Особенности функционирования средневекового оружия в русской литературе

Оглавление

Введение

Глава 1. Меч

1-А Образ меча и особенности его функционирования в древнерусской литературе

Ритуальное значение и функции меча в древнерусской литературе

Образ и функционирование меча в описании действий в древнерусской литературе

1-Б Образ меча и особенности его функционирования в романе Б.Л. Васильева "Князь Святослав"

Ритуальное значение и функции меча в романе Б.Л. Васильева "Князь Святослав"

Образ и функционирование меча при описании действий в романе Б.Л. Васильева "Князь Святослав"

1-В Образ меча и особенности его функционирования в романе А.В. Югова "Ратоборцы"

Образ и функционирование меча при описании действий в романе А.В. Югова "Ратоборцы"

Вывод, основанный на материале главы 1

Глава 2. Топор

2-А Образ топора и особенности его функционирования в древнерусской литературе

Ритуальное значение и функции топора в древнерусской литературе

Образ и функционирование топора при описании действий в древнерусской литературе

2-Б Образ топора и особенности его функционирования в романе Б.Л. Васильева "Князь Святослав"

Ритуальное значение и функции топора в романе Б.Л. Васильева "Князь Святослав"

Образ и функционирование топора при описании действий в романе Б.Л. Васильева "Князь Святослав"

2-В Образ топора и особенности его функционирования в романе А.В. Югова "Ратоборцы"

Ритуальное значение и функции топора в романе А.В. Югова "Ратоборцы"

Образ и функционирование топора при описании действий в романе А.В. Югова "Ратоборцы"

Вывод, основанный на материале главы 2

Глава 3. Копье

3-А Образ копья и особенности его функционирования в древнерусской литературе

Ритуальное значение и функции копья в древнерусской литературе

Образ и функционирование копья при описании действий в древнерусской литературе

3-Б Образ копья и особенности его функционирования в романе Б.Л. Васильева "Князь Святослав"

Ритуальное значение и функции копья в романе Б.Л. Васильева "Князь Святослав"

Образ и функционирование копья при описании действий в романе Б.Л. Васильева "Князь Святослав"

3-В Образ копья и особенности его функционирования в романе А.В. Югова "Ратоборцы"

Ритуальное значение и функции копья в романе А.В. Югова "Ратоборцы"

Образ и функционирование копья при описании действий в романе А.В. Югова "Ратоборцы"

Вывод, основанный на материале главы 3

Заключение

Библиография

Введение

Данная дипломная работа посвящена изучению особенностей функционирования средневекового оружия - меча, топора и копья в русской литературе. Причин, по которым была выбрана именно эта тема, несколько.

В процессе обучения на филологическом факультете Самарского государственного университета автором данного исследования были подготовлены две курсовые работы, посвященные, соответственно, образу воина и образу древнерусского князя в литературе.

Проведенная с теоретико-методологической базой работа показала, что для отечественной филологии тема функционирования средневекового оружия в литературе не является приоритетной.

Вследствие данного обстоятельства количество научных работ, затрагивающих разные аспекты функционирования средневекового оружия в литературе, сильно уступает изысканиям прочих направлений.

Следует заметить, что тема находится на рубеже сразу двух гуманитарных дисциплин - литературоведения и оружиеведения, поэтому нет ничего удивительного в том, что большой вклад в ее освещение сделали специалисты-историки.

В связи с необходимостью максимально полно раскрыть выбранную проблему, мы использовали труды как ученых-филологов, так и ученых-историков, что позволило сформировать более обширную теоретико-методологическую базу данной дипломной работы.

Еще одной важной особенностью, определившей выбор темы, стало ее соответствие личным интересам автора, который уже более 10 лет занимается исторической реконструкцией по направлению "Средневековая Русь", фехтованием на мечах, топорах и копьях, а так же редактирует один из самых авторитетных сайтов рунета, посвященных военной истории - интернет-журнал "Людота".

Цели и задачи данной дипломной работы. Целью данной дипломной работы является изучение того, как в произведениях древнерусских и современных писателей было понято и воспроизведено функционирование средневекового оружия.

Для достижения поставленной цели дипломной работы необходимо решить следующие задачи:

·Вычленить описания средневекового оружия в произведениях древнерусской, советской и российской литературы, сделать статистический подсчет полученного материала.

