Система рассказчиков в цикле рассказов Н.В. Гоголя "Вечера на хуторе близ Диканьки"

Министерство образования и науки Российской Федерации

федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«ПЕТРОЗАВОДСКИЙ

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

Филологический факультет

Кафедра русской литературы и журналистики

Курсовая работа

СИСТЕМА РАССКАЗЧИКОВ В ЦИКЛЕ РАССКАЗОВ Н.В. ГОГОЛЯ «ВЕЧЕРА НА ХУТОРЕ БЛИЗ ДИКАНЬКИ»

Абайдуллина Татьяна Борисовна

Петрозаводск, 2014

Содержание

Введение

Глава 1. Способы передачи чужой речи в художественных произведениях

.1 Специфика художественной речи

.2 Авторское повествование

.3 Сказ как форма повествования с установкой на чужое слово

.4 Система рассказчиков в цикле рассказов «Вечера на хуторе близ Диканьки»

Глава 2. Отличительные признаки повествовательной манеры рассказчиков

.1 Образ издателя сборника

.2 Рассказчики отдельных повестей

.3 Повествовательная манера рассказчиков

Заключение

Список использованной литературы

Введение

художественный произведение рассказ диканька

Понимание и толкование литературного текста - основа филологии и вместе с тем основа исследования духовной, а отчасти и материальной культуры. Путь к достижению полного и адекватного осмысления литературного произведения указывается и определяется тремя родственными дисциплинами: историей, языкознанием и литературоведением, их гармоническим взаимодействием.

Изучение литературных произведений невозможно без изучения творчества создавшего их писателя, его авторской личности, его героев, темы, идеи и образов, воплощенных в его языке.

Наш речевой опыт не оставляет возможности сомневаться в том, что структура речи, ее свойства и особенности могут будить мысли и чувства людей, могут поддерживать обостренное внимание и вызывать интерес к сказанному или написанному. Так, к примеру, Гоголь, являясь подлинным живописцем слова, с удивительной точностью и выразительностью рисует средствами языка характер, профессию, социальное положение своих героев.

Эту особенность поэтики произведений Гоголя рассматривали многие исследователи. В изучение особенностей художественной речи и в определении общих контуров её теории большой вклад внесли такие отечественные и зарубежные учёные, как В.В. Виноградов, А.А. Потебня, Л.В. Щерба, Б.М. Эйхенбаум, А.М. Пешковский, Г.О. Винокур, С.И. Машинский, О.И. Сенковский; К. Фосслер, Л. Шпитцер и многие другие.

Известен целый ряд работ, которые рассматривают преимущественно особенности произведений Н.В. Гоголя (Ю.В. Манн, Н.Л. Степанов, И.В. Карташова, В.М. Маркович, В.В. Зеньковский, К.В. Мочульский, Е.Н. Трубецкой и др.)

В последнее время в лингвистической и литературоведческой науке заметно увеличилось число исследований, посвящённых изучению индивидуальной манеры речи писателя или поэта. Однако язык Гоголя мало изучен, чем и объясняется актуальность данной работы.

Целью нашего исследования является выявление системы рассказчиков цикле рассказов Н.В. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки».

Для реализации поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

изучить литературу посвященную творчеству Гоголя;

используя достижения современного языкознания описать способы передачи чужой речи в художественных произведениях;

выявить систему рассказчиков цикле рассказов Н.В. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки»;

Предмет исследования - система рассказчиков в цикле рассказов Н.В. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки»

Объект исследования - цикл рассказов Н.В. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки»

Глава 1. Способы передачи чужой речи

.1 Специфика художественной речи

Специфика художественной речи обусловлена её подчинением задачам духовного освоения мира. От первоначального коллективного мифотворчества до современного многообразия личностных форм литературных произведений художественная речь развивается в условиях взаимодействия традиций и новаторства, развивается, прежде всего, как индивидуально-авторская, и писатель сам вырабатывает «норму» своей художественной речи. Он может значительно менять её от произведения к произведению, но обычно сохраняет существенное ядро языковых особенностей, позволяющее опознать его стиль.

У некоторых литературоведов есть склонность рассматривать язык литературного произведения и язык писателя лишь как совокупность или сумму речевых средств изображения действительности и ее характеров. По словам профессора Л.И. Тимофеева, «характер (как простейшая единица художественного творчества) и есть то целое, в связи с которым мы можем понять те средства, которые использованы для его создания, то есть язык и композицию». Только от характера литературовед может идти к пониманию всех средств художественного изображения. Анализ характеров будто бы уясняет все языковые и композиционные формы литературного произведения. От различий методов обрисовки характеров - лирического, эпического и драматического - зависят различия жанров литературной художественной речи.

«В литературном произведении язык людей, в нем изображенных, прежде всего, мотивирован теми характерами, с которыми он связан, свойства которых он индивидуализирует». «Характер переходит в язык», определяя его особенности. «Язык есть часть характера». Ведь языковые особенности литературного произведения «художественно мотивированы теми характерами, которые в нем изображены». «Если речь персонажей индивидуализирована соответственно каждому данному характеру, то и речь автора в силу этого имеет индивидуализированный оттенок. Поскольку язык есть <...> практическое сознание человека, часть его характера, то эта индивидуализированность авторской речи создает представление о новом своеобразном характере, о самом повествователе, который и выражает собой авторское отношение к жизни».

Итак, сама авторская речь, являющаяся тем цементирующим материалом в языковой структуре произведения, который обусловливает его художественное единство, представляет собой «раскрытие определенного характера, характера повествователя как определенного типа».

Здесь хотелось бы сразу подчеркнуть различие категорий «автор» и «рассказчик». Само слово «автор» (от латинского auctor) означает «основатель», «созидатель», «сочинитель», тогда как narrator - всего лишь «рассказчик», «пересказчик» и даже просто «перечислитель». Автор создает нечто новое, еще не бывшее; рассказчик же только пересказывает увиденное и услышанное, так сказать, воспроизводит перечень фактов. Он противостоит автору, как регистратор - творцу, и конечно, занимает низшую ступень в иерархической структуре произведения. Знаменателен в этом отношении как пример цикл рассказов Н.В. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки», написанный в сказовой манере. «Устраняясь из повествования, автор как будто ограничивает свою роль тем, что записывает народный эпос. - Отмечает Степанов Н.Л.: Представленная «мистификация» настолько удалась автору, что долгое время его сказ и впрямь воспринимался как запись, или, по крайней мере, аранжировка народной легенды и внимание критиков и исследователей было направлено не столько на истолкование собственно гоголевской художественной мысли, сколько на поиски прямых источников сюжета этого произведения в устном народном творчестве».

