию.
4. Сегмент позволяет добавить в конце высказывания дополнительное сообщение, еще не высказанное говорящим, но имевшееся им в виду при планировании перспективы высказывания. Это добавление позволяет говорящему уточнить смысл высказывания.
5. Сегмент позволяет говорящему, напротив, вынести в начало высказывания и оформить как самостоятельный член основную тему высказывания, сформулировать вне грамматических связей то, что он намерен развить дальше. Это важно для лучшего понимания сообщения слушателем /Лаптева 2003/.

Устной речи в полной мере свойствен и стандарт, поскольку стандартно все автоматизированное в употреблении. На базе стандарта возникает штамп, который противоположен явлению экспрессии. В устной речи штамп совпадает со стандартным типизированным средством.

Что касается экспрессии, то речевая выразительность может встретиться в любом устном тексте, особенно непринужденном разговорном. В ней проявляется его стилистическая устремленность, которая зависит от индивидуальных установок говорения и искусства говорящего в создании стилистической окрашенности текста, т.е. в принципе чужда типизации, и потому, в отличие от стандарта, не относится к явлению нормативности.

Кроме этого, устной речи свойственны присущие любой речи языковая экономия и языковая избыточность. Эти две противоположно направленные тенденции постоянно взаимодействуют в устном тексте, преобразуя норму и переводя ее в узусную.

Очень важен для устной речи и сформулированный Вл. Барнетом в 1970 году принцип превалирования смысла над формой. Этот принцип позволяет говорящему в целях максимально точного и конкретного донесения смысла до слушающего пренебречь точностью речевой формы и отступить от нормативных установлений. Таким образом, в устной речи противоречие между формой и смыслом разрешается в пользу смысла.

Работа О.А. Лаптевой по изучению устной научной речи была завершена к середине восьмидесятых годов, после чего исследовательница обратила свое внимание на другой подтип устной публичной речи - речь телевизионную.

При описании устной речи, как научной, так и телевизионной, О.А. Лаптева использовала принципы нормативного подхода, учитывая специфические особенности каждого подтипа. Свою задачу исследовательница видела в том, чтобы описать языковую реальность и существующий узус как они есть и провести это по возможности сквозь призму нормы, не увлекаясь при этом нормативно-речевыми рекомендациями. Нормативный подход был обусловлен необходимостью охватить и оценить случаи отхода от кодифицированной нормы, ответить на общественную потребность в квалификации этих явлений, уловить в массово совершающихся процессах нарождение возможных тенденций. "Поскольку культуру речи говорящего индивидуума можно рассматривать как проявление коммуникативно и функционально целесообразного отбора и организации речевых средств в соответствии с требованиями нормы литературного языка в целом, … наше исследование и не может быть культурно-речевым, поскольку ищет не столько самое норму, которая хорошо известна из нормативных справочников, сколько ее колебательное состояние и даже ошибки" /Лаптева 2003, 7/.

По мнению О.А. Лаптевой, можно говорить о существовании устно-литературных и устно-разговорных некодифицированных норм в отличие от письменно- и общелитературных кодифицированных. Исследовательница утверждает, что природа устно-литературных и устно-разговорных норм оказывается во многом иной, чем природа норм кодифицированных. Из названных выше трех признаков кодифицированной нормы для устно-разговорной в полной мере характерен лишь первый (массовая и регулярная воспроизводимость языкового средства). "Разговорное явление лишь тогда получает качество нормативного, когда оно настолько широко распространено, что является обязательным для речи практически любого носителя литературного языка. Второй признак - соответствие языкового средства возможностям системы языка - здесь представлен своеобразно: разговорное средство, будучи принадлежностью системы разговорной речи и не всегда входя в систему общелитературную, поэтому и не всегда соответствует возможностям литературной системы, но всегда - возможностям разговорной. Третий признак - оценка средства со стороны наиболее культурных и авторитетных слоев общества - для устно-разговорной речи не существует, поскольку предполагает оценку кодификатора, а эта норма некодифицированная. Он выступает здесь в преобразованном виде - как неосознанное общественное восприятие возможностей узуса.

В устно-разговорной и вообще в устной литературной речи много и нерегулярного, невоспроизводимого, окказионально-индивидуального, случайного, что, конечно, нормой не является. С другой стороны, устно-литературной речи соответствует устно-литературная норма" /Там же, 52-53/.

Работа О.А. Лаптевой демонстрирует, что устно-литературной норме построения монологического высказывания свойственна предельная свобода. Разговорной же, преимущественно диалогической норме, как замечает О.А. Лаптева, свойствен жесткий, автоматизированный принцип употребления языкового средства, более низкая степень свободы выбора варианта, нежели в общелитературной норме. В разговорном узусе происходит лишь воспроизведение наиболее распространенного средства. Именно поэтому разговорная норма, в отличие от кодифицированной, узусная. На базе автоматизации, возникающей в узусе, происходит приобретение языковым явлением обязательных конструктивных черт, т.е. его типизация. Слабооформленное явление индивидуального речеупотребления или явление, соответствующее принципу сегментации речи, свойственному устно-литературной норме, становится конструктивно оформленным, типизированным и потому нормативным явлением речи всего языкового коллектива. Оба противоположные качества - свобода и автоматизм - парадоксальным образом сочетаются в живой устной речи. В целом и устно-литературной, и устно-разговорной норме свойствен крайний динамизм, возможность быстрых перемен. В этом также состоит их отличие от консервативной кодифицированной нормы. В целом устно-разговорной литературной норме О.А. Лаптева выделяет следующие качества:

1. Непроизвольность в выборе говорящим готового, конструктивно оформленного, типизированного в речевом автоматизированном употреблении языкового средства, что сокращает сферу действия речевой синонимии в пределах этой нормы.
2. Легко осуществляемые отступления от кодифицированных нормативных средств. Последние нередко предстают в устной речи как слабооформленные построения, демонстрирующие большую свободу в формировании высказывания. Такие слабооформленные построения приобретают нормативные качества лишь в том случае, если они являются следствием сегментации или типизируются в узусе, т.е. получают первое из отмеченных качеств /Там же, 54/.

Следовательно, в строгом смысле слова нормативными в устной литературной речи можно считать, кроме кодифицированных, лишь типизированные в узусе высказывания. Это резко отличает устно-литературную норму от кодифицированной, т.к. фактор узуальности (воспроизводимости, распространенности, употребительности) выступает в этом случае как решающий и может вовлекать в сферу действия нормы несистемные с точки зрения общелитературного языка (но системные с точки зрения соответствия устно-литературной системе) явления.

Устно-литературная норма узуальна, т.е. она отличается массовой и регулярной воспроизводимостью языкового средства; соответствием языкового средства возможностям устно-литературной системы. В ней отсутствует такой признак, как вариативность, т.к. устно-литературная норма ориентирована на сегментное строение речи, при котором форма языкового средства не должна противоречить сегменту в его ведущих свойствах. Это заранее обрекает ее на колебательное состояние, при котором идея стандартизированности может оказаться справедливой только для типизированных конструкций разговорного синтаксиса, составляющих собственно разговорную часть более широкой устно-литературной нормы. Следовательно, устно-литературная норма текуча и подвижна (по сравнению со стандартной общелитературной и книжно-письменной нормами).

Ядро устно-литературной нормы - некодифицированная узуальная типизированная устно-разговорная синтаксическая норма. Эта норма парадоксальна - она одновременно не стандартна и стандартизированна. Более широкая узуальная устно-литературная норма не стандартна и нестандартизированна. Она соответствует основным принципам устно-литературной системы всей совокупностью своих средств. Только так можно понимать ее массовость и воспроизводимость. Устно-разговорная стандартизированная норма противопоставлена общелитературной норме - узуальная стандартизированная норма противопоставлена стандартной. Эта противопоставленность некодифицированной и кодифицированной норм возможна на базе разной системности составляющих их средств. И в той, и в другой норме языковые средства носят типизированный характер, но отличаются друг от друга формальным устройством.

Кодифицированная норма находится в условиях устной речи в колебательном состоянии. Тем более колеблется норма устная - не в плане повышенной вариантности, а с точки зрения зыбкости границ между типизированными и нетипизированными, слабооформленными построениями. Колебательное состояние нормы свойственно газетным и журнальным текстам, отражающим живую жизнь языка.

Добавим также, что заслуга О.А. Лаптевой, на наш взгляд, не только в выявлении законов формирования и функционирования узуальной устно-литературной и устно-разговорной нормы, но и в составлении классификации этих явлений.

Она выделяет следующие явления устно-разговорной нормы:

1. Синтаксическая сегментация речевого потока.
2. Аструктурированность
3. Конструкции с включением.
4. Конструкции с который
5. Особый порядок слов
6. Вынос в начальную часть высказывания наиболее информативно значимого слова.
7. Добавление в конце и в середине высказывания.
8. Чередование ударных и безударных звеньев
9. Маргинальная ритмическая структура.
10. Глагольное добавление.
11. Вопросно-ответное единство.
12. Расположение определительного прилагательного

а) препозитивное дистантное расположение;

б) постпозитивное расположение.

1. Повторение предлога.
2. Расположение предлога и других односложных безударных слабознаменательных слов.

Далее О.А. Лаптева анализирует явления устно-разговорной нормы:

1. Конструкции с именительным темы.
2. Экспансия именительного падежа.
3. Модификации моделей с именительным темы.
4. Конструкции добавления.
5. Конструкции бессоюзного подчинения.
6. Двойные глаголы.
7. Конструкции наложения.
8. Двупредикативные конструкции с кто.
9. Вопросительные конструкции с дополнительной фразовой границей.

В заключение исследовательница пишет о явлениях разговорной нормы.

Для нас оказались очень ценна классификация, созданная О.А. Лаптевой. Внимательно изучив каждую из указанных конструкций, а также некоторое количество газетных и журнальных текстов, мы определили, какие явления, соответствующие устным нормам, проникают в речь современной публицистики. Этому мы намерены посвятить следующую главу, показав результаты анализа процессов, в ходе которых, на наш взгляд, устные конструкции проникают в письменную речь публицистики.

Раздел II. Динамические процессы в письменной публицистической речи, возникающие под влиянием устной

.1 Явления устно-литературной и устно-разговорной нормы в публицистике

Чаще всего в речи законченное или относительно законченное сообщение бывает равно тексту, большему по объему, чем одно предложение-высказывание. Говоря о коммуникативной организации текста, состоящего из нескольких предложений, исследователи выделяют тему текста (гипертему) и рему текста (гиперрему). Конструкция текста в коммуникативном аспекте определяется характером сочетающихся гипертемы и гиперремы, подобно тому, как предложение в плане его актуального членения распадается на тему и рему.

Выделяют тексты параллельного строя и последовательного - в зависимости от способов развертывания информации. Если тема предшествующего высказывания становится ремой предыдущего, то это текст последовательного строя. В текстах параллельного строя тема каждый раз новая, но связанная непосредственно с гипертемой.

В соответствии с задачами коммуникации может происходить не только объединение отдельных предложений-высказываний в связный целостный текст, но и расчленение, разъединение текста. Отъединение какой-либо части высказывания, придание ей коммуникативной самостоятельности происходит под влиянием коммуникативной установки говорящего (пишущего), который стремится более экспрессивно выразить свое коммуникативное намерение.

Расширение круга расчлененных синтаксических построений становится одной из тенденций в современном русском синтаксисе, достаточно четко определившейся. В "классическом" синтаксисе соблюдаются границы предложения и синтаксические связи внутри предложения. Существуя параллельно и отчасти приходя на смену такому синтаксису, все более активизируется и "захватывает позиции" в литературе синтаксис актуализированный - с расчлененным грамматическим составом предложения, с выдвижением семантически значимых компонентов предложения в актуальные позиции, с нарушением синтагматических цепочек. Все эти качества актуализированного синтаксического строя в избытке представлены в синтаксисе разговорном, обращение к которому со стороны книжного синтаксиса опирается на внутренние возможности языка и поддерживается социальными факторами.

Таким образом, возникает отчлененный от текста компонент или ряд компонентов, занимающие различное положение по отношению к основному тексту и по-разному с ним соотносящиеся. В зависимости от этих особенностей возникает три типа расчлененных текстов:

1. сегментированные,
2. парцеллированные,
3. антиципированные /Крылова 1997/.

Сегментация.

При сегментации в начало выносится гипертема. Она оформляется как самостоятельное предложение-высказывание. Соединение таких самостоятельных частей в единый несегментированный текст не только нарушает коммуникативное строение текста, но и требует формально-грамматических и лексических перестроек, т.е. без структурных изменений сегментированную часть и остальную часть соединить нельзя.

Об особенностях сегмента как функциональной единицы устной речи мы уже говорили в Разделе I. Наблюдения над суммарно приведенными сегментированными устными высказываниями показывают возможность выноса темы высказывания вперед в формально независимом виде, на этой базе - семантическую и синтаксическую самостоятельность сегментов.

Основная причина сегментации в письменной речи - усиление влияния разговорного синтаксиса, а главный результат - отход от "классических", синтагматически выверенных синтаксических конструкций, с открыто выраженными подчинительными связями и относительной законченностью грамматической структуры. Несколько примеров подобных конструкций из устной речи: Когда ребенок подрастет / старше двух месяцев / используем варежку; И он попросил меня / на каком-то вечере / прочесть стихотворение; Не слишком ли мы увлеклись победами наших лидеров / тем более что их и не видно. (Знаком / здесь и далее обозначена пауза в высказывании).

Часто сегментированность письменной речи создается именно за счет прерывания синтагматической цепочки путем увеличения длительности пауз между компонентами синтаксического построения, фиксируемых точками (вместо запятых). В результате общий облик современного синтаксического оформления текста резко меняется: фразы-высказывания становятся более динамичными, актуализированными:

Из этих записей родился фильм Параджанова, потрясенного судьбой Караваевой. Черно-белое размытое изображение. Легкие взмахи рук, наброшенная на плечи шаль, едва различимое лицо, когда-то прекрасное. Трагический голос, уже не летящий, не звонкий - глубокий, грудной, "мхатовский", порой чуть мелодраматический, экзальтированный стиль, на нерве, на пределе. Она играла страстно, взахлеб, словно добиваясь "полной гибели всерьез", доигрывая то, чего ей так недодала судьба. Актриса, которой не было с нами так долго. Актриса, которая сыграла по сути одну-единственную, но, как теперь бы сказали, культовую роль (АиФ, 2001, №4).