·Осуществить отдельный семантико-функциональный анализ каждого из видов изучаемого оружия (меч, топор, копье).

·Изучить особенности функционирования меча, топора и копья в древнерусской литературе.

·Изучить особенности функционирования меча, топора и копья в романе Бориса Васильева "Князь Святослав" и в романе Алексея Югова "Ратоборцы".

·Произвести типологическое обобщение результатов исследования.

Решение данных задач позволит сформулировать целый ряд обоснованных выводов и выстроить на их основе четкое понимание особенностей функционирования меча, топора и копья в русской литературе.

Предмет исследования. Данное исследование строится на трех видах оружия - меч, боевой топор и копье. Выбор обозначенных видов оружия обусловлен их образом, воплощенным в литературных произведениях, и богатым функционалом, позволяющим получить широкую доказательную базу по каждому отдельно взятому случаю.

Меч, начиная с момента Великого переселения народов, был особым оружием, что отразилось во всей евразийской оружейной традиции. С ним связано множество легенд, мифов и ритуалов. Это оружие в большей степени характерно профессионалам и представителям верхушки феодального общества.

Топор, напротив, чаще всего используют массовые вооруженные формирования - как стихийные, так и более-менее регулярные. Помимо своей боевой функции он решал хозяйственно-бытовые задачи и потому если простые люди брались за топоры, то это означало начало войны самыми широкими народными массами.

И наконец копье - оружие которое соединяет в себе оба края феодального общества. Это одновременно и рыцарское оружие, которое князья и бояре преломляют о врага, начав битву. И оружие простого охотника, которое помогает ему добывать крупного зверя, но в случае, когда охотник оказывается на войне, оно оборачивается уже против людей.

Рассмотрению остальных видов оружия, а также брони, препятствуют лимитированные объемы дипломной работы. Надеемся, что в будущем появятся исследования, посвященные луку, доспехам и щитам - само слово "защитник" имеет в своем корне понятие "щит", посему здесь можно будет найти много интересного не только в литературоведческом, но и в лингвистическом отношении.

средневековое оружие роман литература

Новизна темы. Взгляд с трех ракурсов. Безусловно, любая научная работа должна расширять границы горизонта познания, а посему скажем несколько слов о новизне данной дипломной работы.

Разумеется, нельзя говорить про абсолютную неисследованность темы, связанной с функционированием оружия в литературе. Например, данная дипломная работа во многом зиждется на монографии академика Д.С. Лихачева "Слово о полку Игореве" и культура его времени", в одной из глав которой тщательно разбираются образы средневекового вооружения и их функционирование в тексте "Слова".

Однако, данная дипломная работа рассматривает проблему, которая сформулирована несколько иначе, нежели исследование Д.С. Лихачева. Она изучает вопрос шире и уже одновременно, а кроме того, предполагает исследование функционала оружия исходя из взгляда не него с трех разных ракурсов.

Первый ракурс - функционирование оружия в древнерусской литературе. Безусловно, это огромный культурный пласт, состоящий из великого множества авторов. Однако, Д.С. Лихачев совершенно справедливо заметил, что "авторы русских произведений XI-XVI вв. не искали выражения своего авторского, индивидуального начала, они не стремились отличаться друг от друга". Поэтому любая средневековая литература, в том числе - древнерусская, не знала слова "плагиат" и не защищала авторские права.

Множество голосов сливаются в ней в один культурно-исторический голос, поэтому выделить для исследования только произведения Никона или только Нестора не представляется возможным.

Поскольку бытие авторов древнерусской литературы было обусловлено существованием в едином материально-культурном пространстве, то оружие, экзотичное для нас, было для них совершенно реальным предметом, таким же, как в наше время пистолет Макарова или автомат Калашникова.

По словам А.Н. Кирпичникова, летописец "не описывал оружия, но он точно фиксировал его наличие и применение".

Что же касается достоверности его описаний, то как свидетельствует О.В. Творогов в книге "Литература Древней Руси", древнерусская литература не знала понятия художественного вымысла.