.2 Авторское повествование

Главная фигура в любом произведении - автор. Его волей формируется весь текст; его целями, особенностями, уровнем мастерства, эстетическими пристрастиями и т.п. определяется повествовательная структура произведения; его образ отражается в повествовании даже тогда, когда он не выделен в сюжете в качестве одного из героев.

Анализ авторского повествования непосредственно связан с одной из самых сложных проблем литературоведения - проблемой автора. Проблеме автора, соотношению речи автора и героя в общей структуре повествования посвящено довольно много статей и монографий, среди которых наиболее интересные и существенные принадлежат М.М. Бахтину, В.В. Виноградову, Г.А. Гуковскому и др. В дальнейшем их идеи получили развитие, например, в работах Б. Успенского и Б.О. Кормана.

Повествование «от автора» обладает большим количеством разновидностей:

повествование от 1-го, 2-го, 3-го лица,

от вымышленного повествователя или рассказчика,

повествование в форме дневника,

эпистолярное повествование,

сказовое повествование, отличающееся наибольшей сложностью.

Рассуждая о повествовании, следует очень точно разграничивать понятия «автор» и «образ автора». Они не являются тождественными, хотя тесно связаны между собой. Автор - реальное лицо, человек со своей собственной биографией и характером. Образ автора создаётся по тем же законам, что и любой другой художественный образ, и совпадает с реальным автором лишь в той степени, в какой художественный мир является отражением реального. Если для Ю.Н. Тынянова «рассказчик» - прежде всего формальный признак, всего лишь указатель на жанр, всего лишь «ярлык жанра», то В.В. Виноградов рассматривает рассказчика как «речевое порождение писателя» и, соответственно, «образ рассказчика (который выдает себя за «автора») - это форма литературного артистизма писателя. Образ автора усматривается в нем как образ актера в творимом им сценическом образе». Также в отличие от статичного понимания рассказчика формальной школой В.В. Виноградов рассматривает эту категорию в динамике. «Образ рассказчика, к которому прикрепляется литературное повествование, - пишет он, - колеблется, иногда расширяясь до пределов образа автора. Вместе с тем соотношение между образом рассказчика и образом автора динамично даже в пределах одной литературной композиции. Динамика форм этого соотношения непрестанно меняет функции словесных сфер рассказа, делает их колеблющимися, семантически многоплановыми». Эту же мысль повторяет и современный исследователь В.В. Одинцов: «Сфера автора-повествователя ориентирована на нормы литературного языка, сфера персонажа - диалог (прямая речь), свободно включающий разговорно-просторечные элементы. Сфера рассказчика располагается в этом диапазоне и может полностью или частично совпадать с одной из указанных выше». Однако диапазон этот чрезвычайно широк и предполагает самые разные оттенки и степени субъективации повествования».

1.3 Сказ как форма повествования с установкой на чужое слово

К сказовой форме обращались такие мастера слова, как Н. Гоголь, Н. Лесков, П. Бажов, М. Зощенко. Безусловно, наиболее пристальное внимание к сказу возникло в 60-70 годы нашего столетия, где среди первых исследователей нам хорошо знакомы имена Б.М. Эйхенбаума, Ю.Н. Тыняновой и В.В. Виноградова. Неоценим вклад Мушенко Е.Г., Скобелева В.П., Кройчик Л.Е. в исследование поэтики сказа. Именно они первыми обратили внимание на то, что сказ имеет монологическое повествование, его письменная речь строится по законам устной, сохраняя голос и интонацию, «он адресован каждому читателю», который «не читает рассказ, а играет его».

«Вечера на хуторе близ Диканьки», написаны Гоголем в сказовой манере. Сказ - особый вид повествования с установкой на чужое слово, строящийся от некоего отдаленного от автора лица (конкретно поименованного или подразумеваемого), обладающего собственной речевой манерой.

Литературное понятие «сказ» употребляется в двух смыслах:

) жанр произведения,

) форма повествования.

Однако на практике эти понятия не всегда четко разграничиваются.

Существуют определенные приемы организации сказового повествования:

композиция,

воспроизведение свойств устной спонтанной речи (свойственные спонтанной речи паузы, повторы, восклицания, неполные конструкции и т.п.),

социальная окрашенность повествования, воссоздающая с помощью языковых средств (лексики, стиля) вполне конкретный образ основного субъекта речи,

ориентированность на партнера (сказ всегда обращен к кому-то). «Именно поэтому … часто вводится фигура адресата (или адресатов), нередко почти бессловесная, но важная для мотивировки рассказывания и для определения коммуникативной ситуации».

использование своеобразной звуковой семантики слова, «сказ … имеет тенденцию не просто повествовать, не просто говорить, но мимически и артикуляционно воспроизводить - слова и предложения выбираются и сцепляются не по принципу только логической речи, а больше по принципу речи выразительной, в которой особенная роль принадлежит артикуляции, мимике, звуковым жестам и т.д.». (Б.М.Эйхенбаум).

разные виды каламбуров, которые могут быть «построены либо на звуковом сходстве, либо на этимологической игре словами, либо на скрытом абсурде» (Б.М.Эйхенбаум)

особая интонация: разговорно-бытовая, патетическая, напряженная и т.д. интонация указывает на особое психологическое состояние героев и повествователя. Личный тон, отражает также характер повествователя («сказителя»).

стилизация повествования под наивную болтовню, дружескую беседу, анекдот, рассказанный в дружеском кругу.

Перечисленные особенности в определенной степени присущи и сказу Гоголя. О его своеобразии исследователи пишут чаще всего в связи с собственно стилистическим, «верхним» слоем его сочинений. Однако Гоголь не всецело придерживается сказовой манеры избранного им рассказчика, не отождествляет авторское отношение к событиям с отношением рассказчика - Рудого Панька или дьячка Фомы Григорьевича. Повествование только от имени Фомы Григорьевича во многом суживало бы возможность многостороннего показа действительности, стилистический диапазон рассказа. Круг наблюдений рассказчика ограничен и не дает возможности раскрыть в монологической системе речи реальную сложность и противоречивость явлений. Этим объясняется, что в ряде повестей «Вечеров на хуторе близ Диканьки» рассказчик уже не выступает как конкретное лицо, лишен точной характеристики.