Признаков богатства много, но не все они настоящие. Например бриллианты, они бывают подаренные и благоприобретенные. Подаренные ничего не стоят. Он может быть у девушки один, а потом она вышла замуж за бедного, и при чем тут тогда богатство? Благоприобретенные служат настоящим признаком. Они наследуются. Их крадут. Когда их покупают, то это всегда по любви. Более мелкие признаки - сумки Vuitton, всякие ненужные вещи Hermes, игра в гольф, когда вам шестьдесят и это уже безысходность. Другие признаки - это часы. Вот если на руке есть Omega, это признак. (Караван историй, 2003, №3)

Иногда встречается отдельное оформление компонентов вопросительной структуры во встречном вопросе:

Что же это такое? "Муки" творчества? Постижение непостижимого? Стремление прикоснуться к божественному огню неуловимого совершенства? (Ю. Бондарев)

Ждать, пока высохнет? Или когда уйдет вглубь вода? (В. Быков).

Чем запомнится болельщикам олимпиада в Турине? Сбоем компьютерной программы судейства? (КП, 2004, №56)

Зачем ехать в Кению? Зверюшек посмотреть? Не странность ли это? (Домовой, 2003, №11)

И чего я здесь не видел? Базара восточного? Женщин, закутанных в паранджу? (Домовой, 2003, №5)

Тенденция к сегментации возросла именно под влиянием живой разговорной речи, которая не нуждается в выражении сложностей синтаксических взаимоотношений компонентов высказывания, поскольку эти логико-смысловые связи передавались здесь иными средствами - интонацией, паузами. Такие изменения отнюдь не ломали традиционного книжного синтаксического строя, произошла лишь активизация имеющихся в синтаксисе конструкций, заложенных в синтаксисе возможностей.

Н.А. Николина пишет о том, что гипертема может подчеркиваться специальными синтаксическими конструкциями, основное значение которых - грамматикализация темы. Такие конструкции обычно открывают сложное синтаксическое целое, занимая в нем начальную позицию. К ним относится, например, именительный темы.

Конструкции с именительным темы О.А. Лаптева относит к типизированным синтаксическим явлениям устно-разговорной нормы /Лаптева 2003, 137/. Они характеризуются строгой формальной организацией, которая обладает строгой обязательностью для всех говорящих в функционально-разговорных сферах общения. Основная стихия их возникновения и формирования - бытовая устно-разговорная речь. Здесь соблюдается строгий стандарт. При формировании типизированных синтаксических разговорных конструкций действуют принципы превалирования смысла над формой, языковой избыточности и языковой экономии. Конечно, последние два взаимоисключающие принципа охватывают не одни и те же, а разные типизированные построения.

На базе сегментации устной речи, повышенной глагольности сегмента, его стремления к смысловой и грамматической самостоятельности, осуществления принципов выноса вперед наиболее информативно значимого элемента высказывания и добавления менее значимого его элемента такие конструкции приходят в письменную речь.

Из перечисленных О.А. Лаптевой устно-разговорных явлений (см. Раздел I) в письменной речи (например, в публицистике) широко представлены конструкции, в которых наблюдается экспансия именительного падежа. Эта экспансия заключается в возможностях широкого употребления формы именительного падежа в позиции различных косвенных. Это связано с активным употреблением в разговорной речи именительного темы. Его частотность - следствие спонтанности речи, ее неподготовленности, что обнаруживается скорее в стремлении к называнию предметов и явлений, нежели к логическому связыванию их с помощью канонически оформленных словесных блоков. Вербальные средства называния в таких случаях составляют поверхностную структуру речи, а логико-понятийные связи оказываются в глубине как сами собой разумеющиеся. Этому процессу способствует и то обстоятельство, что сегмент как функциональная единица устной речи стремится к самостоятельному грамматическому оформлению, которое, помимо глагольности, обеспечивается и формой независимого падежа - именительного.

Экспансия именительного падежа в сфере современной устно-разговорной речи осуществляется на широком фоне общей тенденции к ослаблению спаянности компонентов различных цельнооформленных синтаксических единиц /Там же, 137/. В устной речи, формирующейся спонтанно, на ходу, обильно представлен "зависимый" именительный, который может выступать как распространитель другого существительного, как обозначение объекта при глаголе, при категории состояния и т.п. /Акимова 1990/. Например: Вот молоко пакет; Как пройти проспект Мира; Вы Маяковская выходите? Частично такое оформление мысли перешло в письменную речь: Москва, проспект Мира, 5 (Ср. адрес, написанный Хлестаковым: Его благородию, милостивому государю, Ивану Васильевичу Тряпичкину, в Санктпетербурге, в Почтамтскую улицу, в доме под нумером девяносто седьмым, поворотя на двор, в третьем этаже направо). В публицистике тоже встречаем подобные конструкции: Шел скорый Приморск - Москва; По маршруту Москва - Петербург; Участок Тверь - Клин; Ралли Париж - Дакар.

В сочетание с именительным падежом вовлекается все большее число слов; при них обычно используется именительный падеж кратный: партия, матч, встреча, дуэт, союз, поединок, история, переписка, проблема и т.п., например, Матч Каспаров - Карпов; История Печорин - Грушницкий; Перелет Земля - Марс; Отношения учитель - ученик.

Функционирование формы именительного падежа в зависимых синтаксических позициях - это ослабление синтаксической цепочки. Именительный падеж, таким образом, закрепляется в позициях, свойственных косвенным падежам, используется в присловной позиции. Зависимость такой формы поддерживается порядком слов и линейной контактностью расположения.

Некоторые модели с именительным "зависимым" приобрели книжно-письменный характер, например в специальной литературе: рукопись объемом 5 а. л., на расстоянии пять километров; Олимпиада - 2000 (вместо двухтысячного года); Айболит - 66 (название фильма, одно из первых свидетельств массового употребления таких форм).

Именительный падеж в роли определения - частое явление современной публицистике: Проблема номер один; "Буря в пустыне" номер два. (Новая газета, 2003, 13 март.); Космонавт-100; Восток-2; Молния-1. Еще пример: Вместе с ним он отправился на вертолете в горы на ледник, расположенный на высоте 3 тысячи метров над уровнем моря (Посл. нов., 2001, №9).

Ступени в синтаксической организации подобных структур вполне очевидны: Дом под номером двадцать девятым - Дом номер двадцать девять - Дом двадцать девять.

Конструкции с именительным темы явно имитируют разговорную непринужденность, и поэтому демонстрируют отсутствие специальной структурной заданности, свойственной книжному синтаксису. Это, прежде всего, функционально разнообразные номинативы - препозитивные и постпозитивные.

Особенно большую группу составляют изолированные именительные. Они не реализуют ни одну из обычных схем простого предложения и не включаются в эти схемы в качестве составной части. А.М. Пешковский относил их к "словам и словосочетаниям, не образующим ни предложений, ни их частей" /Пешковский 1956, 404/. К "изолированным образованиям", свойственным разговорной речи, относит их и Н.Ю. Шведова /Шведова 1967, 6, 67/.

Н.С. Валгина, чье определение мы и будем использовать в дальнейшем, называет их изолированными номинативами. Она пишет: "Это слова в именительном падеже, а также именные словосочетания с главным словом в форме именительного падежа" /Валгина 2001/. Поскольку изолированные номинативы не обладают признаками предложения (они лишены значения бытия и интонационной законченности; отдельно взятые, они не выполняют коммуникативной функции, что свойственно номинативным предложениям), они существуют только в составе синтаксических целых, т.е. всегда стоят при другом предложении, связываясь с ним логически и интонационно. Однако, не существуя самостоятельно, а только при другом предложении, они сохраняют, независимо от строения этого предложения, свою собственную форму неизменной.

Такие синтаксические явления не могут быть отнесены к самостоятельным предложениям (номинативным), так как, несмотря на внешнюю изолированность своего употребления, они лишены грамматической и функциональной самостоятельности, поскольку не обладают значением бытия. В них нет и интонационной завершенности (даже при наличии точки!).

Изолированный номинатив, и в частности именительный темы, - конструкция разговорного синтаксиса. Именно в непосредственной речи, без специальной подготовки важную роль играют всевозможные эмфатические (выделительные) интонации и позиции. Одним из распространенных средств выделения важного слова (или части высказывания) является вынесение его в актуальную позицию, причем в данном случае речь идет не о простом выносе нужного слова в начало или в конец предложения. Речь идет о своеобразной форме подачи мысли, когда она преподносится как бы в два приема: сперва выставляется напоказ изолированный предмет и слушателям известно только, что про этот предмет сейчас будет что-то сказано и что пока этот предмет надо наблюдать. В следующий момент высказывается самая мысль. При назывании используется абсолютно независимая форма - именительный падеж. Получается следующее: говорящему еще недостаточно ясно, как он оформит свою мысль, но он знает твердо, о чем он будет говорит, и это "о чем" проще всего дать пока в независимой форме называния и уже потом соединить это представление с другим.

Такие построения относятся либо к следующему за ним предложению, либо к предложению впередистоящему. Таким образом, можно различать препозитивные номинативы и номинативы постпозитивные. Формально они схожи, функционально - различны.

Наиболее четки и определенны по своей функции изолированные номинативы в препозиции - это и есть именительный темы. В принципе, препозитивные номинативы однозначны; их назначение - назвать тему последующего сообщения, т.е. вызвать представление о предмете, являющемся темой сообщения. Такое называние темы сосредоточивает внимание на ней, логически выделяет ее, что особенно важно для разговорной речи, а также для публицистики. С именительным темы мы можем встретиться и в русской классической литературе конца XIX века. Это вынос наименования темы сообщения в актуальную позицию, например: Ах, икра! Ем, ем и никак не съем (А. Чехов). Однако в тот период это еще явление эпизодическое, редкое. В начале XXI века употребление именительного темы в препозиции становится одним из ярких средств публицистики, используемых для привлечения внимания читателя:

Чувства. Это область пристального внимания ученых ("Неделя", 2000);

Счастье. Сколько мечтали о нем люди! ("АиФ", 2003);

Любовь. Кто может объяснить природу этого чувства? (Лит. газета, 1993).

Осень… Покупка зимней резины и зимней спецодежды из последних коллекций. Ожидание праздника. Мечта уехать туда, где вечное лето. (Домовой, 2003, №11)

Кумир. Как часто произносим мы это слово, не задумываясь о его смысле! (Домовой, 2002, №5)

Телепатия. Сколь различную реакцию вызывает это слово у разных людей ("Наука и жизнь")

Правовой беспредел... Эти слова часто звучали со страниц печати, в передачах радио и ТВ (Труд, 1992, 3 дек.)

Россия и Белоруссия. На душе тревожно (Лит. газета, 1997, 2 апр.)

Гордость, гордыня - спесивость. Вот такое совершаем сошествие по ступенькам, от Пушкина, через Набокова, к своему нынешнему состоянию (Лит. газета, 1993, 17 февр.)

Амазонки... Мы с детства привыкли, что это только легенда ("Вокруг света", 1999, №3).

Обязательная пауза после такого именительного - естественный момент для оформления говорящим следующего высказывания, для слушающего - это момент организации внимания, подготовки к последующему восприятию. Такая "ступенчатость" в подаче мысли очень ярко передает характер непринужденной речи, когда на предварительное обдумывание нет времени и оно совершается уже в самом процессе "говорения". Как отражение разговорного стиля находим такие конструкции в газетно-журнальных статьях. Употребляя такой именительный, автор статьи вызывает в читателе то или иное представление с целью подготовки читателя к восприятию материала.

Довольно часто в публицистике встречается и вопросительная конструкция с именительным темы, еще больше акцентирующая внимание читателя на вынесенное в инициальную часть предложения слово:

Что такое Мохито? Произведение барменского искусства. Стук льда, шуршание мяты, брызги лайма, оживляющая волна кубинского рома. Мохито - главный летний коктейль. ("Вокруг света", 2003, №4).

Что за идея? Предельно политкорректная и коммерческая идея. Идея одежды ультрабуржуазной по качеству работы и кроя, в меру классической и сексуальной по дизайну. Идея одежды, которая не выходит из моды годами. (Домовой, 2003, №11)

Кто такой Дино Модоло? Венецианец по рождению, швейцарец по месту жительства, часовщик по профессии. (Домовой, 2003, №7)

Ведь что такое Мальдивы? Это крошечные кусочки суши, разбросанные в Индийском океане на огромной территории. Это те самые пальмы. Пляжи. Лодки. Коралловые рифы. И теплая вода, очень много теплой воды вокруг. ("Вокруг света", 2002, №3).

Какова главная девушка рекламных модулей? Да это же вылитая любимая девушка обобщенного нью-йоркского дизайнера. Девушка, похожая на манхэттенский небоскреб. Высоченная, андрогинная, карьерно-озабоченная, вся такая переливающаяся стальными бликами на солнце, глаза как окна из затемненного стекла. (Домовой, 2003, №11)

Заметим, что и ответ на "вопрос", поставленный в начале, в данных примерах дается с опорой на конструкции с именительным падежом.

Довольно распространенным в современном русском языке синтаксическим построением является конструкция с изолированным именительным в назывной функции, подхватываемым далее местоименным наречием так. В отличие от именительного темы его можно назвать именительным называния. Такие построения всегда однотипны в структурном отношении: это вынос в акцентируемую позицию части предикативного члена, употребленного в независимой форме с функцией называния, далее следует указывающее на данный предмет наречие так и остальная часть предложения с неизменной структурной схемой - предикат (формы глаголов "назвать", "называть"), субъект и объект; наличие всех указанных компонентов обязательно, допускается лишь варьирование порядка их расположения и пропуск указания на субъект, когда нет надобности в его конкретизации или когда он вообще устранен из мысли. Примеры:

"Острова среди ветров" - так назвал свою книгу о Малых Антильских островах известный шведский исследователь и путешественник Бенгт Шегрен ("Вокруг света")

"Скорая лингвистическая" - так назвали эту новую службу помощи, которая появилась в Ленинграде. ("Новый мир")

Одесский полк, так называли его в армии и в городе просто потому, что он был единственным авиационным полком на нашем плацдарме. ("Новый мир")

Возрожденная из пепла - так теперь можно назвать эту женщину со скорбно-спокойными глазами ("Вокруг света").

Естественно, что схема несколько видоизменяется, когда объект представляется в виде грамматического подлежащего: "Бедная Настя" - так называется новый российский телесериал, недавно вышедший на телеэкраны.