"Говоря о системе жанров древнерусской литературы, - пишет О.В. Творогов, - необходимо отметить еще одно важнейшее обстоятельство: эта литература долгое время, вплоть до XVII в., не допускала литературного вымысла. Древнерусские авторы писали и читали только о том, что было в действительности: об истории мира, стран, народов, о полководцах и царях древности, о святых подвижниках. Даже передавая откровенные чудеса, они верили в то, что это могло быть".

Именно поэтому означенный ракурс является литературно-историческим и его познание обусловлено владением информацией - не только литературоведческой, но и оружиеведческой, как базовой для раскрытия всей полноты образа средневекового оружия и его функционирования в древнерусской литературе.

Что касается второго и третьего ракурсов, то они более проникнуты литературоведческими исследованиями, нежели историческими. Они представляют взгляд двух писателей, исповедующих контрастные по отношению друг ко другу подходы при написании исторического романа. Подробнее об этом мы расскажем далее, когда будем обосновывать взятый для исследования материал.

Резюмируя научную новизну данной дипломной работы, еще раз скажем, что она заключена в сравнении образа и функционала средневекового оружия, обозначенных в древнерусской, советской и современной российской литературе.

Теоретико-методологическая база исследования. Отечественное литературоведение, как уже было сказано в самом начале, не изучает образ и функции древнерусского оружия в числе наиболее приоритетных тем. Однако, исследования в этой области все равно проводились и проводятся до сих пор.

Наиболее плодотворными для подготовки данной дипломной работы оказались исследования Д.С. Лихачева, среди которых особо выделяется "Слово о полку Игореве" и культура его времени", которое раскрывает значение целого ряда смысловых маркеров, использованных в произведении. Не менее важными оказались и наблюдения таких специалистов как Н.К. Гудзий и Ю.К. Бегунов, которые в своих работах показали разные грани функционирования средневекового оружия в разрезе древнерусской литературы.

Поскольку тема данной дипломной работы весьма плотно пересекается с научными изысканиями специалистов, работающих в таком узко специализированном направлении исторической дисциплины как оружиеведение, то большим подспорьем в наших исследованиях оказалась уже названная ранее монография А.Н. Кирпичникова "Древнерусское оружие". В ней показаны практически все предметы вооружения и брони, которые были обнаружены и атрибутированы археологами по состоянию на 1966 год, но также - и это для нас наиболее ценно - описаны предметы военного дела на примере письменных свидетельств их функционирования, для чего автор исследовал целый ряд памятников древнерусской литературы.

Несмотря на то, что воинская культура Древней Руси была достаточно самобытной по своему устройству, она во многом пересекалась с воинской культурой Западной Европы.

В первую очередь это касается применения вооружения, типологически общего для обеих территорий, а также ритуалов, связанных с ним. Поэтому в ряде случаев уместно проводить параллели с общеевропейским состоянием предмета исследования, для чего мы опирались на фундаментальную работу английского исследователя Эварта Окшотта "Археология оружия".

Все вышеперечисленные исследователи оказали существенную помощь в выработке подхода к материалу, его описанию и систематизации. Однако, нельзя написать литературоведческую работу только на литературоведческих либо исторических изысканиях, несмотря на то, что они являются ключевым определяющим моментом для понимания функции оружия в древнерусской литературе. Не будет ошибочным уточнить, что исследуемая художественная литература ХХ века и современности базируется вовсе не на исследованиях, а на солидном культурном пласте первоисточников - летописей и воинских повестей, вошедших в сокровищницу русской и мировой литературы. Поэтому сейчас мы коснемся тех первоисточников, которые лежат в основе нашего исследования.

Древнерусская литература. В первую очередь необходимо пояснить использование в работе термина "Древнерусская литература". Данным термином и в данном исследовании мы будем обобщенно называть произведения, написанные не только в домонгольский период, но и после свержения ига.

Следует особо сказать о произведениях древнерусской литературы, ставших объектом нашего исследования. Это прежде всего, "Повесть временных лет" и Галицко-Волынская летопись, а так же Ипатьевская, Лаврентьевская, Никоновская и Четвертая Новгородская летописи.

Полный список воинских повестей и других произведений древнерусской литературы, которые были исследованы в ходе написания данной дипломной работы, приводится в разделе "Библиография", здесь же назовем только основные - "Повесть о нашествии Тохтамыша", "Повесть о побоище на реке Пьяне", "Повесть о разорении Рязани Батыем".