У Гоголя рассказчики находятся на первом плане в «Предисловиях» к 1-й и 2-й частям книги. Сами «Предисловия» ведутся от лица «издателя» и являются своеобразной композиционной рамкой произведения. Они построены в форме сказа, имитирующего живую разговорную речь. Непринужденная и доверительная беседа Пасичника с аудиторией, к которой он обращается «запросто, как будто какому-нибудь свату своему, или куму» просторечие подчеркивают достоверность самобытного уклада Диканьки, в который органично вписываются полные фантастики предпраздничные вечера у Рудого Панька.

Рудый Панек выступает в цикле «Вечеров» именно как издатель; формально ему принадлежит авторство лишь предисловии соответственно к первой и второй части (книжке) «Вечеров». В остальном же рассказы «передоверялись» другим рассказчикам, также заявленным в предисловиях.

Смена рассказчиков и типов повествования - о двух основных типах повествования в «Вечерах», романтически-сентиментальном («высоко-беспонятное летание») и разговорно-провинциальном писал В. В. Виноградов - создавала довольно стройную композицию цикла, в котором каждая повесть композиционно обретала своего «двойника». Так, например, исследователь В. Гиппиус выделял в цикле четыре композиционных пары:

) два рассказа дьячка («Пропавшая грамота» и «Заколдованное место»), имеющие форму народного, «комически-смешного, а не страшного анекдота», где «демоническое приняло вид мелкой чертовщины»;

) две любовные новеллы («Майская ночь» и «Ночь перед Рождеством»), где более серьезно рассказывается «о состязании светлых сил с демоническими»;

) две сказки-трагедии, близкие романтике Л. Тика, в которых гибнут все, кто попытался спорить с демонами («Вечер накануне Ивана Купала» и «Страшная месть»);

) две повести, находящиеся вне демонологии («Иван Федорович Шпонька и его тетушка») или почти вне ее («Сорочинская ярмарка»).

При этом очевидно, что повести чередуются и по тональности: за (в целом) веселой «Сорочинской ярмаркой», в своей фантастической части восходившей к мотивам народной демонологии, где нечистая сила в конечном итоге оказывается посрамлена, следовала повесть с трагическим концом «Вечер накануне Ивана Купала», в которой зло (чертовщина) представало уже как необратимое, вписываясь более в традиции немецкой романтической фантастики (неслучайно так часто отмечается сюжетная близость «Вечера…» новелле Л. Тика «Чары любви»). То же можно сказать и о дублетной паре: веселой «Ночи перед Рождеством» и страшной «Страшной мести».

Впрочем, если присмотреться внимательнее, то становится очевидным, что, несмотря на господствующую во всех повестях цикла определенную доминирующую тональность, то радостно-веселую, то трагически-ужасную, Гоголь уже внутри каждого текста постоянно балансирует на понятиях страшного и смешного. Так, самая веселая повесть цикла «Сорочинская ярмарка» имеет печальный финал («Не так ли и радость, прекрасная и непостоянная гостья, улетает от нас, и напрасно одинокий звук думает выразить веселье?»). И наоборот, «Страшная месть» заканчивается веселыми песнями о Хоме и Ереме. С этим же связана и одна существенная особенность построения «Вечеров»: обилие повторяющихся мотивов, но поданных каждый раз с противоположным знаком. История клада с ее трагедийным исходом в «Вечере накануне Ивана Купалы» повторяется в комедийном варианте в «Заколдованном месте». Бурлескное плутание героев, которые оказываются не в силах найти дорогу домой (Каленик в «Майской ночи», Чуб в «Ночи перед Рождеством»), оборачивается странной, исполненной мистического ужаса потерей пути колдуном в «Страшной мести». Множащиеся мертвецы в «Страшной мести» перерождаются в ночном кошмаре Шпоньки в множащийся образ жен.

.4 Система рассказчиков в цикле рассказов «Вечера на хуторе близ Диканьки»

«Вечера? на ху?торе близ Дика?ньки» - первая книга Николая Васильевича Гоголя (исключая поэму «Ганц Кюхельгартен», напечатанную под псевдонимом). Состоит из двух томов. Первый вышел в 1831, второй - в 1832 году. Рассказы «Вечеров…» Гоголь писал в 1829 - 1832 годах. По сюжету же, - рассказы книги якобы собрал и издал «пасичник Рудый Панько»

Действие произведения свободно переносится из XIX века («Сорочинская ярмарка») в XVII («Вечер накануне Ивана Купала»), а затем в XVIII («Майская ночь, или Утопленница», «Пропавшая грамота», «Ночь перед Рождеством») и вновь в XVII («Страшная месть»), и опять в XIX («Иван Фёдорович Шпонька и его тётушка»). Окольцовывают обе книги рассказы деда дьяка*** ской церкви Фомы Григорьевича - лихого запорожца, который своей жизнью как бы соединяет прошлое и настоящее, быль и небыль. Течение времени не разрывается на страницах произведения, пребывая в некой духовной и исторической слитности.

Это не совсем верно, так как «Вечера…» изначально организованы на противопоставлении двух принципиально несовместимых точек зрения на жизнь. Точка зрения городского рассказчика, представляя парадоксально-современный мир анекдота и «век нынешний», предваряет точку зрения дьяка, представляющего ортодоксально-легендарный мир веры и «век минувший». Два взгляда на жизнь розняться этически и эстетически, так как дьяк иллюстрирует «истину» в образах, а городской рассказчик стремится представить видимые образы людей, как истинные. Противоборство двух взглядов замешано на отношениях между живущим человеком и нечистой силой. Конфликт взглядов происходит за диканьковским столом фиктивного «издателя» «Вечеров…» пасечника Рудый Панько, старающегося показать себя нейтральным, чтобы следовать «званию издателя, не позволяющему ему ни хвалить, ни осуждать.»