Особое место занимают разъяснительно-пояснительные конструкции, состоящие сплошь из форм именительного падежа. Такие конструкции активны в заголовках, в названиях газетных и журнальных рубрик. Они предельно кратки и броски, в какой-то мере рекламны и, следовательно, эмфатичны. Строятся по схеме: название общей проблемы и конкретизирующие частные аспекты и детали или название места и события. Например:

Роман: традиции и поиск (Лит. газета, 1991,10 марта)

Кавказ: цветущий миндаль на фоне взрывов (Лит. газета, 1998, 11 февр.)

Нижний Новгород: квартиры в кредит (Труд, 1997,16 дек.).

Еще примеры из газет (Лит. газета, КП, Правда и др.):

Критика: опыт, проблемы, задачи.

Рига: круглый стол поэзии.

А. Блок: неизданное наследие.

Гости из космоса: сказки для взрослых.

Наука и лженаука: четыре вопроса ученым.

Архитектура: комфорт, экономика.

Парагвай: жертвы сговора диктаторов.

Джон Траволта: история одной сенсации. (Караван историй, 2002, №1)

Отели в минималистском стиле: шарм пустоты. (Домовой, 2003, №11): трое в лодке, не стесняясь собаки. (Домовой, 2003, №11)

Второй именительный может приобрести функцию вопроса: Массовая литература - новый феномен? Компьютер - игрушка или необходимость?

Увлечение подобными заголовками привело к тому, что под такую конструкцию стали подгоняться и многие другие, с иными смысловыми отношениями:

Фильмы, фильмы: алгебра и гармония (Лит. газета, 1981, 18 авг.)

Пешеход и автомобиль: вид сверху (Лит. газета, 1981, 24 марта).

Ср.: Вид сверху на пешехода и автомобиль; Алгебра и гармония фильмов. В целом это структуры без видимой грамматической связи.

Имитация разговорности особенно ощущается в сегментных построениях с подхватывающим именительный местоимением:

Колюша охватил ужас: слава, она ведь как парфюм. (Караван историй, 2003, декабрь)

Вот эта долгая память, эта грыжа сознания, она выросла, и от нее тяжело избавиться. (Караван историй, 2002, №6)

Ужас детства, он вернулся в ее жизнь. (Караван историй, 2002, №6)

Крокодилы, ожидающие халяву, они не заставляют себя долго ждать. (Домовой, 2003, №8)

Старинный особняк, находящийся в центре города, он всегда привлекает внимание туристов. (Караван историй, 2002, №6)

Грог, он ведь везде грог. (Домовой, 2003, №11)

Такие конструкции квалифицируются в работах по практической стилистике как стилистически дефектные, с плеонастическим местоимением (см., например, рекомендации Д.Э. Розенталя /Розенталь 1968/). Однако при учете общего расширения сферы спонтанного общения не только личного, но и устного публичного, при котором значительно ослабляется официальность, при рождении новых жанров публичной речи в сфере массовой коммуникации, когда усиливается момент размышления на ходу, интимизации общения, такие формы речи оправдывают себя, недаром они активно проникают в письменные тексты.

Экспансия именительного падежа осуществляется на широком фоне общей тенденции к ослаблению спаянности компонентов цельнооформленных синтаксических единиц. Очень част именительный в постпозиции, когда его функции заметно расширяются. Постпозитивные номинативы, замыкающие двучленное экспрессивное построение, могут иметь значение определительно-конкретизирующее, причинное, пояснительное, оценочное, объектное и др., например: Рисунок пошел по рукам. Там и говорить оказалось не о чем: портрет как портрет. Мужик с очками. Очки со стеклами. (Все правильно и понятно. Искусство!) Стекла очков с бликами. Блики, само собой, с игрой света, а свет с намеком на Жизнь... (КП, 2001, №47); К нему подошла маленькая женщина с мальчишеским лицом, задумчиво-плутоватым и смешливым. Голубая майка. Стриженые волосы (АиФ, 2000, №19); Разжимая скрюченные пальцы, она испытывала некоторое удовольствие от кратковременной острой боли в расправленных суставах. Начинающийся артрит (МК, 2002, №54); Вода казалась очень чистой, незамусоренной, но темной - осенняя вода (АиФ, 2002, №35); Вспомнил я про яму в конюшне. "А ну-ка, говорю, давайте поглядим, что там сейчас". Пошли туда - новый пол, недавно настланный ("Домовой", 2002, №11).

При выражении причины, изъяснения, оценки именительный функционально соответствует придаточному предложению, но его своеобразие заключается в том, что он не выражает логического утверждения, а только называет его тему.

Некоторые постпозитивные номинативы функционально повторяют номинативы препозитивные, т.е. называют тему сообщения, но поскольку они располагаются после сообщения, то, естественно, служат цели раскрытия содержания подлежащего, данного в общей, неконкретной форме: Какая это огромная и сложная дистанция - двенадцать месяцев... ("Неделя"). Однако чаще номинативы, помещенные после высказанного суждения (или вопроса), способны фокусировать в себе целый комплекс мыслей, образов, связанных обычно с передачей воспоминаний о чем-либо значительном и важном. Это толчок для развития мысли, для штрихового изображения сменяющих друг друга образов и картин: Многозначительная пауза перед дверью номера. Густая тишина, повисшая, как сеть. Вереница похожих друг на друга помощников (все как на подбор со стрижками с стиле "японский рок", в черных дизайнерских очках, безупречных черных костюмах и ослепительных белых рубашках) толпится у дверей. Поклоны, с которыми черно-белые придворные указали в конце концов в сторону шелковой ширмы, за которой должен находится их сэнсей… Придворная церемония! В памяти всплывают фрагменты кинолент, рисующих картины восточной роскоши… Почести, воздаваемые восточным владыкам… Почти боги… Аромат благовоний… Слуги с гигантскими опахалами…(КП, 2003, №7)

Постпозитивный номинатив "Придворная церемония!" сохраняет в себе функцию представления, ср.: Придворная церемония! Многозначительная пауза перед дверью номера. Густая тишина, повисшая, как сеть… Однако постановка его после высказывания дает возможность присоединить еще ряд номинативов, передающих сложную картину воспоминаний, представленных в виде нескончаемой цепи.

Номинатив, завершающий предложение (обычно оформленный как синтаксическая единица, стоящая после длительной паузы - на письме после точки), более емок по содержанию, нежели номинатив в препозиции: препозитивный номинатив функционирует в качестве темы последующего сообщения, тогда как постпозитивный номинатив не только тема предшествующего сообщения (в обобщенном виде), но и часто толчок к последующим суждениям. Эмоциональные и семантические возможности такой конструкции чрезвычайно богаты. Подчас функция исходной темы вовсе исчезает у номинатива, и его назначением становится фиксация смены последующих впечатлений, выливающихся в новые представления, сменяющие исходные. Довольно часто такой синтаксический прием используется не столько для передачи сменяющих друг друга представлений, связанных с высказыванием, сколько для выражения эмоционального настроя.

Кроме такого номинатива, очень близкого к именительному темы, распространены и другие функциональные типы постпозитивного номинатива, в семантическом отношении более тесно связанные с предшествующим сообщением, а в грамматическом - с номинативным бессказуемно-подлежащным или неполным предложением. Однако функционирование его только в составе синтаксического целого (совместно с предшествующим предложением) допускает толкование его как конструкции непредложенческого характера. Видимо, эта сложность грамматической природы данных конструкций явилась причиной их различного толкования. Н.Ю. Шведова отмечает лишь внешнее совпадение их со структурой предложения и рассматривает их как построения, не укладывающиеся в схемы простого предложения / Шведова 1967, 67/. А.С. Попов же квалифицирует такой номинатив как номинативное предложение /Попов 1966, 87/.

Перечисленные здесь функции постпозитивного именительного, естественно, не исчерпывают всех возможных случаев. Важно то, что все они объединяются общим синтаксическим свойством: свое функциональное качество приобретают в результате воздействия предшествующего контекста и как самостоятельная синтаксическая единица не существуют, именно этим они отличаются от номинативных предложений, которые сами по себе, безотносительно к предшествующему и последующему предложению выражают значение бытия, утверждают его существование или указывают на его наличие в плане настоящего. Таким образом, все эти частные значения постпозитивного номинатива всецело определяются функционированием данной синтаксической единицы в конкретных речевых контекстах. С точки зрения стилистической, это очень экономное средство выражения, вполне соответствующее требованиям лаконичной и вместе с тем насыщенной смыслом речи. Только разговорная речь могла послужить основой для формирования таких емких по содержанию конструкций, так как именно в устной речи имеется возможность использовать интонацию как средство выражения необходимого содержания. Своеобразная интонация, объединяющая постпозитивный номинатив с предшествующим предложением (а иногда и рядом предложений), является как бы компенсатором отсутствующих, но логически возможных словесных компонентов описательной конструкции (в виде самостоятельного предложения), способной выразить развернуто то содержание, которое передается одним только номинативом. Ср., например: Подле отеля был новый, двухэтажный дом, внизу двери открыты настежь. Мы заглянули: магазин (КП, 2004, №6). - Мы заглянули: то, что мы увидели, был магазин. Первый способ передачи мысли более удобен и выразителен, и интонация при таком способе выражения несет на себе очень большую нагрузку. При втором способе интонация играет меньшую роль, так как необходимый смысл выражен словесно.

Изолированный именительный (препозитивный и постпозитивный) - явление довольно распространенное в современном русском языке, безусловно, связанное с разговорным синтаксисом, одной из главных черт которого является стремление к сегментации. Последнее сказывается в наличии независимых исходных форм слов и словосочетаний как структурных элементов более сложных синтаксических построений. Почему это черта именно разговорного синтаксиса? Прежде всего потому, что здесь допускается возможность отступить от строгих синтаксических норм языка, от "интеллектуальных" конструкций, которые, естественно, представляются несколько обременительными при обмене мыслями во время устной беседы. Слушающему легче воспринять мысль, а говорящему оформить ее, когда эта мысль подается в несколько речевых тактов. Информация, таким образом, поступает сегментированно, с целью более легкого и быстрого ее усвоения. Такой способ передачи мысли служит еще и другому: он помогает выделить логически основной момент высказывания, выдвинуть его на первый план во что бы то ни стало, даже если придется поломать "классические" синтаксические структуры. Вот почему номинативы так часто используются в газетно-журнальных публикациях, так как подобным образом организованное сообщение, безусловно, эмоционально сильнее. Задача эмоционального воздействия на читателя в публицистическом и художественном стилях имеет не меньшее значение, чем передача определенной информации, и по той же причине такие конструкции отсутствуют в стиле научном, функциональное назначение которого совсем иного плана.

Итак, препозитивный номинатив в принципе функционально однозначен - это "именительный темы", который, предваряя предложение, сосредоточивает внимание на обозначаемом им предмете, явлении, которые выступают, таким образом, как исходный пункт рассуждения, его отправная точка, смысловой и структурный стержень.

Что же касается номинативов постпозитивных, то они функционально богаче, разнообразнее. Возможность объединения их объясняется общим формально-структурным признаком: форма именительного падежа и функционирование только вместе с соседствующей структурой, в виде сложного синтаксического объединения. Отдельное существование таких номинативов (и препозитивного и постпозитивного) невозможно, они употребляются только как часть сложного синтаксического объединения.

Показательно, что именительный падеж может нарушать соотношение грамматических форм, явно указывающих на единого субъекта действия, например:

Ольсен прост и скромен. Тридцатичетырехлетний, со шкиперской бородкой, по-северному синими глазами. Аккуратный серый костюм, темный галстук. Взгляд сразу останавливается на ордене на лацкане пиджака (Правда, 1986, 26 июля)

"Зависимый" именительный падеж может включаться даже в однородный перечислительный ряд, где соседствуют иные падежные формы:

Все, кто видел Канта впервые, принимали его за типичного шизофреника - маленькие, близко посаженные глаза, непредсказуемые реакции, визгливый, клокочущий смех. (Караван историй, 2003, №12)

Я заметил его - небритый, бледный, изможденный…(Караван историй, 2003, №12)

Носильщики тащили за ней чемоданы и шляпные коробки, а рядом, засунув руки в карманы, легкой, танцующей походкой шел красивый молодой человек: узкое пальто с бобровым воротником, американская шляпа, черная ленточка подбритых усиков. (Караван историй, 2003, №8)

Я взглянул на эту девушку, похожую на высохшее растение: невысокая, близорукая, с пучком волос, стянутых аптечной резинкой. (Караван историй, 2003, декабрь)

Он увидел изящную молодую девушку в безупречно сшитом костюме - грустные большие глаза, по-детски пухлые губы, светлые волосы. (Караван историй, 2003, июль)

Теперь он прохаживался вдоль тротуара, одетый коммивояжером средней руки: бобровый картуз, короткое пальто, клетчатые брюки, щегольские белые бурки. (Караван историй, 2003, №8)

Примерно то же наблюдается в современной рекламе, где "несогласованный" именительный падеж представлен широко в специфических формулах: Московский институт предпринимательства и права, госаккредитация №25-0238, продолжает прием на заочное отделение по специальностям юриспруденция, экономические, менеджмент (АиФ, 2001, №2).

В подобных примерах употребления именительного в зависимой позиции, в функции определительной или определительно-конкретизирующей явно утрачиваются формальные синтагматические связи (падежные окончания, предлоги) и функция слова проявляется в позиционной соотнесенности с другими словами. Включение в высказывание компонентов, утративших эксплицитно выраженную грамматическую связь с другими словоформами, приводит к потере грамматической спаянности словоформ, что проявляется в отсутствии реализации словом его грамматической валентности (не реализуется обычно связь согласования и управления).

Характерен и такой случай - с необычной функцией именительного-винительного:

Я осмотрелся по сторонам. Высокий мрачный потолок. Голые стены, совсем пустые. Ср. без сегментации: четкие грамматические связи при объектной функции словоформ: Я осмотрелся по сторонам и увидел высокий мрачный потолок, голые стены, совсем пустые.

Она вспомнила, что с утра ничего не ела, зашла в первое попавшееся кафе. Стены в дубовых панелях. Цветастая обивка кресел. Белые скатерти. (Караван историй, 2004, №1)

Показателен и обратный процесс: слова, имеющие морфологически выраженные приметы зависимости, выступают в свободных синтаксических позициях и в позиции детерминирующих обстоятельств. Конечно, независимость данных словоформ относительная; условно и название "свободные". В строе современного синтаксиса уже отработались специальные синтаксические позиции: самого именительного может и не быть, но место его оказывается как бы забронированным. На месте именительного в сегментном построении может быть инфинитив, целое предикативное объединение или иные словоформы, приобретающие функцию представления.