Художественная литература советского периода. Помимо древнерусской литературы мы использовали в данной дипломной работе два произведения, созданные, соответственно, в ХХ и в XXI веках.

Это "Ратоборцы" Алексея Югова, человека, хорошо знавшего древнерусскую литературу и известного переводчика "Слова о полку Игореве". Книга, изданная в СССР в конце 1940-х годов, повествует о жизни и борьбе двух легендарных древнерусских князей - Даниила Галицкого и Александра Невского, который правил в Новгороде.

Югов тем более интересен, что хорошо знал разные нюансы древнерусского военного дела как переводчик "Слова о полку Игореве". Его перевод вышел в 1945 году к 150-летию открытия рукописи По мнению Д.С. Лихачева, "переложение Югова, несмотря на спорность многих толкований, пронизано стремлением понять "Слово" как поэму-ораторию.

К сожалению - будем честны и бескомпромиссны в этом вопросе, Алексей Югов имел несколько совершенно антинаучных теорий, аналогичных по духу книгам А.Т. Фоменко и В.А. Чудинова. Однако в разрезе настоящего исследования нам не приходиться сталкиваться с ними, поэтому развитие данного вопроса следует оставить как неактуальное.

Мимоходом отметим, что Алексей Югов использовал в романе и весьма злободневную на время его написания, тему "вождя народов" Иосифа Сталина.

"Не простых послов прислали северному витязю и государю (.) оба грузинских царя (.). Старший, Давид, (.) прислал (.) самого князя Джакели, того самого, что в своем скалистом гнезде и всего лишь с восемью тысячами грузин - картвелов - отстоял добрую треть страны от непрерывно накатывавшихся на нее монгольских полчищ; отстоял - и от Субедея, и от Берке, а ныне уж и от иранского ильхана Хулагу".

Безусловно, что приведенный фрагмент, включенный Алексеем Юговым в повествование, был порожден далеко не литературными соображениями.

Художественная литература современного российского периода. Второе исследуемое произведение - "Князь Святослав", роман известного советского и российского писателя Бориса Васильева, автора повести "А зори здесь тихие". Роман был издан в 2006 году и входит в серию книг Бориса Васильева, посвященных становлению Древней Руси. В ней также известны другие его произведения, например, "Вещий Олег" и "Ольга, королева руссов".

В отличие от Алексея Югова, Борис Васильев - это чувствуется по тексту, не слишком разбирался в нюансах материальной культуры Древней Руси, либо использовал главный аргумент любого автора исторических романов - право на вымысел. Однако Борису Васильеву удалось избежать возникновения скуки, которая грозит любому читателю после прочтения очередной книги о событиях Х века, поскольку события в каждой из них описываются те же самые, что и в "Повести временных лет", а значит сюжеты воспринимаются как вялые и насквозь предсказуемые.

Именно правом на вымысел во взаимоотношениях героев Борис Васильев и решил данную проблему, придав новые оттенки сюжету, который хорошо знаком любителям истории. Автор предлагает довольно смелые исторические гипотезы, например о том, что Святослав был сыном не князя Игоря, а варяга Свенельда, имевшего отношения с княгиней Ольгой, и о том, что именно Свенельд вместе с прежними сторонниками Святослава стоял за гибелью князя на Днепровских порогах.

Схема работы. В следующих разделах мы последовательно рассмотрим каждый вид холодного оружия (меч, топор, копье) сперва в древнерусской, а затем в советской и российской литературе. Внутри каждого раздела мы уделим особое внимание ритуальному значению и функционированию каждого из перечисленных видов оружия. Таким образом у нас появится достаточная доказательная база для получения и обобщения результатов исследования.

Вывод. На данном этапе мы определили тему исследования, которая называется "Особенности функционирования средневекового оружия в русской литературе". Кроме того, мы обозначили его цели и задачи, обрисовали круг научной и художественной литературы, необходимой нам и задействованной в ходе подготовки данной дипломной работы.

Теперь мы переходим к рассмотрению функционирования первого из трех изучаемых нами видов средневекового оружия - к рассмотрению функционирования меча. Мы последовательно изучим как он проявляется в древнерусской, советской и современной российской литературе и сделаем контрольные выводы, которые будут необходимы нам при обобщении фактического материала, полученного в ходе исследования.