Рудый Панек выступает в цикле «Вечеров» именно как издатель; формально ему принадлежит авторство лишь предисловии соответственно к первой и второй части (книжке) «Вечеров», в остальном же рассказы ведут другие рассказчики. Всего их пять:

В первой части сборника все легенды представлены субъективно, с точки зрения двух конкретных рассказчиков:

. «Гороховый панич» («Сорочинская ярмарка» и «Майская ночь»), и

. дьяка Фомы Григорьевича («Вечер накануне Ивана Купала», «Пропавшая грамота» «Заколдованное место»),

Во второй части - две новеллы рассказаны без всякого вступления,

. «рассказчик страшных историй» - Рудый Панько («Ночь перед рождеством» и «Страшная месть»);

. одна безобидная история (повесть о Шпоньке) рассказана Степаном Ивановичем Курочкой и одна дьяком Фомой Григорьевичем («Заколдованное место»).

. «Пасечник», обещавший что-нибудь рассказать, в конце концов не рассказывает ничего, потому что за ним оставлена роль сглаживать конфликтные отношения между рассказчиками за диканьковским столом: «пасти пчёл». Рассказчик историй в «Вечерах» - пчела, а пчелиное царство - диканьковский мир, где свои строгие порядки: чужих здесь не очень-то жалуют. Но пасечник, играя роль миролюбивого издателя, гостеприимно приглашает в свой дом всех москалей (прозвище для русских на Украине). При этом трудно найти рассказ в сборнике, в котором бы москаль не упоминался среди «всякого сброда, как водится по ярмаркам.» Противостояние москалей и диканьковцев, драматизированное уже в «медовом» предисловии пасечника, помогает создать атмосферу неоднозначного настоящего и скрепить в стройный цикл рассказы (особенно первого тома) «Вечеров на хуторе близ Диканьки.»

Предисловия пасичника воссоздают яркую картину провинциального захолустья, мелочности и ничтожности интересов его обитателей из «высшего общества»: здесь и «гороховый панич», кичащийся своей «образованностью» и тем, что дядя его был когда-то «комиссаром», здесь и Степан Иванович Курочка из мелкопоместных дворян. Эта точная бытовая живопись создает переход к такой повести, как «Иван Федорович Шпонька и его тетушка». В первом издании «Опыта биографии Н.В. Гоголя» Кулиш, отмечая жизненность образов «Вечеров на хуторе», особо выделил предисловия Рудого Панька: «Надобно быть жителем Малороссии, - писал Кулиш, - или, лучше сказать, малороссийских захолустий, лет тридцать назад, чтобы постигнуть, до какой степени общий тон этих картин верен действительности. Читая эти предисловия, не только чуешь знакомый склад речей, слышишь родную интонацию разговоров, но видишь лица собеседников и обоняешь напитанную запахом пирогов со сметаною или благоуханием сотов атмосферу, в которой жили эти прототипы Гоголевой фантазии».

Глава 2. Отличительные признаки повествовательной манеры рассказчиков

В практической части нашей работы мы постараемся найти отличие повествовательной манеры автора от речи рассказчика, признаки сказового повествования, а также постараемся найти отличия в манере повествования у рассказчиков.

.1 Образ издателя сборника

Уже само заглавие книги, указывающее на единство места и времени повествования, становится основной темой первого «Предисловия». «Издатель» разъясняет читателям, о каких «вечерах» пойдет речь, чем они примечательны, как происходят его встречи с рассказчиками: «Бывало, соберутся, накануне праздничного дня, добрые люди в гости, в пасичникову лачужку, усядутся за стол, - и тогда прошу только слушать». Данные подробности указывают на реальность происходящего так же, как и подробная характеристика всей обстановки - Диканьки, хутора, пасичникова куреня с указанием дороги к нему.

Непринужденная и доверительная беседа Пасичника с аудиторией, к которой он обращается «запросто, как будто какому-нибудь свату своему, или куму» просторечие подчеркивают достоверность самобытного уклада Диканьки, в который органично вписываются полные фантастики предпраздничные вечера у Рудого Панька.

В «Предисловии» предварительно очерчен и сообщен читателям основной круг мотивов, ориентированных на легенду, предание, сказку, быль.

Восклицание Пасичника: «Боже ты мой! Чего только ни расскажут! Откуда старины ни выкопают! Каких страхов ни нанесут!» - подчеркнут общий характер «историй», диковинных и страшных, относящихся к старине.

В этом смысле «Предисловие» является своего рода экспозицией цикла.

Гоголь создает особый образ издателя сборника, хуторского Пасичника Рудого Панька. Но это не условное лицо, как традиционно применяется; он не просто замещает автора и говорит за него. Сказ Пасичника выявляет резкое своеобразие его личности. Оно обусловлено тем, что Пасичник принадлежит другому, чем писатель, миру. И этот мир является антитезой Диканьки. Постепенно из слов Пасичника выясняется, что мир этот - Петербург. В нем всё устроено не так, как в Диканьке. На противопоставлении «наших хуторов» - «вашим хоромам» и строится характеристика Диканьки. Он начинается описанием вечерниц, основанных на подлинных этнографических реалиях: «…у нас, на хуторах, водится издавна: как только кончатся работы в поле, мужик залезет отдыхать на всю зиму на печь и наш брат припрячет своих пчел в темный погреб, когда ни журавлей на небе, ни груш на дереве не увидите более, - тогда, только вечер, уже наверно где-нибудь в конце улицы брезжит огонек, смех и песни слышатся издалеча, бренчит балалайка, и подчас и скрыпка, говор, шум…»

Данное описание создает представление об особом строе народной жизни, и подтверждает реальное существование некоего хутора близ Диканьки. В отличие от Петербурга, который предстает перед нами чем-то фантастическим, волшебной страной из сказки: «Боже мой! Стук, гром, блеск; по обеим сторонам громоздятся четырехэтажные стены; стук копыт коня, звук колеса отзывались громом и отдавались с четырех сторон; домы росли и будто подымались из земли на каждом шагу; мосты дрожали; кареты летали; извозчики, форейторы кричали; снег свистел под тысячью летящих со всех сторон саней; пешеходы жались и теснились под домами, унизанными плошками, и огромные тени их мелькали по стенам, досягая головой труб и крыш. С изумлением оглядывался кузнец на все стороны. Ему казалось, что все дома устремили на него свои бесчисленные огненные очи и глядели. Господ в крытых сукном шубах он увидел так много, что не знал, кому шапку снимать». На основании этого рассказчику Диканька представляется более реальным и действительно существующим краем, чем известный читателю Петербург. Достоверность существования хутора подтверждается приглашением Рудого Панька читателей к себе в гости: «Да, вот было и позабыл самое главное: как будете, господа, ехать ко мне, то прямехонько берите путь по столбовой дороге на Диканьку. Я нарочно и выставил ее на первом листке, чтобы скорее добрались до нашего хутора. Про Диканьку же, думаю, вы наслышались вдоволь». Пасичник наивно верит в то, что его Диканька не менее известна, чем Петербург.