Наиболее частотные модели свободных словоформ употребляются преимущественно в двух синтаксических позициях. Это прежде всего случаи использования свободных неуправляемых словоформ в качестве заглавия. В этом случае словоформы в косвенных падежах лишены управляющей части структуры: В интересах людей; В шторм; В гостях у журналистов; В Кремлевском Дворце; О школьной медали; С собой в ладу; За одним столом со Сталлоне (АиФ, 1997, 20 мая); Из Перми в Пермь через Лондон (АиФ, 1997, 20 мая); От жестокости к терпимости (Афиша, 2004, №7); На высшем уровне (КП, 2004, 26 марта); По одежке (КИ, 2003, №11); Про дьяволов и самураев (КП, 2004, №41); В обстановке шика (Домовой, 2003, №1); Без обмана (КП, 2003, №57).

Другая сфера употребления свободных словоформ - самостоятельные предложения, функционирующие как номинативные. Этот новый структурный тип предложения, который обычно не отмечается традиционными классификациями, возникает на базе самостоятельно употребленных словоформ. Например, употребление локальных и темпоральных обстоятельств в самостоятельной позиции:

На пустынной площади. Шаги звучат, как набат. (КП, 2002, №47)

С утра. В одну из пятниц, именуемых в народе черными. То есть тринадцатого числа. Улететь в глушь какую-нибудь. На чем угодно. Хоть на метле. (Домовой, 2001, №4)

Наиболее часто в этой позиции встречаются формы с делиберативным значением:

Об атмосфере на наших экзаменах. Их, как правило, принимают двое преподавателей (КП, 1998, №33)

Об отношении к поэзии. Каждому образованному человеку ясна роль А.С. Пушкина в развитии русской литературы. (КП, 2001, №25)

О творческой манере этого художника. Он сочетает демократизм с эстетством. (АиФ, 2003, №42)

В таком популярном публицистическом жанре, как интервью, можно встретить такие предложения:

А у матери... Что я у нее видел? (КП, 2000, №67)

А в полеводстве - там разве нет культур, выгодных и невыгодных? (АиФ, 2003, №44).

С сыном?.. С ним, конечно, проще (КП, 2000, №7).

Через пять лет…Через пять лет стану режиссером собственной программы. (АиФ, 2003, №36).

О счастье… О счастье можно долго говорить (КП, 2001, №54).

А в машиностроении - там разве все благополучно? (КП, 2000, №7).

Именительному темы позиционно и функционально могут уподобляться даже фрагменты сложного предложения, актуализировавшиеся в результате инверсии. Это в свою очередь влечет за собой появление местоименного слова в основной части предложения. Обычно таким словом являются формы местоимения это, которые, относясь к впереди стоящей части предложения, вбирают в себя все его содержание. О широкой распространенности предикативных эквивалентов именительного темы говорят многочисленные примеры использования их в периодической печати. Вот некоторые примеры:

Приспособление земных существ к неземным условиям - это реально, переброска их в другие миры - тоже... Но чтобы они изменили облик целой планеты - возможно ли это? ("Вокруг света").

С кем идти, какую избрать позицию - на этом замешивались конфликты и жизненные, и драматические (Комс. правда, 1998, 3 февр.).

Но чтобы два ученых мужа, да еще причастных к искусству, могли так варварски отнестись к старине - это иначе как преступлением и назвать нельзя (С. Голицын).

Эквиваленты именительного темы могут получать предельную грамматическую самостоятельность: Когда кончится война... От этой отправной формулы исходили сейчас все мечты людей (С. Никитин); возможно даже отсутствие подхватывающего данную структуру предложения (в заголовках):

Когда компьютеры заговорят о любви... (Лит. газета, 2001, №6).

Самостоятельное употребление несогласуемых и неуправляемых словоформ, экспансия именительного падежа, в частности употребление его в зависимой позиции, выражение грамматического значения вне слова как члена предложения, усиление процесса семантической и позиционной актуализации информационно значимых единиц, увеличение количества несклоняемых имен, отсечение управляемых имен в подчинительных словосочетаниях с обязательными распространителями, - все это так или иначе приводит к ослаблению синтаксической связи, часто к замене сильных связей согласования и управления свободным примыканием, соположением форм. Факты эти еще не устоялись, находятся, так сказать, в процессе внедрения, однако уже заметно меняют облик традиционного классического синтаксиса, во всяком случае, расшатывают представление о незыблемости его нормативности.

Парцелляция

При парцелляции элементы, входившие в состав ремы начального предложения-высказывания, отъединяются интонационно, становятся самостоятельными рематическими высказываниями и располагаются последовательно, в постпозиции. При этом отчлененный постпозитивный сегмент текста может быть присоединен к предыдущему тексту без всяких структурных и лексических изменений.

Очевидно, что в несегментированном, непарцеллированном тексте коммуникативная значимость таких частей текста меньше, чем при их отчленении.

Отрыв от основного предложения, прерывистый характер связи в парцеллированных конструкциях, функция дополнительного высказывания, дающая возможность уточнить, пояснить, распространить, семантически развить основное сообщение, - вот проявления, усиливающие логические и смысловые акценты, динамизм, стилистическую напряженность.

Один ушел за кордон. В Грузию (МК, 1992, 24 июня).

И юное сердце не выдержало, она согласилась на переезд в Москву. В мою однокомнатную холостяцкую квартиру (КП, 2004, №56).

Со второй избранницей я познакомился только через год. У теплого моря (КП, 2004, №56).

Сейчас, я считаю, главная проблема нашего государства - спасти детей. Чтобы они росли здоровыми, веселыми и разумными. Личностями, а не бездуховными и злыми маленькими эгоистами (Лит. газета, 1999, 24 февр.).

Если из всех подробностей, фактов и историй, о ней известных, собрать жизнь одной Хэлли Берри, то в паззле окажется слишком много деталей. Причем частью явно лишних. Противоречащих здравому смыслу (Домовой, 2003, №1).

Вон Дробышева в спектакле "Эдит Пиаф" играла великую актрису. Как будто ничего для этого не делая. Она не выясняла дотошно, как вела себя в тех или иных ситуациях великая актриса Пиаф. Нет. Выходила и просто была ею (Лит. газета, 1999, 13 янв.).

Снова наступило время "громкого голоса". Вот и дискуссии у нас прошли в "Литературной газете". О публицистике и о публицистичности в художественной литературе (Лит. Газ., 1990).

Бонапарт наконец вернулся во Францию. Неожиданно для всех и особенно для Жозефины. (Домовой, 2003, №1).

Мы ползли через Фиагдонское ущелье, через два перевала. По грунтовке…(Домовой, 2003, №1).

Во время такого массажа та самая драгоценная мысль придет к вам сама. Во всем своем великолепии (Домовой, 2003, №1).

С невесть как обретенным "принцем" нужно было жить в мире и согласии. Несмотря ни на что…(Караван историй, 2003, №7).

Меня схватили за руку. Прямо на месте. Не отходя от кассы. От билетной кассы вокзала в Дюссельдорфе. Спустя почти месяц после моего приезда в эту страну. В субботу (Лит. газета, 1999, 16-23 июня).

Разговор был о насущном. О структуре власти (АиФ, 2000, №42).

...В свете последних данных науки преступлением становится даже неоправданное срывание цветка. И не по сентиментальным мотивам, а по чисто практическим, касающимся элементарного выживания (Лит. газета, 2000, 1 февр.).

Всех космонавтов поражает, какая Земля маленькая. И как важно бережно относиться к ней, потому что из космоса хорошо видны результаты неразумной деятельности человека (АиФ, 2000, №44).

В его нарядах хорошо смотрится и поп-звезда, и девушка "с Магадана". Что, на мой взгляд, возмутительно (МК, 2003, 28 сент.).

И тут я вспоминаю про случайно упавшие кошельки. Про обмен валюты с рук. Про цыганок и гадание. Про подставы с иномарками на дорогах. Про аферы с чеченскими авизо (Домовой, 2003, №11).

Про поезд Orient Express я слышал только то, что в нем кого-то когда-то убили. Или это придумала Агата Кристи. Или этого поезда вообще не существует (Домовой, 2003, №11).

И тут Анна взрывается. Она кричит. Что это наглость. И что она предупреждала (Что никаких вопросов о личной жизни, слышите!) (Домовой, 2003, №11).

Меня абсолютно все устраивает. Я чувствую себя какой-то уже вполне местной субстанцией. То ли моллюском. То ли актинией, которую колышет ласковая вода, просвеченная солнцем. Или просто мне снится золотой сон (Вокруг света, 2000, №5).

Они так и живут всю жизнь на своем острове. Рыбачат, строят лодки, плетут циновки из пальмовых листьев. Ни с кем не воюют, никуда не торопятся (Вокруг света, 2000, №5).

Они не спорят. Они разговаривают. Каждый на своем языке. Никакого противоречия между брутальной архитектурой и женственным декором не возникает. Совсем наоборот (Интерьер, 2003, №7).

Группа из неделимой связки четырех сердец превратилась в планету с двумя полюсами, только не северным и южным, а западным и восточным. Или женским и мужским. Или новым и старым. Как хотите (Домовой, 2003, №11).

Про дверь это я не просто так вспомнила. По вполне конкретному поводу. В рамках подготовки к холодам. Одну и ту же дверь Мария продавала три раза. За хорошие деньги. Обычную узенькую фанерную дверь (Интерьер, 2003, №6).

Я до сих пор не научился приспосабливаться. Ни к чему. Ни к кому (КП, 2004, №10).

Личность способна противостоять всему. Любому обществу. Любым правилам (КП, 2004, №10).

В публицистике встречается и иной тип парцелляции, когда фрагментарность в подаче сообщений превращается в своеобразный литературный прием - расчленению подвергаются однородные синтаксические единицы, предваряющие основное суждение. Характерно, что даже "классическое" предложение с однородными членами и обобщающим словом в русле тенденции к парцелляции утрачивает свой обычный "нормативный" вид (запятые, тире или двоеточия, запятые):

Стены в гостиной поросячье-бежевого оттенка… Шторы - розоватые… Подушки - всевозможных расцветок: от цвета подгнившей клубники до грязно-бордового... У некоторых стульев - полосатая обивка… На полу - кошмарного розового цвета ковер…Все это напоминало дом старого холостяка. (Караван историй, 2003, декабрь).

Дощечка с отпечатком ноги Будды. Голова Будды, вырезанная из белого коралла. Паланкины, кинжалы, копья и парадная одежда султанов. Все это хранится в музее в Мале (АиФ, 2002, №11).

Зеркала во весь рост. Система автоматической подачи воды и приготовления льда. Встроенный мини-бар. Секции для хранения свежих продуктов. Этому холодильнику суждено быть в центре внимания (Интерьер, 2003, №1).

Хитроумная лестница. Индустриальный свет. Вставки из натурального камня. Сложный, явно не фабричный кухонный стол. Во всем этом вполне угадывается автор (Домовой, 2003, №11).

Шум, гарь, вибрации, электромагнитная вакханалия, радиация, хамство, энерговампиры, инфекции, о которых в провинции даже не слышали. Грязь на улицах и в душе. Это плата жителя большого города за удовольствие пользоваться благами цивилизации (Домовой, 2003, №3).

Надо заметить, что парцелляция в большинстве данных примеров сочетается с таким устно-разговорным явлением, как экспансия именительного падежа.

Фрагментарно могут подаваться даже придаточные предложения или обособленные обороты:

Если мы не знаем о каждодневных предметах. Если мы не знаем о душе человеческой. Если мы не знаем, что такое электричество, то нам ли знать о значении и пределах искусства? (Н. Рерих); Когда тяжелое тело табуна проносится по речной отмели на заре, разрывая туман, взбрызнув до солнца огненную воду. Когда визжа пойдет под тобою вздыбившийся черный жеребец. Когда предчувствие скачки по широкому полю обожжет легкие. Наступает счастье (В. Чернов); Весною развесив облака цветущих яблонь вдоль холмов над озером. Зимой развернув облака заснеженных лиственниц, кленов и лип. Да берез. Осенней порой вздымая широкие тучи листвы не только над озером, а над всеми лесами. Так стоит поселок уже многие десятки лет в лесистом углу Опочецкого района, среди холмов и песчаных долин. Озеро Глубокое, и поселок назван Глубоким. Озеро давнее, со времен, которые никому ни вспомнить, ни запомнить не дано. Село тоже давнее. Вокруг села много легенд и слухов (Ю. Курганов).

Конечно, подобный тип расчленения нетипичен, он скорее иллюстрирует окказиональное употребление явления. Однако на общем фоне современного свободного, актуализированного синтаксиса он может быть объясним.

Расчлененность и одновременно утрата вербальных средств подчинительной связи создают специфический образ разговорности:

Я никогда не вернусь в Ленинград. Его больше не существует. Такого города нет на карте (КП, 2000, 20 окт.). Ср. с вариантом, проявляющим все логико-смысловые связи: Я никогда не вернусь в Ленинград, потому что его больше не существует, потому что такого города нет на карте.

И сегментация, и парцелляция - такие способы расчленения целостного текста, которые используются в письменной речи как специальный прием коммуникативно-стилистической организации текста, обеспечивающий его большую экспрессивность.

В этой связи возникает вопрос о соотношении аффективного и интеллектуального в сфере синтаксиса. Он достаточно актуален, поскольку рассмотрение языка в коммуникативно-прагматическом аспекте выявляет две основные разновидности в рамках современного единого национального языка - книжную и разговорную, исторически сформировавшиеся на базе письменной и устной речи.

Современное функционирование русского языка свидетельствует о возросшей роли разговорной речи в процессе становления новых тенденций в языке. И активизируют эти процессы как раз средства массовой информации, как звучащие, так и письменные. "Непропорциональное разрастание отдельных микросистем, ломка устойчивых языковых моделей, словообразовательная избыточность, неумеренные лексические перемещения от периферии к центру" /Скляревская 1991, 62/ обнаруживаются именно и прежде всего в языке массовой печати. Если учесть, что язык СМИ совмещает в себе функции сообщения и воздействия, "речевой стандарт и экспрессию" (по В.Г. Костомарову), то понятным станет активное разрастание конструкций экспрессивного синтаксиса.

Аффективное обычно трактуется как выражение отношения говорящего, сопровождаемое большим чувством (лат. affectus - душевное волнение, страсть), поэтому экспрессивные конструкции как конструкции выразительные, ярко передающие чувство, противополагаются интеллектуальным, логически четко построенным, с эксплицитно представленными синтаксическими связями, с последовательным расположением компонентов.