После завершения обработки данных, полученных при исследовании особенностей функционирования меча, мы повторим абсолютно все

Глава 1. Меч

В современном обществе меч это и оружие и культурный символ, который отражен в самых разных смысловых формах и обличиях.

Меч - символ победы. Мы видим его в руках русского солдата на памятнике Воину-освободителю в Берлине, говорим о нем, повторяя, вслед за артистом Николаем Черкасовым, одну из самых знаменитых фраз советского кинематографа: "Кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет".

Меч - образ, причем весьма мифологизированный массовой культурой. Множество людей верит в чудодейственность японской катаны, по факту - обычной сабли с длинной рукоятью. Примечательно, что захоронение заготовки клинка на 7 лет в землю было не мистическим ритуалом, а всего лишь способом очистить металл от примесей, ибо Япония не может похвалиться чистотой железной руды.

Еще больше людей верят в то, что обычный меч весит минимум пуд, а двуручный меч, поэтому, не может быть легче 40 килограммов. Они забывают, что меч обязан быть легким, так как его создают для сражения, а не для тренировок по бодибилдингу.

Как правило, вес любого боевого двуручного меча не превышает пяти килограммов. Если в музее посмотреть на него с торца, окажется, что его клинок, хотя и длинный, тем не менее, узкий и тонкий.

Надо сказать, оба мифа выстраданы массовой литературой и кинематографом. Однако, есть литература, которая никогда не создавала мифов о мечах. Касательно русскоязычного массива литературы, это летописи и средневековые воинские повести. В этой главе мы постараемся понять, какими же были особенности функционирования оружия, в том числе - меча, в русской литературе Средневековья, и как авторы исторических романов, написанных в ХХ и XXI столетиях, спроецировали их в свои тексты.

1-А Образ меча и особенности его функционирования в древнерусской литературе

Самым благородным оружием средневековья считается прямой меч с обоюдоострым, то есть имеющим клинок, заточенный обоюдно, с двух сторон. Для территории Евразии справедливо следующее правило. В самые разные эпохи эфес меча мог кардинально изменяться и модернизироваться, однако особое значение за мечом, как за оружием воина-профессионала и свободного человека, оставалось всегда.

С одной стороны, не каждый кузнец сможет правильно изготовить меч - важно произвести сварку металлов таким образом, чтобы получился железный клинок, как бы обернутый снаружи сталью. С другой стороны, получившийся клинок необходимо еще и умело закалить. Поскольку меч гораздо длиннее самого длинного ножа, его закалка требует установки в кузнице специального оборудования.

С третьей - сражаться мечом нужно уметь, а чтобы уметь - следует много и упорно учиться. С четвертой же, меч - не топор. Если топором одинаково просто рубятся и дрова и головы, то меч в рубке дров бесполезен, это инструмент войны.

Вот эти-то четыре пункта (хотя реально их было много больше) и превращали меч в особое оружие. Даже когда в середине Средних веков мечей стало очень много, особый ореол вокруг меча не растаял. Более того, в литературе и кино он сохранился до наших дней. А начиналось все с древней, в нашем случае - с древнерусской литературы, где меч уже был особым оружием.

Русские мечи. Авторы современных исторических романов часто вводят в повествование фигуру кузнеца, который кует мечи. Это не совсем корректный образ для средневековой Руси, поскольку бесспорно откованных на Руси мечей сейчас известно только два. Дело в том, что кузнецы еще в момент ковки снабжали клинок своим именем, глубоко инкрустированным в металл. Ввиду технологических особенностей процесса, нанести такую надпись на меч уже после его сборки и не выдать подделку, было нереально.

Два меча, о которых идет речь как о русских, несут в своем клинке кириллические надписи "Людо (.) а коваль" и "Слав (.)".

В первом случае пятый символ виден нечетко, поэтому имеются вариации прочтения "Людо (т) а" или "Людо (ш) а", причем первый вариант в русской традиции укоренился значительно крепче.

Еще одно бесспорно русское оружие - меч с надписью "Слав (.)". Однако он обломан на середине клинка, поэтому сказать, каким был полный вариант надписи, не представляется возможным.