.2 Рассказчики отдельных повестей

Характеристика рассказчиков дается в «Предисловии» и принадлежит Рудому Паньку. В этой характеристике мы наблюдаем взаимоотношения категорий «реального» и «фантастического».

Авторитетом искусного рассказчика пользуется дьяк Фома Григорьевич. На него Пасичник ссылается как на лицо почитаемое и известное не только в Диканьке: «Вот, например, знаете ли вы дьяка Диканьской церкви, Фому Григорьевича? Эх, голова! Что за истории умел он отпускать!» Неопровержимыми доказательствами является то, что Фома Григорьевич не так, как прочие «мужики хуторянские» и даже «люди его звания», чистил сапоги «лучшим смальцем», утирал нос «опрятно сложенным белым платком, вышитым по всем краям красными нитками», и «складывал его снова, по обыкновению, в двенадцатую долю». И это подробности в глазах Пасичника имеют не малую значительность: если Фома Григорьевич серьезен, аккуратен и точен в таких мелочах, то тем более он серьезен, правдив и точен в своих рассказах. Юмористические детали портрета рассказчика сообщают ему абсолютную достоверность и реальность этого образа. Таким образом, в «Предисловиях» сообщено самое главное о Фоме Григорьевиче: он не только принадлежит хутору Диканьке, но особо выделен и почитаем здесь.

На противопоставлении Фоме Григорьевичу строится характеристика другого его повествователя - Макара Назаровича. По имени он назван только раз. Но читателям сообщено прозвище, полученное гостем из Полтавы в Диканьке: «панич», либо «панич в гороховом кафтане». Такое прозвище дано не случайно и указывает нам на определенное отношение к этому рассказчику. Оно напоминает о контрастном Диканьке мире, и тем самым сближает Макара Назаровича с чуждым ей Петербургом, т.е. с фантастическим миром.

Как видим уже из «Предисловий», разграничение в первой части книги не условно: возвеличивание одного и развенчание другого соответствует полемической задаче автора - противопоставлению двух миров и соответствующих им типов сознания, каждый из которых воссоздается в цикле и соотносится либо с литературной, либо с народно-поэтической традицией. Стоит отметить, что к 30-м годам интерес к народному материалу усиливается, так как в нем находят живой образ народного мышления, в котором видят непосредственно эстетический идеал в противопоставлении окружающей действительности, в данном случае, Петербурга.

2.3 Повествовательная манера рассказчиков

Обратим внимание на повествовательную манеру каждого из рассказчиков.

В первой части книги «паничу в гороховом кафтане» принадлежат две повести - «Сорочинская ярмарка» и «Майская ночь, или Утопленница». Необходимо отметить, что их общность создается очевидной близостью сюжетных мотивов, композиционных и стилевых приемов. Это же отмечает и Ю. В. Манн, который классифицирует повести первого сборника на 2 типа по временному плану. «Сорочинская ярмарка» и «Майская ночь…» в этом отношении относятся к современности и, следовательно, строятся иначе, чем повести, относящиеся к прошлому.

В «Сорочинской ярмарке» действие происходит «лет тридцать…назад», в начале 19 века. Около этого времени происходят и события «Майской ночи…». И Ю.В. Манн утверждает, что «большей точности и не требуется, важно уже то, что это наше время, время читателя, которое противоположно прошлому».

Данный исследователь сегодняшний временной план выявляет и в организации материала. «Вам, верно, случалось слышать где-то валящийся отдаленный водопад… Не правда ли, не те ли самые чувства мгновенно обхватят вас в вихре сельской ярмарки?..» То есть читатель Гоголя может принять участие в ярмарке как ее современник и очевидец. Здесь же мы видим и изысканную литературную речь «панича», в отличие от рассказов Фомы Григорьевича.

В сюжеты той и другой повести вводятся предания: в «Сорочинской ярмарке» - о красной свитке, в «Майской ночи» - о панночке. Но в этих повестях, рассказанных Макаром Назаровичем, фантастика не ограничивается наличием народных преданий и слухов. Эти произведения полны фантастическими событиями, не поддающимися логичному объяснению.

В «Сорочинской ярмарке» фантастический аспект в первую очередь связан со слухом о появившейся «между товаром» красной свитке, воплощающей собою сатану. Но в то же время мы узнаем об уговоре Грицько с цыганами, обещавшими ему преодолеть все препятствия к свадьбе с Параской. Так же остается загадкой, как именно выразилось участие цыган в каждом из последующих чудес: «страшная свиная рожа» в окне; «красный обшлаг свитки», который Хивря подала Черевику вместо рушника; «красный рукав свитки» вместо коня в узде у Черевика (важно здесь, что именно рукав, а не вся свитка целиком, так как Черевик только что подумал об этом рукаве: «Неугомонен и черт проклятый: носил бы уже свитку без одного рукава…»; и все дальнейшие события.

Подобное введение фантастического элемента в сюжет мы наблюдаем и в «Майской ночи». Здесь также, как и в «Сорочинской ярмарке», происходят необычные события, которые можно было бы приписать к делам парубков: каким образом свояченица, которая только что сидела в хате с Головой, попала на улицу и оказалась запертой в сарае; затем свояченица оказывается пойманной и запертой вторично, не понятно, как удалось подменить ею пойманного перед тем предводителя парубков. Объяснить, как парубки смогли всё это проделать, невозможно.

Действие в обеих повестях развивается стремительно - в течение вечера и ночи, и разворачивается как весёлое театрализованное представление. И Ю. М. Лотман говорит о том, что бытовое действие развертывается в пределах театрализованного пространства и являет собой быструю смену сцен-диалогов, в которых речь рассказчика сведена до минимума: он лишь короткими репликами, напоминающими драматургические ремарки, комментирует ход действия, которое развивается как бы самостоятельно.