Экспрессивность на синтаксическом уровне создается специфическими конструкциями, которые формируются актуализированным порядком слов, сегментацией, эллиптичностью построений, введением аффективных разговорных форм и т.д. Одно и то же сообщение, одну и ту же реакцию на какое-либо явление действительности можно оформить по-разному, с разной долей интеллектуального и аффективного начала. Логическая, интеллектуальная сторона сообщения преобладает в научных, официальных текстах; аффективная - в текстах бытовых, публицистических, художественных.

Ср., например: Он подошел к стойке и попросил виски. Двойную порцию. Без соды (Н. Ильина). - Он подошел к стойке и попросил двойную порцию виски без соды; ...Вовремя вспомнил, что сейчас какой-то популярный ТВ-фильм, народ жаждет, а значит, полный вперед и проверь! - и вот уже иду, руки в карманы. И сразу в квартиру соседей, где и обнаружил людей. Двоих, это обычно (АиФ, 2001, №21). - Вовремя вспомнил, что сейчас демонстрируется популярный ТВ-фильм, который нравится народу, и сразу пошел в квартиру соседей, где и обнаружил двоих людей. В первых случаях эмоциональное отношение к событию, во вторых - голая констатация факта. Поэтому не удивительно, что такие конструкции часто используются в публицистике.

Антиципация.

Антиципация представляет собой, как и сегментация, одноразовое членение текста на две структурно-смысловые части, но содержательно она отличается от сегментации. Антиципация - это отчленение итоговой, обобщающей части текста и перестановка ее в начало.

Антиципированная часть текста начинается с местоимения это, которое отсылает к уже упомянутому и указывает на что-то, уже известное участникам ситуации или находящееся в поле их зрения. Здесь же картина иная: в антиципированной части текста содержится некоторая информация о событии, еще не названном, и местоимение, таким образом, отсылает не к предшествующему, а к последующему тексту. Поэтому исследователи усматривают здесь предикацию без номинации. Номинация события содержится во второй части расчлененного текста.

Это произошло во Франции. Представитель одной коммерческой компании, даже не госслужащий, вернулся из Саудовской Аравии, где подписал большой контракт. Султан сделал ему щедрый подарок - пожаловал золотой "роллекс". На французской таможне на часы обратили внимание. Этот господин сказал, что давно их купил, а коробочку возит с собой для сохранности часов, так как очень ими дорожит. Таможня связалась с "Роллекс". Из Швейцарии быстро пришел ответ, что этот номер был продан в свое время в совершенно другую страну, нежели ту, о которой говорит месье. И ему впаяли штраф: и НДС, и налог с совокупного дохода ему пришлось платить в двойном размере, потому что это был подарок, который должен быть задекларирован. (Домовой, 2003, №11)

Семантика антиципированной части, ее структура и даже лексическое наполнение довольно стабильны: кроме местоимения это, употребляемого в роли подлежащего и темы, в ней используются глаголы случилось, было, произошло, а также детерминирующие члены предложения со значением места или времени.

Это случилось в день открытия памятника на могиле мамы на Новодевичьем кладбище. Произошел удивительный случай: вдруг на небе расцвела радуга, перевернутая концами вверх. (КП, 2004, №10)

Смещение логической структуры - перенос итоговой части в начало - создает более экспрессивный текст, служит специальным стилистическим приемом, который призван заинтриговать читателя, возбудить его интерес и тем самым побудить прочитать текст до конца. А так как подобного рода прагматические задачи возникают чаще всего перед газетно-публицистическим стилем, то антиципированные тексты мы находим большей частью в газетной речи.

Аструктурированность.

В ранее приведенных примерах сегментации предложения все же соблюдается его основная синтаксическая структура, хотя и с некоторыми отклонениями. В отличие явлений сегментации, явления аструктурированности имеют более глубокие последствия для синтаксической структуры, которая не только деформируется, но нередко полностью пропадает, уступая место "рваному" соединению сегментов. Такие явления Лаптева считает результатом действия законов организации устно-литературного синтаксиса.

Нас будут интересовать конструкции с включением, например: Ну тут в два слова / я думаю целую лекцию можно прочесть / но; У нас может быть и состав работников ОТК / щас омоложение произошло/ недостаточно квалифицированный; В пожарном отделении / кстати работники его отозвались каким-то странным нервным голосом и сказали / что сегодня никаких происшествий не произошло.

В устной разговорной речи включение может перебить начатую структуру, к которой говорящий уже не вернется, может вклиниться как сегмент или группа сегментов (иногда - как часть сегмента). Включение опирается на сегментное устройство монологической речи. В современной публицистике конструкции с включением встречаются чрезвычайно часто из-за стремления к максимальной компрессии информации. В публицистических текстах вставные конструкции обладают большим структурным и смысловым многообразием. Ориентация очерковой прозы на информативность и фактическую достоверность определила преобладание вставных конструкций, передающих разъясняющую информацию (пояснение, мотивация, ссылка на источник).

В тридцатые годы (время Пушкина) часовня горит (В. Солоухин. Черные доски.).

Гейзерит (соли, осевшие из воды) сверкает, как жемчуг (В. Песков, В. Стрельников. Земля за океаном).

Толстого и Достоевского ее сын читал по-французски. (Толстой ему нравился, Достоевский не очень.) ("Караван историй", 2003, №7).

Обслуживание и торговля аксессуарами (бронзовые доски с именами покойников, урны, гробы, цветы, сувениры) добавили к этой сумме еще 800 тысяч долларов (Ю. Жуков. Американский образ смерти).

Нас позвали признаться в любви красному цвету и новым часам Railmaster (тут надо указать, что это аналог музейных часов, сделанный с сохранением дизайна революционной системы co-axail, которые новыми были в 1957 году, а 46 лет спустя их снова решили поставить на рельсы. И они поехали. Потому что снаружи это оказались старые красивые часы (такие теперь есть только в музее), а внутри - невыразимо сложный хронометр с применением системы co-axail, совершившей революцию в мире часов). ("Домовой", 2003, №11). Данный пример очень показателен, т.к. в нем включение не только обширно, но и несет в себе основную информацию. Кроме того, здесь наблюдаем включение во включение.

Затем некоторое время трудился на благо всемирно известной швейцарской косметики La Prairie (и, как утверждает статистика, это пошло La Prairie на пользу).

У Ренаты серо-бежевое платье с голой спиной ниже положенного и шлейфом длиннее удобного. (Здесь надо сказать: длина Ренатиного шлейфа - полтина метра минимум, он вьется за Ренатой по коридорам и тамбурам поезда, это красиво. Все мужчины хотят донести Ренате шлейф, но Ренате не нужны пажи.)

Вокруг Чичи мельтешат пять китаянок, каждая из которых ей по пояс (Чичи - метр восемьдесят два, в Китае такого почти не бывает)…

Именно в Англии XVIII века изобрели редингот (полупальто-полупиджак для верховой езды).

Вне поля он носил брюки гольф (короткие широкие брюки, стянутые снизу манжетами, которые застегиваются на пуговицы). (Вокруг света, 2000, №5).

В XIX веке дедушка современного тенниса лаун-теннис (теннис на траве) был моден у аристократии. (Вокруг света, 2000, №5).

Чем меньше волков, тем больше койотов. (В год нашего путешествия на всей территории США оставалось всего три сотни волков) (КП, 2004, №56).

Тем, кто хочет гарантировать себя от неприятностей на сто процентов, рекомендуют заранее делать прививки от желтой лихорадки, гепатита и столбняка (это именно рекомендация, а не жестокое требование властей). (Вокруг света, 2003, №1).

Самый жаркий месяц в Кении - март (в Момбасе - до 32 градусов тепла, в центральной части страны, в Найроби, - до 25-28), самый холодный - июль (соответственно, 25 и 16-18 градусов). (Вокруг света, 2000, №5).

У меня даже прописки московской до сих пор нет. (Сама Оля из Набережных Челнов.) (Домовой, 2003, №11).

Она соглашалась тогда на все, что предлагали (тем более что и предлагали-то крайне редко). (Домовой, 2003, №1).

Вереница похожих друг на друга помощников (все как на подбор со стрижками с стиле "японский рок", в черных дизайнерских очках, безупречных черных костюмах и ослепительных белых рубашках) толпится у дверей. (Домовой, 2003, №1).

…хорошо знакома эмблема этой ярмарки - могучий лев (символ Леона) с трехцветным знаменем Франции на фоне земного шара. (В. Седых. От Рима до Атлантики)

В современных публицистических текстах, по данным исследования С. В. Вяткиной, такие конструкции составляют 69% всех употреблений /Вяткина 2001, 52/.

Кроме этого, в употреблении вставок все больше начинает проявляться субъект автора, интенцией которого является не столько разъяснение, уточнение информации базовой структуры, сколько передача избыточной информации. Выстраивается определенная авторская стратегия в подаче информации: факультативные сведения оформляются скобками как данные второго ранга, попутные замечания во вставке оказываются своеобразным средством проявления личности автора. На сегодняшний день вставки в публицистике становятся и стилистическим приемом экспликации авторского присутствия в изложении материала, который должен быть адекватно воспринят читателем. В случае открытого авторского присутствия в публицистическом тексте вставные конструкции служат дополнительным средством раскрытия эмоционального и духовного мира автора.

С ходу, при мне (неосторожно!) куда-то кому-то позвонил - и сконфуженно повесил трубку. (С. Кандрашов. В Аризоне, у индейцев)

Все это очень хорошо (я говорю, разумеется, о бережном отношении к старине, а не об этих движениях, которые солдаты проделывают с неизъяснимым самодовольством, точно возможность притоптывать ногой и похлопывать по винтовке ставит их выше других, обыкновенных людей). (В. Каверин. Малиновый звон).

И что будет с тобой через 10 лет? (Сама я на этот вопрос ответила бы разве что бодрым мычанием.) (Домовой, 2003, №1).

Расскажите! - обрадовался репортер. (Редактор сказал, что, если у текста будет праздничное настроение, его поставят в рождественский номер и заплатят двойной гонорар.) (Домовой, 2003, №1).

Можно сказать, что на данный момент вставные конструкции приобрели статус самостоятельных синтаксических структур. Данные построения, на наш взгляд, призваны имитировать диалог с читателем, передать разговорную стихию.

Через полчаса жестового языка (это иллюзия, что жестовый язык во всем мире одинаковый, не понимают друг друга даже глухие Англии и Америки, что уж про нас с японцами) я понимаю, о чем они просят. (Домовой, 2003, №11).

Хотел придать себе немного солидности при помощи седых волос. (Напряженный смех.) Но это не работает. (Домовой, 2003, №11).

Хемингуэй здесь думал, писал, жил, не торопясь ни думать, ни жить, ни писать (в Кении достанет времени на все). (Вокруг света, 2003, №6).

Этот масаи оживленно жестикулирует - и дубинкой (полицейской), и копьем (историческим). (Вокруг света, 2003, №6).

Можно носиться сломя голову, ездить в кэбах и в двухэтажных автобусах (не пренебрегайте ими, их вот-вот отменят)… (Домовой, 2003, №11).

Выбросите из головы мысль, что, если вы сию секунду не помчитесь прочь из клуба (для осуществления страшно важных дел, конечно же!), ваша жизнь непременно рухнет. (Домовой, 2003, №11).

Все эти примеры очень показательны для публицистики последних лет с ее принципиальной открытостью, готовностью к обновлению стереотипного узуса. "В настоящее время и объем новаций и скорость их проникновения в язык газеты существенно возрастает, а объем стереотипных средств редуцируется" /Какорина 1996/.

Кроме того, в конструкциях этого типа носители языка осуществляют метаязыковую деятельность в своей повседневной речевой практике. Текстовые метаязыковые комментарии весьма разнообразны и направлены на достижение контакта с читателями. Приведем несколько примеров:

"Гобелен" говорим мы в России, и с этим уже ничего не поделаешь. Хотя надо иметь в виду, что мы распространяем тем самым название ковров, произведенных на королевской мануфактуре Гобеленов (учрежденной во Франции в 1622 году при Людовике XIV), на все виды шпалер. Просто слово "шпалера" чуть менее употребительно. ("Домовой", 1995, №9)

Бардак (не в строго литературном значении этого слова, а как синоним развала) и порядок - вот та шкала ценностей, на которой чаще всего размещают свои оценки происходящего на заводе рабочие. (Известия. 1996. 18 июля)

Эта роль принесла Хэлли Берри "Золотой глобус" и избавление от репутации экзотической (читай темнокожей) красавицы второго плана. ("Домовой", 2003, №1)

И все равно: деньги не то, что меня заводит. (Мы говорим по-английски, он употребляет оборот "drive in", более точного перевода, чем "заводит", я найти не могу. - Я.З.) ("Караван историй", 2003, №7)

В реальной жизни адвокатами койота ("санитар!") являются ученые-биологи и защитники дикой природы. (КП, 2004, №56)

Предикативная осложненность предложения

Одной из заметных черт разговорного синтаксиса, отраженно воспроизводимой в письменно-литературном языке (естественно, только в видах и жанрах литературы, допускающих свободное воздействие разговорных фактов языка), является смещение и взаимопроникновение синтаксических построений, обилие переходных типов. Это, прежде всего, проявляется в предикативной осложненности предложения. В данном случае имеются в виду не обычные семантико-структурные осложнения предложения, которые наблюдаются при включении в структуру предложения вводных, вставных, присоединительно-пояснительных и обособленных конструкций, а нечто, выходящее за рамки "нормативной осложненности". Это включение в состав предложения предикативных единиц, замещающих синтаксические позиции членов предложения. Такое явление контаминации имитирует сам процесс говорения: мы словно наблюдаем формирование мысли на ходу, соскальзывание с одной конструкции на другую, когда поиски подходящих "классических форм" предложения оказываются затрудненными из-за непосредственности общения и отсутствия возможности обдумывания и продумывания формы высказывания.

Элементарным случаем замещения позиции члена предложения предикативной единицей являются примеры типа живем по принципу "человек человеку друг", где предикативная единица человек человеку друг вовлекается в сферу связей слов, передавая атрибутивное значение при субстантиве. Входя в систему связей слов, такие предикативные единицы, лишь формально повторяющие структуру простого предложения, по существу теряют свои предложенческие признаки и даже приобретают способность распространяться обычным для слова способом, т.е. присоединяют к себе определительные члены: От его приветливого "я вас ждал" она повеселела (МК, 1997, 30 сент.).