Во всех остальных случаях обнаруженные на клинках мечей клейма - латинские, что говорит о высоком уровне торговли оружием с Русью. Традиционными центрами производства мечей были мастерские на берегах Рейна. Оттуда же мечи поступали на Русь и в Западную Европу, где на них так же имелся широкий спрос. При этом сборка оружия для русского потребителя, то есть превращение клинков в мечи посредством монтажа на них эфесов, производилась уже на Руси.

Далее мы рассмотрим как летописцы и авторы древнерусских воинских повестей описывают использование меча в трех случаях.

·В бою как оружия,

·В ритуалах, как сакрального предмета для всей христианской культуры (недаром архангел Михаил стоит возле ворот Рая с огненным мечом). Сюда же включен советско-атеистический период, не успевший растерять богатейший культурный пласт классической литературы, особенно при описании исторических реалий православной страны.

·В художествено-поэтических образах, размещенных авторами на протяжении всего повествования.

Ритуальное значение и функции меча в древнерусской литературе

По наблюдениям академика Д.С. Лихачева значение феодальной символики имели не слова "меч", "копье", а самые предметы - сам меч, само копье, в силу чего они входили в ритуал, обрядность, этикет. В данном разделе мы рассмотрим как древнерусская литература сохранила для нас описания воинских ритуалов, связанных с мечом.

Клятва на оружии. Меч это оружие, а значит он являлся священным предметом для языческого мировоззрения, таким же священным, как для христиан - крест. В качестве примера можно привести договор русских с ромеями от 912 года, универсальный для людей обоих вероисповеданий, принимающих положения, которые обозначены письменно.

"Мы же, те из нас, кто крещен, в соборной церкви клялись церковью святого Ильи, и предлежащим честным крестом, и хартией этой, соблюдать все, что в ней написано, и не нарушать из нее ничего; (.) А некрещеные русские кладут свои щиты и обнаженные мечи, обручи и иное оружие, чтобы поклясться, что все, написанное на хартии этой, будет соблюдаться Игорем и всеми боярами, и всеми людьми и Русской страной во все будущие годы и всегда", - резюмирует "Повесть Временных лет", давая понять, что клятва на мече и клятва на кресте равноценны, поскольку и тот и другой воплощают собой самые важные ценности для каждой религиозной группы.

Заключение мира. Во время раскопок кургана Черная могила на Черниговщине археолог Самоквасов обнаружил останки очень богатого воина Х века, который был похоронен с двумя мечами и одной саблей.

Существует версия что археологам попалась могила киевского воеводы Претича, который в 968 году спас город от печенегов

Напомним, что печенеги тогда воспользовались отсутствием в городе князя Святослава и осадили стольный град плотным кольцом. Внезапно у стен города появился Претич с небольшой дружиной и, невзирая на опасность, забрал на борт ладьи княгиню Ольгу вместе с внуками - детьми Святослава.

Печенежский князь спросил: "А ты не князь ли?" Претич же ответил: "Я муж его, пришел с передовым отрядом, а за мною идет воинов бесчисленное множество". Так сказал он, чтобы их припугнуть.

Князь же печенежский сказал Претичу: "Будь мне другом". Тот ответил: "Будет так". И подали они друг другу руки, и одарил печенежский князь Претича конем, саблей и стрелами. Тот же дал ему кольчугу, щит и меч. И отступили печенеги от города (…)

Именно из-за обнаруженной в Черной могиле, рядом с двумя мечами, сабли, которая вполне могла быть печенежской, и появилась эта версия. Как бы там ни было, но летопись передает нам одно из немногих свидетельств заключения мира - печенег предложил русскому "будь мне другом" и они обменялись воинским снаряжением.

Выражение вассальной покорности. С приведенным выше сообщением интересно сочетается известие Галицко-Волынской летописи под 1254 годом, которое сообщает: "Герборт прислал Даниилу меч, изъявляя покорность".

Иными словами, летопись отразила воплощение в мече вассальной присяги на верность сюзерену. Примечательно, что произносилась она по определенным правилам. Например, вассал должен был держаться за меч своего сюзерена. Иными словами, произошла трансформация обряда, знакомого нам еще по договорам киевских князей с Византией - теперь на мече не клялись как на священном предмете, но меч участвовал в церковном таинстве на равных и затем служил доказательством данного слова.