Проанализировав повествовательную манеру Макара Назаровича, стоит отметить, что повести «Сорочинская ярмарка» и «Майская ночь, или Утопленница» сходны не только сюжетными мотивами и временным планом. Сходство ещё выявляется и в отношении к литературной традиции, а не к народно-поэтической. «Панич» передает нам истории, полные фантастичности, не поддающейся объяснению с точки зрения народного сознания. Рассказчик сам не верит в свои «сочинительства», то есть относится к ним как к сказке. В отличие от Макара Назаровича, повести Фомы Григорьевича носят противоположный характер.

Фоме Григорьевичу принадлежат в цикле 3 повести: «Вечер накануне Ивана Купала», Пропавшая грамота», «Заколдованное место». Их связь друг с другом, и прежде всего их жанровое единство, отмечены общим для них подзаголовком - «Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви». Наибольшую конкретность среди рассказчиков «Вечеров» приобрел облик дьячка Фомы Григорьевича, - любителя поболтать, рассказать маловероятную историю, сдобрив ее изрядной дозой своих рассуждений. В нем показана и «ученость», и провинциальная благовоспитанность сельского дьячка, прочно связанного с деревенским бытом. Рудый Панько умиляется этой ученостью и благородным обращением дьячка, высказывая чисто народное понимание его образованности: «Вот, например, знаете ли вы дьячка диканьской церкви, Фому Григорьевича? Эх, голова! Что за истории умел он отпускать! Две из них найдете в этой книжке». Во вступлении к «Вечеру накануне Ивана Купала» Фома Григорьевич охарактеризован следующим образом: «За Фомою Григорьевичем водилась особенного рода странность: он до смерти не любил пересказывать одно и то же. Бывало, иногда, если упросишь его рассказать, что сызнова, то, смотри, что-нибудь да вкинет новое или переиначит так, что узнать нельзя». С самого начала читатель предупрежден, что в повести многое принадлежит фантазии рассказчика, его любви «вкинуть» что-нибудь от себя.

Рассказчик постоянно пускается в, казалось бы, ненужные отступления от основной темы, но эти отступления, эта словоохотливость и придают художественную выразительность рассказу, так как из них возникает конкретная и вместе с тем типическая картина жизни украинского села. В то же время эти, казалось бы, излишние, подробности и отступления характеризуют самого рассказчика, превращают его в реальный, конкретный персонаж, воспринимаются как круг его, рассказчика, а не автора наблюдений, ограниченных умственным горизонтом рассказчика, его представлениями о жизни.

Указание на «быль» здесь не случайно. По определению В.Я. Проппа, «были», или «былички», «бывальщины», - «это рассказы, отражающие народную демонологию. В большинстве случаев эти рассказы страшные: о леших, русалках, домовых, мертвецах, привидениях, заклятых кладах и т.д. Уже название их говорит о том, что в них верят. Сюда относятся также рассказы о чертях, об оборотнях, ведьмах, колдунах, знахарях и т.д.» Поэтому былички носят характер свидетельского показания: то есть рассказывается о пережитом самим рассказчиком, либо делаются ссылки на авторитет того лица, от которого он об этом случае слышал. Именно таким повествователем представлен Фома Григорьевич. Его речь построена на характерных приемах былевого рассказа. Он, безусловно, верит в истинность слышанных им историй и в подтверждение их достоверности ссылается на авторитет деда: «Но главное в рассказах деда было то, что в жизнь свою он никогда не лгал, и что, бывало, ни скажет, то именно так и было». Этот и близкие ему мотивы повторяются в речи Фомы Григорьевича неоднократно вместе с уверениями в правдивости рассказываемых историй, частой апелляцией к авторитету деда, божбой с характерным для нее сопровождением, типа: «Дед мой (царство ему небесное! Чтоб ему на том свете елись одни только буханцы пшеничные, да маковники в меду) умел чудно рассказывать». Повторяются и типичные для «были» формулы: «Как теперь помню - покойная старуха, мать моя, была ещё жива…»; «Что было далее не вспомню»; «Раз,- ну вот, право, как будто теперь случилось…» За такого рода «припоминаниями» обычно следует изложение деталей, уточняющих место, время, обстановку действия и характеризующих его очевидцев или участников. Сообщая, например, о тётке деда в «Вечере накануне Ивана Купала», Фома Григорьевич вспоминает, что её шинок находился «по нынешней Опошнянской дороге». Подобные сведения он приводит о самом хуторе, в котором «произошли необыкновенные события». То же в «Пропавшей грамоте» и «Заколдованном месте». Такие приемы используются для подтверждения достоверности рассказа. На этом принципе основано всё повествование. Но особенно показательны в данном случае начала всех повестей, принадлежащих Фоме Григорьевичу. Именно в началах и сосредоточены, по преимуществу, указанные выше традиционные для «были» мотивы. В «Вечере накануне Ивана Купала» рассказывается о хуторе, каким он был «лет - куды! Более чем за сто» и о том, что там же «была церковь, чуть ли ещё, как вспомню, не святого Пантелея. Жил тогда при ней иерей, блаженной памяти отец Афанасий». В «Пропавшей грамоте» такой же смысл имеет сообщение Фомы Гигорьевича о необычной по тем временам образованности деда, а в последней «были» - «Заколдованном месте» - этой цели служат воспоминания рассказчика об одном из эпизодов своего детства.

Подобные ссылки на когда-то происходившие события интересны ещё и во временном отношении. В классификации Ю. Манна эти повести относятся к прошлому. «Действие однородно и во временном отношении (это прошлое),- утверждает исследователь,- и в отношении фантастики (не концентрирующейся в каком-либо одном временном отрезке, а распределяющейся по всему действию)». Нельзя не согласиться с таким подходом к воплощению фантастического в этих произведениях, так как фантастическое здесь имеет общие черты и не локализуется в одном месте.

В пространственном отношении стоит отметить некое пересечение волшебного и обыденного миров. Так, в «Заколдованном месте» дед, попав через двери в волшебный мир, и не почувствовал разницы: все предметы и их расположение ему знакомы. «Начал прищуривать глаза - место, кажись, не совсем незнакомое: сбоку лес, из-за леса торчал какой-то шест и виделся прочь далеко в небе. Что за пропасть! Да это голубятня, что у попа в огороде! С другой стороны тоже что-то сереет; вгляделся: гумно волостного писаря». Но когда дед пришел на то же самое место в обыденном мире, начались страшные несоответствия пространства: «Вышел и на поле - место точь-в-точь вчерашнее: вон и голубятня торчит; но гумна не видно… Поворотил назад, стал идти другою дорогою - гумно видно, а голубятни нет!»