Такое вхождение предикативных единиц в структуру простого предложения в целом не нарушает его "квалификационного" качества, поскольку единицы эти выполняют функциональное назначение обычных членов предложения и в принципе теряют свои предикативные признаки. Функциональное уподобление - явление достаточно распространенное и отнюдь не новое в литературном языке, но широко распространенное в современном языке.

Есть и иные типы вхождений предикативных единиц в систему отношений членов простого предложения. Именно они и осложняют предикативную основу предложения. Такое осложнение ломает структуру, квалификационные признаки предложения становятся нечеткими. В этих случаях структурная переходность (в частности, от простого к сложному) очевидна и столь же очевидна стилистическая отмеченность предложений. Наиболее распространенным типом подобных конструкций являются контаминации простого двусоставного предложения и придаточной: в качестве сказуемого придаточная часть (со словами когда, где, чтобы), включаемая в отношения подлежащего-сказуемого с помощью связки это: Самый трогательный момент в Ясной Поляне - это когда в толпе по дороге к могиле Толстого смешиваются важные министры, именитые писатели, крестьяне из соседней деревни, тульские школьники и дошколята, религиозные паломники (Лит. газета, 1998,16 сент.); Старость - это когда неблагоприятных дней больше, чем оставшихся (Лит. газета, 1999, 7 апр.); На языке специалистов такой стресс называется доминантный, а проще говоря - это когда, что бы ты ни делал, одна мысль не идет из головы (АиФ, 1999, №2); Горе - это когда срываются планы, когда уходит то, что принадлежит тебе по праву сильного (С. Есин); Хорошая пресса - это когда пишет профессионал, а не дилетант с гипертрофированным воображением. Когда критик дает творческой личности возможность подробно рассмотреть себя как бы в зеркале (АиФ, 1990, №43); После ординатуры в МОНИКИ он остался здесь работать. Операции у себя в отделении, ночные дежурства (за восемь лет работы - полтора года одной только ночной работы), срочные вызовы в область - это когда анестезиологи на месте не справлялись и пациент был в опасности (МК, 1980, 20 ноября); Счастье - это когда ты кому-нибудь нужен, - говорит она. - Если все время ныть и думать о плохом, жалеть себя, то все это плохое навалится и раздавит. Надо улыбаться даже через силу и научиться радоваться мелочам. Солнечному утру, хорошей книге, общению (АиФ, 1999, №15); Но есть инфляция понятий: это когда невозможность достигнуть общественного согласия заставляет выбрасывать в обиход все новые и новые понятия, словосочетания в надежде хоть до чего-нибудь договориться (Лит. газета, 1991, 22 мая); Демократия - это когда еще не знают, кого слушаться, но уже знают, кого не слушаться (Лит. газета, 1992, 29 янв.); Кризис власти - это когда народ начинает ее бояться (Лит. газета, 1995, 28 июня).

Конструкции, построенные по схеме "существительное + связка это + придаточное (когда, где, чтобы)", имеют варианты в расположении компонентов, что выявляет гибкость структуры и ее приспособляемость к актуальному членению речи. Возможны и пропуски связки: А главная задача - чтобы удалось себя и свой мир оградить от потрясений (АиФ, 2000, №14). Вторая часть конструкции может выступать и в виде парцеллята: В кино есть такое определение - синхронность. Это когда звук совпадает с изображением (МК, 2000, №12); Молевой сплав - это он знал. Это когда спиленное бревно толкают в речку и оно само по себе плывет (Г. Комраков).

Интересно, что такой разговорный тип предложения настолько прочно утвердился, что во многих газетных жанрах (репортаж, очерк, фельетон и др.) стал естественной формой выражения мысли: В чем же она состоит, его справедливость? Может быть, в создании ему равных условий для подвига, для творчества? Чтобы он тоже, как другие, мог не спать ночей над изобретением, мучиться, пот проливать? Нет, зачем же! Справедливость - это чтобы другим тоже было худо, горько (Лит. газета, 1999, 30 марта); Первый признак развала - это когда люди уходят с предприятия, а на оставшихся растет нагрузка (Сов. Россия, 2000, 19 авг.).

Тексты, допускающие подобные структуры, в стилистическом плане однотипны - это тексты, передающие непринужденный тон общения, живые, разговорные интонации, тексты, имитирующие сам процесс размышления, спонтанность в выражении мысли. Такие конструкции встречаются даже в научно-популярных статьях, в терминированной речи, что еще более свидетельствует о широте распространения их в печати.

Часто встречающийся вид контаминации простого и сложного предложения - это включение придаточных предикативных единиц в однородные ряды членов предложения. Такие предикативные единицы соединяются обычно союзом и со словоформами в функции либо объектных, либо определительных членов. Изобилует подобными построениями современная газетно-публицистическая проза. Язык периодики - это необходимый и важный этап на пути разговорных конструкций к литературному употреблению. Это та "апробация", без которой немыслимо изменение норм. Вот некоторые примеры: Недавно я прочитал в большой статье И. Эренбурга "Необходимое объяснение" справедливую мысль об идейном и художественном росте нашего народа и что в то же время читатели сегодня "требуют литературы более значительной, более сложной, более глубокой" (К. Зелинский); Шрагину вспомнился родной Ленинград и как он - школьник - получил комсомольский билет из рук участника октябрьского штурма Зимнего (В. Ардаматский); Ему вдруг захотелось тепла и чтоб зима тоже была теплая (В. Ардаматский); Нам только рама нужна и чтоб на ней был номер (В. Ардаматский).

Подобные однородные ряды можно обнаружить даже в научно-популярных текстах, что свидетельствует о довольно широкой сфере распространения описываемого явления: При возникновении слабой боли или когда о возможной боли предупреждает врач, больной прибавляет громкость белого шума ("Наука и жизнь").

Возможны и другие случаи структурной контаминации, например, когда в перечень признаков, передаваемых с помощью словоформ, выстроенных в однородные ряды, включаются предикативные единицы, не являющиеся придаточными. Как правило, это двусоставные предложения, полные или неполные; оказываясь в ряду определительных членов предложения, они функционально уподобляются им, детализируя и уточняя те или иные признаки описываемого предмета. Особенность таких включений в структуру простого предложения заключается в том, что они, подчиняясь влиянию близлежащих членов предложения, ослабляют свою самостоятельную предикативную значимость. Например: Первый день в общежитии начался с конфликта. Комендантша - толстенная тетка, волосы завиты в мелкие кудельки, щеки тугие, красные, словно помидоры, - привела Валю в большую, светлую комнату ("Юность"). Включаясь в ряд обособленных определений, предикативная единица (волосы завиты в мелкие кудельки) функционально подчиняется им. И только при таком условии становятся членами простого предложения. Функциональному уподоблению здесь способствует общая ситуативная направленность контекста - все определения характеризуют внешние признаки предмета. Схожую речевую ситуацию наблюдаем и в таком примере: Ср.: Комендантша - толстенная тетка, с волосами, завитыми в мелкие кудельки, с тугими, красными словно помидоры, щеками, - привела Валю в большую, светлую комнату.

Предикативные единицы в роли членов простого предложения или актуализированных частей сегментированных построений обычно, как уже было сказано, не меняют общего квалификационного качества структур, в которые они входят. Занимая "чужие" синтаксические позиции, они, подчиняясь семантико-структурным связям и отношениям данного предложения, приобретают функциональное значение тех членов, которые замещают, и по существу являются лишь речевыми реализациями общеязыковых структур. Однако свое собственное предикативное качество этих конструкций в каждом конкретном случае все-таки осложняет предикативную основу предложения, а это в свою очередь влечет за собой появление структурных сдвигов. Стабилизация и частотность в употреблении приводит к закреплению подобных синтаксических явлений как явлений переходного типа. Конструкции, включающие предикативные единицы, достаточно подвижны и, следовательно, удобны: они легко подчиняются требованиям актуализированной речи и потому расширяют сферу своего применения.

Очень "сильные" стилистические качества этих конструкций держат их в рамках разговорного стиля. Но как примета разговорности они в настоящее время получили весьма широкое распространение, так как не только не противоречат общему процессу сближения норм литературно-письменного и разговорного языка, но и в значительной степени способствуют ему и находятся в русле этого процесса. Из стилистически замкнутых средств синтаксической экспрессии данные конструкции постепенно переходят в разряд общеупотребительных. Распространение их в газетно-журнальных публикациях, в художественной литературе и даже в литературе научно-популярной - залог "узаконения" подобных построений и одновременно постепенной утраты ими их стилистической отмеченности. Разговорная окраска их используется обычно как средство интимизации речи, создания эффекта непосредственности и неподготовленности. И характерно это для тех видов литературы, для которых очень существенна функция воздействия. Интенсивное развитие синтаксических конструкций, специальное назначение которых - не просто передать адресату ту или иную информацию, а задержать его внимание на ней, максимально акцентировать ее и тем усилить ее действенность, - заметная черта языкового развития нашей эпохи. Одна из общих тенденций современного синтаксиса - рост "самостоятельности" зависимых синтаксических единиц, их семантизация. Видимо, именно эта внутренняя закономерность и послужила хорошей почвой для широкого усвоения письменной речью конструкций, предикативно осложненных. Замещение позиций словоформ предикативными единицами - явление стилистическое на уровне речи и не только стилистическое на уровне языка. Это показатель развития абстрагированности и аналитизма и в синтаксической строе. Очевидно, что каждое новое качество рождается в живом, разговорном языке и лишь постепенно вторгается в книжную речь и фиксируется в ней.

Особый порядок слов.

В данных конструкциях еще более конкретизируются и уточняются стремление к экономии, избыточности и превалирование смысла над формой. В инициальную часть высказывания выносится член, несущий главную часть высказывания. В конце высказывания обычно располагается член, несущий второстепенную информацию.

Две главные функции порядка слов, выражающиеся в общелитературной системе разграниченно (порядок слов как способ выражения актуального членения и как компонент организации структурной модели высказывания), в устно-литературной системе выступают совместно. Принцип превалирования смысла над формой выражается в распространении принципа актуального членения на всю область словорасположения.

Нас будет интересовать главным образом вопросно-ответное единство.

В устно-разговорной речи при построении пары "вопрос - ответ" вступают в действие свойства сегментной организации речевого потока: коммуникативная самостоятельность частей, глагольность, вынос вперед информативно важной части - обычно темы высказывания, добавление менее значимых частей.

Строение вопросительной реплики

Обычно в устной речи вперед выносится информационный центр - тема или рема, что более или менее заметно сказывается на общем расположении слов в реплике. А в чем особенность была этой работы? А вот не труден такой психологический для людей переход? Такая форма вопроса часто попадает и на газетную полосу, что связано с влиянием принципа превалирования смысла над формой:

Чем реально может помочь консультант по красоте? (Домовой, 2003, №1).

И какой совет вы дадите начинающим сноубордистам? (Вокруг света, 2003, №6).

А не скучно это? (Домовой, 2003, №1).

А эта технология у вас применяется?(КП, 2002, №38)

А как родители ваши познакомились? (Караван историй, 2003, №12)

Вы семьями дружили? (Караван историй, 2003, №12)

Важно, что в устной речи существуют и вопросительные реплики, представляющие собой высказывания, разделенные интонационно и грамматически на две самостоятельные части. Эти два высказывания спаяны воедино тем, что второе оправдывается наличием первого и не может без него существовать, а первое строится только для того, чтобы сделать второе. При этом первое является информационным центром высказывания (темой), а второе - ремой, собственно вопрос несет именно оно. Все обстоятельства, выражаемые таким вопросом, находят себе место в первой реплике, более пространной. Особенно удобна эта форма вопроса при его протяженности. Первая его часть, выполненная как констатирующее высказывание, дает возможность избежать громоздкости и неестественности единого пространного вопросительного предложения, эквивалентного соединению двух высказываний. Сами по себе первое и второе высказывания не содержат в своей структуре разговорных признаков и общелитературны, но их соединение - типичная примета устно-разговорной речи: Виктор, ну вот вы станете народным депутатом. Вы войдете с предложением о статусе депутата?

Вопрос из двух высказываний - констатирующего и вопросительного - широко применяется и в газетных интервью:

Пан Даниэль, в России вас любят не только как прерасного актера, но и как близкого друга Высоцкого. Как вы познакомились? (Караван историй, 2003, июль)

Не каждый человек удостаивается встречи с живым Богом. Тем не менее вы постоянно говорите о возможности Богообщения. Как на практике это может происходить у обычного человека? (Домовой, 2003, №11).

Понятие таинства почти невозможно объяснить человеку, далекому от церковной жизни. Как вы представляете роль воцерковленных людей в жизни людей, от церкви далеких? (Домовой, 2003, №11).

Жизнь вашей семьи, желаете вы того или нет, находится в фокусе повышенного внимания самой разной публики. Как вы справляетесь с издержками публичности? (Караван историй, 2003, июль)

Иногда к договору дарения прибегают и в такой ситуации: покупает человек, скажем, дачу. И вот чтобы в случае развода не пришлось делить ее с женой, он оформляет ее по договору дарения. Чем-нибудь опасна такая сделка? (Домовой, 2003, №11).

Если заключен договор дарения с отложенным сроком его исполнения, то за то время, что пройдет до вступления срока договора в силу, жизненные обстоятельства дарителя могут измениться. В этом случае он может отказаться выполнить свое обещание? (Домовой, 2003, №11).

При заключении подобного "фьючерса" возможны разные повороты сюжета. Одаряемый не дождался дара и умер. Его наследники что-нибудь получат? (Домовой, 2003, №11)

Утром смотрела ваш новый фильм "Куклы" и долго думала, как должна строится человеческая жизнь, чтобы из души не уходила способность быть и в зрелости романтиком. Каков секрет? (Домовой, 2003, №1)

В Японии вас называют "вечным анархистом". Скажите, насколько это определение соответствует состоянию сегодняшнего Такеши Китано? (Домовой, 2003, №1)

Строение ответной реплики

Для устной речи характерен вынос вперед слова-подхвата, повторяющего слово-рему вопросительной реплики: Каковы перспективы? - Перспективы таковы, что через три дня мы едем на первенство. Такое строение ответной реплики идет из разговорной речи (А играли вы во что? - А играли мы просто бегали).

Нам удалось найти лишь несколько примеров данной конструкции, что свидетельствует, вероятно, о ее слабом проникновении в газетно-журнальные тексты.