Здесь можно вспомнить еще и дань мечами, которую, по сообщению "Повести Временных лет", хазары получили от русских, а позднее - Святослав от византийского императора Иоанна Цимисхия. Меч, врученный сильному слабым, как бы говорит - "вот тебе меч, делай с нами и нашими жизнями все что хочешь". Правда, как показала история со Святославом, не всегда слова тех, кто приносил меч в качестве дани, совпадали с их намерением сдаться.

Функция меча, как предмета, дающего право на что-либо, косвенно подтверждается западноевропейским историческим материалом. В работе английского исследователя Эварта Окшотта "Археология оружия" фигурирует следующий эпизод.

"Когда король Эдуард I, - пишет Окшотт, - проводил ревизию всех земель и проверял, на основании каких прав владеют ими феодалы, де Уоррен предстал перед королевскими уполномоченными по этому вопросу. Во время встречи граф бросил перед ними на стол давно вышедший из употребления меч и сказал: "Мои предки владели своими землями по праву ношения этого оружия; и, видит Господь, так же и я буду ими владеть". После этого чиновникам пришлось отступиться. По-видимому, аргумент был настолько весом, что спорить с ним оказалось бессмысленным, - по этому случаю мы можем судить о значении подобного оружия, передававшегося из поколения в поколение вместе с землями, на которые оно давало права".

Таким образом, мы видим, что меч, которым получали некие трофеи или награды, становился документальным подтверждением права на них. В этом можно усмотреть восприятие меча как предмета, большего чем оружие. Часто меч рассматривался как выразитель воли Всевышнего, о чем свидетельствует не только западноевропейский опыт, изученный Э. Окшоттом, но и отечественные данные. Так, на "Великом стяге" Иоанна Грозного, который хранится в Оружейной палате и датируется 1560 г., изображен архангел Михаил, скачущий на коне с мечом и патриаршим крестом в руках. И это далеко не единственный пример обожествления вложенной в меч силы - как на уровне предмета, приводящего мир в равновесие с замыслом Всевышнего, так и на уровне образа, выражающего силу, подкрепленную Небесной порукой.

Воплощение княжеской власти. С правом сильного на владение мечом, освященного Божией волей, прекрасно сочетается рассказ Лаврентьевской летописи под 1206 годом, в котором князь Всеволод Большое Гнездо отправлял в Новгород своего сына Константина. Вот как это напутствие звучит уже восемь веков подряд:

"Дал ему отец крест честны и меч, река: се ти буди охраньник и помощник, а меч прещенье и опасенье, аже ныне даю ти пасти люди своя от противных"

И здесь отлично читается главная мысль, к которой приучают всех, владеющих оружием. Меч, доносит до нас летописец, это не только воплощение силы, но еще символ ответственности за применение этой силы исключительно во благо.

Образ и функционирование меча в описании действий в древнерусской литературе

Обычно древнерусские авторы не стремятся расцветить описание того, как воины и князья применяют меч. Используется довольно скудный набор производных конструкций от глагола "рубить" - изрубили, порубили (подробные примеры мы увидим в этой же главе далее).

Так же используются вариации на тему "обнажил меч", то есть извлек его клинок из ножен. Как правило, данное выражение обозначает конкретное действие конкретного человека.

" (.) обнажив меч свой, пошел Даниил на помощь брату, многих он ранил, а иные от его меча погибли" - Сообщает Галицко-Волынская летопись подробности сражения, случившегося в 1231 году.

Спустя 23 года летописец снова расскажет о том, что Даниил обнажил свой меч в бою, хотя разумеется это действие совершалось им гораздо чаще. Отрывок же, о котором идет речь, интересен тем, что князь Даниил Галицкий поднял меч против своих же воинов, ошибочно приняв их действия за трусость на поле боя. Аналогичные действия в сороковых годах ХХ века будут обязанностью заградотрядов Красной Армии:

" (…) приказал Даниил слезть с коней и жечь окрестности города. (…) У Даниила внезапно заболели глаза (от дыма - прим.Н. Ч.), и он не видел того, что происходило в воротах. Он видел, что его люди бегут, и, обнажив свой меч, погнал их, и из-за этого не взяли города. Потом, - резюмирует Галицко-Волынская летопись под 1254 годом, - увидев, в чем дело, горевал, что не взяли города".