Лотман пишет: «Эти миры очень похожи, но сходство их лишь внешнее: сказочный мир как бы притворяется обыденным, надевает его маску… Сказочный мир «надевает» на себя пространство обыденного. Но оно явно не по его мерке: разрывается, морщится и закручивается».

Другой пример подобной деформации пространства мы наблюдаем в «Пропавшей грамоте»: герой не может попасть вилкой с ветчиной себе в рот - «по губам зацепил, только опять не в свое горло». Это можно растолковать и растяжением пространства, и тем, что дед и нечистая сила находятся в разных, каждый в своем, взаимоперекрывающихся пространствах.

Отличительная особенность повестей Фомы Григорьевича характеризует прежде всего сознание самого рассказчика, поскольку сюжетные мотивы и ситуации включены в его речь, передаются через его восприятие. Если «панич» оказывается в положении стороннего наблюдателя по отношению к миру Диканьки, о котором он повествует, то в историях «дьячка ***ской церкви» этот же мир освещен изнутри. Всему, о чем рассказывает Фома Григорьевич, будь то описание героя, события, пейзажа или обстановки действия, он находит близкие его слушателям соответствия в явлениях и фактах их собственной повседневной жизни.

В «Вечере накануне Ивана Купала», говоря о красоте Пидорки, рассказчик прибегает к такому сравнению: «…брови словно черные шнурочки, какие покупают теперь для крестов и дукатов девушки наши у проходящих по селам с коробками москалей…» Этим же способом передается и состояние Петруся: «Я думаю, куры так не дожидаются той поры, когда бабы вынесут им хлебных зерен, как дожидался Петрусь вечера». Все это свидетельствует о том, что сказ Фомы Григорьевича больше приближен к народному сознанию и народной традиции, а следовательно и к реальной действительности, чем книжная, фантастическая и неестественная речь «панича».

Однако, противопоставление двух типов сказа обнаруживает и другой важный момент в соотнесении «Сорочинской ярмарки» и «Майской ночи» с былями Фомы Григорьевича. Сквозь упоминаемые дьяком приметы повседневного быта Диканьки. Читателю видны своеобразные черты национальной украинской жизни, т.е. здесь передано то народное мышление, дух народа, в котором видели эстетический идеал, с позиций коего оценивали современную действительность.

Конечно, мы видим рад национальных примет в «Сорочинской ярмарке» и «Майской ночи», но если в повестях «панича» осмысление украинского быта не связано с рассказчиком, чуждым национальной традиции, и принадлежит автору, то в «былях» Фомы Григорьевича выразителем авторской позиции становится сам рассказчик. В его повествовании совмещаются черты далекого прошлого Украины («лет - куды! Более чем за сто») с её настоящим. Для Фомы Григорьевича прошлое столь же реально, как и современность, поскольку он кровно связан с миром своих прадедов и дедов, наследует их «живую душу» весь целостный строй народных оценок и представлений.

Вывод

Проанализировав сюжетно-композиционную структуру некоторых повестей сборника Н.В. Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки», мы пришли к выводу, что взаимоотношения фантастического и реального проявляются прежде всего в 2-х типах рассказчиков, а, следовательно, в повествовательной манере каждого из них и сюжетных мотивах повестей. Также данные категории обнаруживают себя в пространственном отношении и временном плане, и в каждом из этих аспектов категории «фантастического» и «реального» проявляют себя неоднозначно.

Рассказчики повестей, за исключением «горохового панича», высмеянного за книжность своего рассказа самим Рудым Паньком, выступают как носители народного начала, разделяя и наивную веру народа в сверхъестественное, в «нечистую силу», и его неприязнь к панству. Уже в предисловии к «Вечерам на хуторе», написанном от лица «пасичника Рудого Панька», как ранее указывалось, подчеркнуто противопоставление его «мужицких» рассказов «светской», салонной литературе. Иронически показывая тот переполох, который произведет появление его повестей в чопорной обстановке Дворянских салонов, Гоголь утверждал право на изображение народной жизни во всем ее многообразии. Предисловие мотивирует жизненную правдивость повестей, подчеркивает народность их содержания и стиля. Обращаясь к читателям чуждого ему дворянского круга, пасичник просит извинения за простоту своего рассказа: «Вы, может быть, и рассердитесь, что пасичник говорит вам запросто, как будто какому-нибудь свату своему или куму...» Безыскусственность и правдивость своих повестей Рудый Панько все время противопоставляет вычурному, книжному рассказу.

Заключение

В «Вечерах на хуторе» все время чувствуются как бы два голоса: голос рассказчика и голос автора.

Рассказчики в «Вечерах» являются носителями житейски-трезвого взгляда на жизнь, нередко ограниченного наивными предрассудками. Они не подымаются над бытом, над уровнем взглядов и отношений своих героев, а выступают наравне с ними, будучи полностью погружены в их интересы, в круг их представлений.

Иное дело автор, который в «Вечерах» выступает как носитель положительного идеала, выражая свое стремление к прекрасному и в то же время трагически переживая его неосуществимость. Автор утверждает здоровое и прекрасное начало в человеке, сохраненное народом. Но именно в народе, как в целом, как в коллективе, а не только в его отдельных представителях, у которых это начало может быть заслонено мелким, случайным, бытовым. Выражение этого высокого идеала цельного и благородного человека Гоголь видел, как уже указывалось, прежде всего в народном творчестве, в песне.

«Вечера на хуторе близ Диканьки» представляют собой единый художественный цикл, обладая его наиболее устойчивыми признаками. Из них главные:

композиционная рамка,

единство места и времени рассказывания,

наличие нескольких рассказчиков, чем и мотивировано различие индивидуальных стилей и разнообразие тематики.