В каком же смысле это жанр невозможный? - Невозможный в связи с отсутствием понятия судьбы и рока. (КП, 2002, №24)

Ну неужели вы ни разу в жизни не испытали дискомфорта? - Дискомфорт испытывал, и не раз. (АиФ, 2003, №46)

А как она относилась к подобным сплетням? - К подобным сплетням она относилась со смехом. (КП, 2003, №2)

Признайтесь, вы в детстве были ужасным хулиганом? - Хулиганом не был, скорее, был общительным и симпатичным. (КП, 2003, №45)

И при этом она прекрасна? - Прекрасна как молодая луна на майском небе. (Караван историй, 2003, №7)

На наш взгляд, редкое использование связано со стремлением передать информацию максимально кратко, не повторяя при этом уже известное. Тут действует закон речевой экономии во всем объеме. То, что такие конструкции все же встречаются, свидетельствует лишь о стремлении журналистов, берущих интервью, показать особенности речи респондентов, значит, в данном случае говорить о языковых процессах нельзя.

В некоторых вопросно-ответных построениях публицистики, заключающих в себе и вопрос, и ответ, ярко проявляется сегментация:

Но что приводит в истинный восторг - так это лаконизм пушкинской прозы (В. Солоухин)

Ведь с чем было больнее всего расстаться - это с чудесами (М. Пришвин)

Что больше всего беспокоит таможенников, сообщает австрийская газета "Курир", так это появившаяся мода на скорпионов и соответственно рост их контрабанды (АиФ, 1999, 3 июня);

Часты сегментированные построения с вопросительной частью во второй позиции:

Разум на других планетах - каков он? ("Вокруг света")

Двадцать месяцев - много ли это или мало в судьбе одного человека? ("Неделя")

Сладкая ягода - где она? (МК, 1988, 20 авг.)

Реформы - ради чего? (АиФ, 1994, 5 февр.)

Крым. Что впереди? (АиФ, 2003, 15 февр.)

Инициатива, созидание... Есть ли в нашей жизни что-нибудь более ценное, чем эти человеческие проявления? (МК, 2002, 24 июня).

Расположение определительного прилагательного

Согласно общелитературной норме, обычное не выделенное ни синтаксически, ни экспрессивно прилагательное - определение располагается по отношению к определяемому существительному контактно препозитивно. В условиях устного говорения, под воздействием устно-литературной нормы, оно может оказаться в позиции вынесенного вперед информативно важного члена, и тогда определяемое существительное как менее важное и ясное из контекста ситуации становится членом, добавляемым после него неконтактно. Это явление связано с актуализацией элемента сообщения и, как и другие явления порядка слов, подвергается как действию принципа преобладания смысла над формой, так и возможности служить средством передачи речевой экспрессии. Последнее возможно благодаря тому, что автоматизации языкового средства здесь не дошла еще до степени типизированности: Мне бы хотелось еще маленькое сделать замечание о… Экспрессивность высказывания может усиливаться тем, что употребляется прилагательное оценочного характера. Однако, несмотря на то что экспрессия является неотъемлемой характеристикой публицистического стиля, примеров подобных конструкций нами не обнаружено.

Зато достаточно часто встречается неодиночное постпозитивное прилагательное. Обычно при постпозитивном расположении неодиночного прилагательного существительное располагается между двумя прилагательными и оно ударно, хотя может быть ударным и первое прилагательное. Несколько примеров из телеречи: огромная тяга взаимная к такому сотрудничеству. - К юбилею завода сварено новое пиво опытное, которое запускается в производство. Информативная значимость таких прилагательных очень высока, с чем и связано проникновение подобных случаев в публицистику.

Колоссальный был комплекс, великий. (Домовой, 2003, №11)

Это был очень непростой опыт, тяжелый. (КП, 2004, №56)

Мне приснился прекрасный сон, божественный. (Семь дней, 2004, №3)

Папа был одаренным человеком, талантливым. (Караван историй, 2003, №5)

Мой крестный каждый Новый год устраивал для детей праздник с огромной елкой, гигантской. (Семь дней, 2004, №3)

Недавно мой приятель пригласил меня на роскошную вечеринку. Потрясающую. Зажигающую. (КП, 2004, №25)

Японская традиция - это традиция красивой смерти. Осмысленной. Оправданной большим поступком. (Домовой, 2003, №1)

Перед нами раскинулась бесконечная саванна. Ровная и гладкая, как стол. (Вокруг света, 2003, №6).

В Москве недавно открылся дамский клуб "Встречи в гостиной". Очень камерный. Очень изысканный. Очень любопытный (Домовой, 2003, №1). (В этом и 3 предыдущих примерах присутствует явление сегментации, в связи с чем актуализируется постпозитивное прилагательное.)

.2 Явления разговорной нормы в публицистике

Завершая работу по исследованию процессов, в ходе которых характерные для устной речи конструкции проникают в речь современной публицистики, рассмотрим явления разговорного стиля.

В.Д. Левин разработал теорию сильных и слабых разговорных элементов применительно к проникновению устно-разговорных явлений в художественный текст. Поскольку художественное произведение осуществляется в письменной форме, ему в принципе должны быть чужды языковые элементы разговорной речи, идущие от ее устной формы. Это преимущественно синтаксические средства, лишенные экспрессивного качества. Они возникают в речи благодаря таким ее свойствам, как неподготовленность, непринужденность, спонтанность. С другой стороны, художественная речь использует разговорные элементы, придающие ей экспрессивность. Эти элементы обязаны своим возникновением неофициальному характеру разговорной речи, с устной формой воплощения они не связаны. Это преимущественно лексические средства, на их базе возникает стилистический прием. Первые Левин считает слабыми, вторые сильными.

Надо признать, что слабые элементы не попадают не только в художественный текст. Они не попадают и в другие разновидности книжно-письменной речи и потому не оказать влияние на характер общелитературной и книжно-письменной нормы в письменном тексте. Зато они пронизывают всю область устно-литературной речи, и их неизмеримо больше, чем сильных элементов. Поскольку общелитературная и книжно-письменная нормы функционируют и в устно-литературной речи, они подвергаются в ней сильнейшему неосознаваемому языковым коллективом влиянию слабых элементов. Поэтому происходит значительное колебание этих норм, и стихия расшатывания имеет своим крайним полюсом полный отход от них.

Из собственно разговорных явлений, имеющих отношение к синтаксису, отметим лишь НУ в абсолютном начале. Сейчас почти каждый ответ на вопрос репортера на телевидении или в другой официальной обстановке начинается с НУ, видимо, имеющем прямое соответствие с английским well. Функция абсолютного начала - маркированная функция. Эта ответная реплика, начинающаяся с НУ, бывает столь пространна, что перерастает в монологическое сообщение. Такое НУ появляется и в газетных текстах, например, во многочисленных интервью. Репортеры автоматически фиксируют пространное междометие, чтобы передать интонацию говорящего и создать эффект непосредственного присутствия читателя на беседе с известной личностью:

• Может, тебе пора как-то… Ну, к примеру, дом завести собственный?
• Ну, может быть. (Домовой, 2003, №11)
• Именно тогда ты из Юрия Куценко превратился в Гошу Куценко?
• Ну а что было делать, если я букву "р" выговорить не мог вообще? (Домовой, 2003, №11)
• Так ты и султана возил?
• Ну сам султан мне не достался. Мне достались часть гарема и друзья султана. Ну скажите же, какое удовольствие - со своим гаремом в Вену приезжать? (КП, 2004, №38)
• Ты тоже будешь модельером?
• Ну нет. Это трудная профессия. (КП, 2004, №38)
• НУ в актуализированной позиции часто используется и в вопросительных конструкциях для придания тексту разговорности и особой доверительности.
• Ну что смотреть на Кэльвина Кляйна и Донну Каран? (Домовой, 2003, №11)
• Ну неужели вы ни разу не испытали дискомфорта? (АиФ, 2003, №46)
• Ну а с другой стороны, что ж ему теперь - тормозить, пропуская всех вперед? (Домовой, 2003, №11)
• Кроме того, конструкции с НУ в абсолютном начале используются для своеобразного "подытоживания" ранее изложенного:
• Ну что ж, может быть, этот рейд, проведенный по международным стандартам, отучит не только наших водителей пить за рулем, но и наших гаишников прятаться по кустам? (КП, 2004, №56)
• Ну да ладно. Главное, чтобы дочка была счастлива. (КП, 2003, №62)
• Ну не хватает нам друг друга. (Домовой, 2003, №11)

2.3 Тенденция к смысловой точности высказывания

В заключение настоящей главы мы уделим внимание тенденции к смысловой точности высказывания. С этой тенденцией прежде всего связаны изменения в функционировании имен существительных мужского рода при обозначении лиц женского пола.

В современном русском языке чрезвычайно расширился круг существительных для обозначения лиц по роду деятельности. Это наименования должностей, званий, профессий, специальностей, для которых преимущественно используются слова мужского рода: пилот, врач, доктор, инспектор, бухгалтер, адвокат, прокурор, профессор, доцент, декан, ректор, министр, премьер, президент, математик, лингвист, дипломат, посол и т.п. Эти наименования могут быть отнесены и к обозначениям лиц мужского пола и лиц женского пола. При разграничении этих значений возникают колебания в координации форм сказуемого и подлежащего, в согласовании прилагательных, причастий и местоимений с данными существительными. Рекомендации грамматик в прошлом и вплоть до середины XX в. сводились к ориентации на форму слова, т.е. при согласовании и координации учитывать мужской род имен, независимо от того, кого конкретно называют эти имена - мужчину или женщину. Хотя Грамматика-80 фиксирует, что "в разговорной, непринужденной речи активно распространяются употребления типа врач пришла, бригадир уехала в поле (реже - сочетания новая бригадир, прекрасная врач") /Русская грамматика 1980, 467-468/. Следовательно, допускается отход от грамматической традиции, но в рамках устной речи.

Поскольку наиболее часто новые нормы приходят из живого употребления и разговорная речь является сейчас основным источником корректировки нормы, понятно широкое распространение так называемого "согласования по смыслу".

Массовая печать конца XX в., активно включающая в свой язык разговорные элементы, и в данном случае предпочитает смысл форме, создавая, таким образом, почву для нормативной вариантности. Тем более что контекстуальные условия часто лишают пишущего выбора, в частности при указании в тексте на конкретные признаки лица. В настоящее время аналитические средства выражения рода (семантического пола) реально выступают у значительного числа имен существительных со значением лица, которые не имеют оппозиции "мужской - женский род": автор, агент, антрепренер, балетмейстер, баснописец, библиофил, востоковед, гинеколог, групповод, дегустатор, директор, жонглер, информатор, оператор, лауреат, нотариус, прозаик, психолог, ревизор, суфлер, уролог, фотограф, хирург, эксперт, электрик, юрисконсульт, языковед и мн. др.

Если в тексте нет указаний на реальное лицо (мужчину или женщину), то сочетания типа секретарь выдал справку, хороший врач, известный математик и т.п. могут быть восприняты двояко, но скорее всего как сообщение отвлеченного характера, когда конкретный пол должностного лица не играет существенной роли.

Другие примеры: Доктор худощава, невысокого роста. У нее спокойные, смуглые руки. Она берет больного за кисти и уверенно говорит, прощупывая пульс: "Ушибли спину несколько лет назад" (Лит. газета, 1984, 1 мая); Начинается суд над фармацевтом, отравившей своего бывшего мужа, его беременную жену, двух детей и собаку (МК, 1995, 24 окт.). А вот примеры, лишенные указаний на реальный пол, кроме собственно формы сказуемого: Дирижер объявила голодовку (МК, 1993, 12 мая); Вынося политику за скобки литературы, критик столь размашиста, что не знаешь, право, к какому жанру отнести "Лев Толстой как зеркало русской революции" (Сов. культура, 1988, 29 сент.); Пилот до последнего пыталась мягко посадить машину, но, видимо, из-за небольшого наклона поля Ми-2 упал прямо на нос (МК, 1995, 16 сент.) Женя остался один, что не без печали констатировала тренер его противника. (КП, 2004, №56).

Исходя из данных примеров, можно сказать, что в средствах массовой информации последних лет наметилась довольно четкая дифференциация в обозначении лиц мужского и женского пола. Стремление к точности информации привело к последовательному использованию аналитических форм при сообщении о лицах женского пола и, вследствие этого, сочетания типа "Корреспондент побывал на месте происшествия" обозначает, что корреспондент - мужчина. Для обозначения женщины-корреспондента была бы избрана иная форма сказуемого-глагола: "Корреспондент побывала на месте происшествия".

Таким образом, неформальная связь указанных существительных с глаголами (и прилагательными) становится все более устойчивой и нейтральной. Стремление к смысловой точности высказывания обнаруживается и при сочетании некоторых других типов имен, выполняющих функцию подлежащего, с глаголами-сказуемыми. В данном случае имеется в виду формальная оппозиция чисел - единственного и множественного. Подлежащие, выраженные собирательными существительными (большинство, меньшинство), определенно-количественными или неопределенно-количественными сочетаниями (двое студентов; много, мало предметов, несколько человек), оформляют свою связь со сказуемыми-глаголами двояко: формально, по недавней кодифицированной норме, в сказуемом используется форма единственного числа (Большинство депутатов явилось на заседание; Много книг лежало на столе; Несколько студентов не прибыло на сессию). Однако смысл обозначаемого подлежащим количества - определенного или неопределенного - требует формы множественного числа в сказуемом. Тенденция в выборе форм на сегодняшний день очевидна: формальное уподобление форм отступает под напором смысла, особенно если речь идет о множестве лиц, а не предметов. То же наблюдается, когда в состав подлежащего включаются слова типа более, менее; часть, группа (с зависимой формой родительного падежа) и др.

Некоторые примеры: В Москве в понедельник открылся 5-й съезд Союза архитекторов России. В его работе принимают участие более 640 делегатов из различных регионов РФ (Труд, 2000, 3 окт.); На борту теплохода находились 295 советских туристов и экипаж в количестве 129 человек (Сов. Россия, 1988, 19 мая); В 1915-м в битве при Галлиполи погибли так много коней, что земля не могла вместить все трупы (Посл. новости, 2001, №4); Снова несчетное число людей обречены на призрачное существование (Моск. нов., 1998, 6 июня); ...Неудобно, мол, без диплома даже замуж выйти. Все это и привело к тому, что определенная часть студентов стали учиться по принципу: институт - как трамвай, раз вскочил, значит, довезет до конца (Комс. правда, 1986, 24 июня).

И, наконец, такой пример, явно выпадающий из рамок литературности, но характерный в создавшейся ситуации: В последний раз "Назарет" приезжали к нам пять лет назад. Что изменилось в группе за это время? (МК, 1996, 9 февр.). Речь идет о группе ветеранов мирового рока. Как видим, в основной части предложения даже не названо слово "группа" и согласование напрямую связано со смыслом.