Список использованной литературы

Гоголь Н.В. Вечера на хуторе близ Диканьки / Н.В. Гоголь. - Москва: Художественная литература, 1998. - 551 с.
Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека / Н.Д. Арутюнова. - Москва: Художественная литература, 1998. - 568 с.
Бахтин М.М. Проблема речевых жанров / Бахтин М.М. // Литературно-критические статьи. - Москва, 1986. - С.428 - 472.
Бонецкая Н.К. «Образ автора» как эстетическая категория / Н.К. Бонецкая. - Москва: Наука, 1986. - 264 с.
Бочаров С.Г. О стиле Гоголя. В кн.: Теория литературных стилей. Типология стилевого развития нового времени. / С.Г. Бочаров. - Москва, 1976.
Вайскопф М. Сюжет Гоголя: Морфология. Идеология. Контекст / М. Вайскопф. - Москва: Радикс, 1993. - 590 с.
Виноградов В.В. О теории художественной речи: Учебное пособие /

В.В. Виноградов. - Москва: Высшая школа, 2005. - 287с.

Виноградов В.В. Стиль, автор, литературное произведение как исторические категории / В.В. Виноградов // Проблема авторства и теория стилей. - Москва, 1961. - С. 7 - 71.
Виноградов В.В. О языке ранней прозы Гоголя // Виноградов В.В. Язык и стиль русских писателей. От Гоголя до Ахматовой: Избранные труды / РАН. Ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова; Отв. ред. А.П. Чудаков. - Москва: Наука, 2003. - С. 1-53.
Виноградов В.В. Язык Гоголя и его значение в истории русского языка // Виноградов В.В. Язык и стиль русских писателей. От Гоголя до Ахматовой: Избранные труды / РАН. Ин-т рус. яз. им. В.В. Виноградова; Отв. ред. А.П. Чудаков. - Москва: Наука, 2003. - С. 54-96.
Виноградов В.В. Язык Гоголя // Виноградов В.В. Язык и стиль русских писателей. От Карамзина до Гоголя: Избранные труды / АН СССР. Отд-ние лит. и яз.; Отв. ред. Д.С. Лихачев, А.П. Чудаков. - Москва: Наука, 1990. - С.148-182.
Винокур Г.О. О языке художественной литературы: Учеб. пособие для филол. спец. вузов / Г.О. Винокур. - Москва: Художественная литература, 1991. - 345 с.
Винокур Г.О. Поэтика. Стилистика. Язык и культура / Г.О. Винокур. - Москва: Художественная литература, 1996. - 284 с.
Винокур Г.О. Критика поэтического текста / Г.О. Винокур. - Москва: Художественная литература, 1927. - 213 с.
Гиппиус В.В. От Пушкина до Блока / В.В. Гиппиус. - Москва; Ленинград: Наука, 1966. - 345 с.
Гуковский Г.А. Реализм Гоголя / Г.А. Гуковский. - Москва: Гос. изд-во художеств. лит., 1959. - 532 с
Еремина Л.И. О языке художественной прозы Н.В. Гоголя: Искусство повествования / АН СССР; Отв. ред. А.Н. Кожин. - Москва: Наука, 1987. - 177 с.
Катаев В.Б. К постановке проблемы образа автора / В.Б. Катаев. - Москва: Наука, 1966. - 185 с.
Квятковский А. Поэтический словарь / А. Квятковский. - Москва: Наука, 1966. - 178 с.
Корман Б.О. Теория литературы. Избранные труды / Б.О. Корман. - Ижевск, 2006. - 552 с.
Лотман Ю.М. Проблема художественного пространства в прозе Гоголя // Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. - 1968. - Вып. 209. - С. 5-50
Манн Ю.В. Поэтика Гоголя / Ю.В. Манн. - Москва: Худож. лит., 1988. - 413 с.
Манн Ю.В. Гоголь: Труды и дни, 1809-1845 / Ю.В. Манн. - Москва: Аспект-пресс, 2004. - 813 с.
Машинский С. Художественный мир Гоголя / С. Машинский. - Москва: Просвещение, 1979. - 432 с.
Мущенко Е.Г. Поэтика сказа / Е.Г. Мущенко. - Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1978. - 287 с.
Немзер А. Предисловие к «Вечерам…» Н.В. Гоголя / А. Немзер. - Москва, 1985. - С. 3.
Одинцов В.О. О языке художественной прозы / В.О. Одинцов. - Москва: Наука, 1973. - 217 с.
Поспелов Г.Н. Введение в литературоведение / Г.Н. Поспелов. - Москва: Высшая школа, 1976. - 422 с.
Пропп В.Я. Поэтика фольклора / В.Я. Пропп. - Москва, 1998. - 352 с.
Степанов Н.Л. Гоголь Н.В. Творческий путь / Н.Л. Степанов. - Москва. - 1959. - 608с.
Старыгина Н.Н. Жанр и композиция литературного произведения : Межвузовский сборник / Н.Н. Старыгина. - Петрозаводск, 1983. - 152 с.
Старыгина Н.Н. Методика анализа сказа (на материале повести Н. С. Лескова «Очарованный странник») // Жанр и композиция литературного произведения: межвузовский сборник. - Петрозаводск, 1983. - С. 70 - 84.
Тимофеев Л.И. Основы теории литературы / Л.И. Тимофеев. - Москва, 1959. - 447 с.
Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика / Б.В. Томашевский. - Москва, 1927. - С. 158 - 191.
Турбин В.Н. Герои Гоголя / В.Н. Турбин. - Москва: Просвещение, 1983. - 127 с.
Успенский Б.А. Поэтика композиции / Б.А. Успенский. - Москва: Советский писатель, 1970. - 224 с.
Храпченко М.Б. Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы / М.Б. Храпченко. - Москва: Художественная литература, 1970. - 348 с.
Цеменчук С.О. Анализ языка художественного произведения /

С.О. Цеменчук. - Москва: Гослитиздат, 1971. - 238 с.

Эйхенбаум Б.М. О прозе / Б.М. Эйхенбаум. - Ленинград - 1969. - С. 306 - 326.
Эйхенбаум Б.М. О литературе / Б.М. Эйхенбаум. - Ленинград - 1969. - С.419.

Теги: Система рассказчиков в цикле рассказов Н.В. Гоголя "Вечера на хуторе близ Диканьки" Курсовая работа (теория) Литература
Просмотров: 19018
Найти в Wikkipedia статьи с фразой: Система рассказчиков в цикле рассказов Н.В. Гоголя "Вечера на хуторе близ Диканьки"

Становись умнее

Система рассказчиков в цикле рассказов Н.В. Гоголя "Вечера на хуторе близ Диканьки"

Репетиторство