Усиливает позицию формы множественного числа наличие деепричастного оборота при сказуемом или обособленного определения (придаточной части предложения) при подлежащем: Большинство студентов, приехавших на сессию, были хорошо подготовлены по всем дисциплинам; Ряд вопросов, которые были выдвинуты выступавшими, еще не были подвергнуты рассмотрению.

Постановка сказуемого во множественном числе в подобных случаях стала очевидной тенденцией в последнее время. Она наметилась еще в 70-е годы и заметно активизировалась к концу XX в. Это не значит, что формальное согласование исчезло.

Главный результат этой тенденции - возникновение вариантов. Дифференциация их использования определяется речевой ситуацией, общей стилистикой текста. Так, например, формальное согласование сохраняется параллельно со смысловым при обозначении неодушевленных предметов и почти сходит на нет при обозначении лиц. Дольше держится в строгих стилях речи (научном, официальном) и резко сокращается в стилях разговорных и близких к ним. Оно особенно характерно при наличии неопределенно-количественных сочетаний с подчеркнутой специальными словами (типа около, довольно) собирательностью или при выражении страдательного значения, например: Взрывом было убито около сорока человек (КП, 2003, №78); По разным данным, от пятисот миллионов до миллиарда человек постоянно недоедает (МК, 1997, 24 июля).

Таким образом, на фоне общей тенденции к использованию форм множественного числа у сказуемого при подлежащих, обозначающих не единичные предметы (определенное, неопределенное или приблизительное количество), существует ряд контекстуальных условий, которые регламентируют выбор форм единственного или множественного числа у сказуемого. Эти условия могут быть семантического, грамматического и стилистического плана. Позиции форм множественного числа усиливаются при наличии в предложении дополнительных указаний на множественность действующих лиц или предметов, а также на расчлененность их действий. Особенно эти условия действуют при обозначении лиц, в меньшей степени - предметов.

Итак, стремление к смысловой точности, свойственное языку как его потенция, в случае оформления грамматических связей между подлежащим и сказуемым обнаруживается и осуществляется на уровне конкретных высказываний. В конце концов смысл диктует условия грамматике, рождая новые варианты синтаксического поведения форм.

Заключение

Идея В.В. Виноградова о субъективно-оценочном начале как неотъемлемой составляющей языка полновесно и ощутимо подтверждается современным состоянием синтаксиса русского языка. В какой-то степени всему этому есть социальные причины. В связи с изменениями в жизни российского общества в конце XX-начале XXI веков резко возросло психологическое неприятие официального бюрократического языка прошлого, расширился состав участников массовой коммуникации: новые слои населения приобщаются к роли ораторов, к роли пишущих в газеты /Русский язык конца XX столетия (1985-1995) 2000, 12-13/ и т. д. Меняются ситуации и жанры общения, активно развивается реклама. Все это живые процессы, и они не могли не сказаться на языке. Возникает следующая цепочка: внешние факторы влияют на устную разговорную речь, конструкции которой в свою очередь проникают в тексты публицистического стиля.

Глубинные изменения в общественной жизни проявляют многие возможности языка, ускоряя их реализацию. Правда, при этом нельзя не отметить, что эти изменения одновременно обнаружили и недостаточную "языковую компетенцию" значительной части общества, резкое понижение речевой культуры пользующихся языком. Последнее заставляет тревожиться "пекущихся" о языке, видеть в нарушениях нормы порчу языка. Однако к системе языка, к процессам в нем это не имеет никакого отношения. Процессы, происходящие в современном русском языке в целом и в синтаксисе в частности, ученые оценивают положительно. А отклонения от нормы, закрепляясь в речевой практике, иногда (чаще всего при стилистическом перераспределении фактов языка) включаются в нормативный язык, обогащая и развивая его.

Определяя норму по трем признакам (речевому узусу, соответствию языкового средства возможностям системы литературного языка, общественному одобрению данного речевого узуса) приходим к выводу, что норма - это правило, обусловленное реальной речевой практикой, отражающее закономерности эволюции литературного языка.

Узуальна не только кодифицированная, но и устно-литературная некодифицированная норма, следовательно, эти нормы могут вступать во взаимодействие, что и представляет наибольший интерес для исследователя, так как любая трансформация устоявшейся структуры влечет за собой активные функциональные изменения, позволяющие отследить динамику языковых процессов.

В настоящее время, как было показано выше, не вызывает сомнения факт широкого влияния синтаксиса устно-разговорной речи на современный письменно-литературный язык. Непосредственность общения исключает возможность предварительного обдумывания высказывания, а потому устная речь полна непринужденных форм, грамматических сдвигов, пропусков, повторов, усечений, эллипсисов, интонационных выделений. Эти качества определяют аффективные элементы языка, которые, уже как стилевые, закрепляются в письменной речи и образуют некое стилевое единство.

Общее влияние синтаксиса разговорной речи усматривается в появлении у речи письменной таких характерных черт, как расчлененность речевой цепи, активизация свободных синтаксических форм, ослабление спаянности компонентов синтаксических конструкций, актуализация значимой части высказываний и т.п.

В первой части настоящей работы нами была приведена типология некодифицированных норм устной речи, автором которой является О.А. Лаптева, а также была обозначена связь данной типологии с понятиями узуса и вариативности. Как показали наши наблюдения над языковыми явлениями, конструкции, свойственные устной речи и являющиеся для нее нормативными в настоящее время активно проникают в современную публицистику. В газетно-журнальных текстах в достаточно большом количестве представлены три типа расчленения текста, возникающие на базе синтаксической сегментации устной речи: сегментация, парцелляция, антиципация. Следствием актуализации является вынос вперед наиболее значимой части высказывания, в частности, экспансия именительного падежа, проявляющаяся в активном использовании именительного темы.

В публицистическом стиле наблюдаются также некоторые виды аструктурированности (предикативная осложненность и разнообразные вставные конструкции). Кроме того, широко используются характерные для устной речи конструкции вопросно-ответного единства и постпозитивное расположение определительного прилагательного как проявления особого порядка слов. Все перечисленные явления, активно функционирующие в разговорном узусе, проникают в публицистику, начиная действовать и в ней как типизированные, готовые конструкции. Следовательно, увеличивается количество используемых в газетно-журнальных текстах вариантов, которые расшатывают литературную норму. Поскольку публицистике как стилю литературного языка по самой ее природе свойственна экспрессивность, то из возможных вариантов, как правило, выбирается тот, который наиболее ярок, эмоционален и адекватен коммуникативным намерениям пишущего. Таким вариантом чаще всего и становится нормативная для устной речи конструкция, внутри которой изначально заложена экспрессия.

Говоря о динамических процессах в письменной речи, возникающих под влиянием устной, необходимо рассмотреть еще один (в рамках данной темы - важнейший) аспект бытования кодифицированной и некодифицированной норм, а именно - аспект функциональности.

Кодифицированная норма является замкнутой функциональной структурой, каждый элемент которой функционально связан с другими. Всякая устоявшаяся структура трансформируется. Трансформация может происходить вследствие изменения собственно элементов структуры, вместе с которыми изменяются и все функциональные связи. Как показали наши наблюдения, изменения кодифицированной нормы совершаются и под воздействием сильных внешних факторов, например, под влиянием некодифицированных норм (устно-литературной и устно-разговорной).

Обратимся к примеру:

Она согласилась на переезд в Москву, в мою однокомнатную квартиру, потому что сердце не выдержало.

В данном предложении четко выражены причинно-следственные связи. Объективный порядок слов, свойственный традиционному книжному синтаксису, предполагает, что эмоциональная трактовка события оставлена читателю.

Теперь представим другие варианты:

И юное сердце не выдержало (она согласилась на переезд в Москву, в мою однокомнатную холостяцкую квартиру!).

Использование вставной конструкции позволяет акцентировать внимание читателя на данном в скобках тексте. В нем проявляется личность пишущего и его намерение поделиться своими эмоциями по поводу происходящего.

И юное сердце не выдержало, она согласилась на переезд в Москву. В мою однокомнатную холостяцкую квартиру.

Парцелляция актуализирует информацию, заключенную в отчлененном постпозитивном сегменте текста. Это сегмент становится самостоятельным рематическим высказыванием, что, безусловно, повышает экспрессивность факта "однокомнатной холостяцкой квартиры".

Переезд. В Москву, в мою однокомнатную холостяцкую квартиру. Она согласилась. Юное сердце не выдержало.

В этом примере наиболее заметно сочетание некодифицированной и кодифицированной норм. С одной стороны, вынос в инициальную часть высказывания (т.е. в актуализированную позицию) изолированного номинатива усиливает коммуникативную значимость совершающегося события. С другой стороны, в традиционном предложении рема является заключительной частью высказывания. Инерция восприятия классического письменного текста заставляет читателя обратить внимание и на последнюю сегментированную часть. Следовательно, пишущему в данном случае важнее, что "юное сердце не выдержало".

Сама возможность столь свободного обращения с языковым материалом и использования различных вариантов, обусловленных разными (подчас противоположными по смыслу) коммуникативными заданиями, говорит о том, что современный язык публицистики в большой мере опирается на устную речь.

В отношении современных нам газетно-журнальных текстов можно говорить о сильном влиянии некодифицированных норм устной речи на публицистику. В целом мы наблюдаем "творческий" период языка публицистики, когда на первый план выходит свободное обращение с устоявшейся функциональной системой языка. Устно-разговорная речь постоянно пополняет письменно-литературный язык своеобразно оформленными конструкциями, которые выходят за рамки нормативной грамматики. Однако письменный язык, как язык, предполагающий обдуманную фиксацию и оформление сообщений, не просто копирует разговорные формы, а своеобразно приспосабливает их к типу письменного общения, усваивая и имитируя "разговорную ситуацию" - неофициальные условия общения, персональность коммуникации, которые обусловливают имплицитность и неполноту высказывания /Сиротинина 2003/, ослабление заботы о форме выражения и т.д.

Список использованной литературы

1. Акимова Г.Н. Новое в синтаксисе современного русского языка. М., 1990.
2. Аксаков К.С. Ломоносов в истории русской литературы и русского языка // Полн. собр. соч. Т. 2. М., 1875.
3. Берков В.П. Из наблюдений за изменениями в современных европейских языках. // Современные языковые процессы. Межвуз. сб. / Отв. ред. П.А. Дмитриев, Г.А. Лилич, Д.М. Поцепня. СПб, 2003.
4. Валгина Н.С. Активные процессы в современном русском языке. М.: Логос, 2001.
5. Валгина Н.С. Некоторые функции изолированного именительного падежа // Русский язык в школе. 1971, №2.
6. Ванников Ю.В. Синтаксис речи и синтаксические особенности русской речи. М., 1979.
7. Всеволодова М.В. Теория функционально-коммуникативного синтаксиса. М., 2003.
8. Гавранек Б. Задачи литературного языка и его культуры. // Пражский лингвистический кружок. М., 1967.
9. Гаспаров Б.М. Устная речь как семиотический объект // Семантика номинации и семиотика устной речи. Лингвистическая семантика и семиотика. Тарту, 1978.
10. Горбачевич К.С. Вариантность слова и языковая норма. Л., 1978.
11. Гречко В.А. Теория языкознания: Учебное пособие. М., 2003.
12. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.
13. Жизнь языка: Сб. статей к 80-летию М.В. Панова / Сост. Л.А. Капанадзе. Отв. ред. С.М. Кузьмина. - М., 2001.
14. Ицкович В.А. Очерки синтаксической нормы. М., 1982.
15. Земская Е.А., Китайгородская М.В., Ширяев Е.Н. Русская разговорная речь. Общие вопросы. Словообразование. Синтаксис. М.: Наука, 1981.
16. Земская Е.А. Городская устная речь и задачи ее изучения // Разновидности городской устной речи. М., 1988.
17. Земская Е.А., Ширяев Е. Н. Устная публичная речь: разговорная или кодифицированная? - "Вопросы языкознания", 1980, №2.
18. Золотова Г.А. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998.
19. Какорина Е.В. Новизна и стандарт в языке современной газеты // Поэтика. Стилистика. Язык и культура: Памяти Т.Г. Винокур. М., 1996.
20. Ковтунова И.И. Современный русский язык. Порядок слов и актуальное членение предложения. М., 2002
21. Косериу Э. Синхрония, диахрония и история. // Новое в лингвистике. Вып. Ш.М.,1963.
22. Крылова О.А., Максимов Л.Ю., Ширяев Е.Н. Современный русский язык: Синтаксис. Пунктуация. М., 1997.
23. Крылова О.А., Хавронина С.А. Порядок слов в русском языке. М., 1986.
24. Лаптева О.А. Активное функционирование устно-разговорных синтаксических построений // Русский язык и советское общество. Морфология и синтаксис современного русского литературного языка. М., 1968.
25. Лаптева О.А. Живая русская речь с телеэкрана. М., 2003.
26. Лаптева О.А. Общие особенности устной публичной (научной) речи. // Современная русская устная научная речь. Под ред. О.А. Лаптевой. Красноярск, 1985.
27. Лаптева О.А. Русский разговорный синтаксис. М., 2003.
28. Норман Б.Ю. Грамматика говорящего. СПб, 1994.
29. Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью. М., 2002.
30. Пилинский Проблемы нормы в славянских литературных языках в синхронном и диахронном аспектах. М., 1976.
31. Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1976.
32. Разговорная речь в системе функциональных стилей современного русского литературного языка. Под ред. О.Б. Сиротининой. М., 2003.
33. Русская грамматика: В 2-х т. М., 1980.
34. Русский язык конца XX столетия (1985-1995). М., 2000.
35. Русский язык и современность. Проблемы и перспективы развития русистики. М., 1991.
36. Скляревская Т.Н. Состояние современного русского языка. Взгляд лексикографа // Русский язык и современность. Проблемы и перспективы развития русистики. М., 1991.
37. Словарь. Грамматика. Текст: Сб. ст. / Отв. ред. Ю.Н. Караулов, М.В. Ляпон. М., 1996.
38. Современные языковые процессы. Межвуз. сб. / Отв. ред. П.А. Дмитриев, Г.А. Лилич, Д.М. Поцепня. СПб, 2003.
39. Соссюр Ф Труды по языкознанию. М., 1977.
40. Тенденции развития русского языка: Сб. статей к 70-летию проф. Г.Н. Акимовой / Отв. ред. В.И. Трубинский. СПб, 2001.