Далее мы рассмотрим как древнерусские авторы описывали применение меча положительными и отрицательными персонажами своих произведений.

Меч в руках героя. "Задонщина" так описывает события 1380 года, предшествующие Куликовской битве: "Тогда князь великий Дмитрий Иванович вступил в золотое свое стремя, сел на своего борзого коня, и взял свой меч в правую руку и помолился Богу и пречистой его Матери. Солнце ему ясно на востоке сияет и путь указует, а Борис и Глеб молитву возносят за сродников своих".

Поскольку взять меч в руку Дмитрий Иванович мог только предварительно достав его из ножен, будем считать выражения "обнажил меч" и "взял меч в правую руку" синонимичными. В приведенном фрагменте описание идет сразу на двух уровнях - первый, фактический, показывает как войско отправляется на войну. Впереди князь, который "вступил в золотое стремя", то есть, согласно академику Лихачеву, совершил воинский обряд отправления на битву.

"Одним из наиболее значительных моментов выступления войска в поход, - пишет Д.С. Лихачев, - была посадка войска на коней. (.) Употребление части вместо целого как основы многих терминов XI-XIII вв. еще более ясно проступает в "Слове о полку Игореве": "вступить в стремень" - в том же значении, что и обычное "всесть на конь", то есть "выступить в поход".

Автор "Задонщины" не случайно указал, что князь Дмитрий взял в правую руку меч. Выражение "правый" в русском языке имеет значение "истинный", "верный". Автор "Задонщины" хотел подчеркнуть, что "наше дело правое, победа будет за нами" - так оно в конце концов и оказалось.

Меч в руках врага. В описаниях монгольских погромов слово "сабля" практически не встречается. Беду приносят мечи: " (.) многих людей и с женами, и с детьми мечами изрубили, иных - в реке утопили", - сообщает "Повесть о разорении Рязани Батыем".

Ей вторит "Сказание о князьях Владимирских": " (.) рассыпались измаильтяне по всей Русской земле, словно стая птиц налетели. И христиан - одних мечами губили, других в плен уводили, а те, кто уцелел, от нужды и голода умирали".

Авторы современной исторической беллетристики, напротив, чаще всего вооружают монголов кривыми саблями. Но тогда почему в летописях и воинских повестях монголы сражаются именно мечами?

Евпатий так бился беспощадно, - восторгается "Повесть о разорении Рязани Батыем" - что и мечи притупились, и выхватывал он мечи татарские, и рубился ими.

Неужели внимательный к деталям древнерусский писатель-хронист не знал что такое сабли и записывал их как мечи? Конечно же нет. Выше мы уже определили, опираясь на мнение О.В. Творогова, что русские летописцы фиксировали события такими, какими они были в реальности, вплоть до мелочей. Обратимся за разъяснениями к оружиеведческим исследованиям.

Использование обеими сторонами конфликта одинакового или очень близкого друг другу оружия стало одной из причин, по которой археологи до сих пор не могут определить, где в руинах древнерусских городов сабли и мечи защитников, а где - завоевателей.

Условно, - пишет И.А. Воронцов в работе "Организация военного дела Золотой Орды", - можно выделить 3 составляющие компоненты (.), оказавшие доминирующее влияние на процесс становления и развития золотоордынского комплекса вооружения: местный, традиционный элемент (…), центрально-азиатский элемент (…) и культурно-оружейные традиции сопредельных государств, оказавшие определенное влияние на развитие паноплии Золотой Орды. Это прежде всего элементы ближневосточной, древнерусской, булгарской, кавказской, европейской оружейных культур.

В принципе эти выводы исследователя более чем логичны. Армия монголов состояла из покоренных ими народов, обитавших на огромной территории от Китая и до Венгрии. И, как говорит А.Н. Кирпичников, "снабдить полным вооружением 140-тысячную армию, брошенную в 1236 году в европейские походы, было, очевидно, невозможно. Лишь в ходе наступления монголы обогатились "христианским оружием", но не поголовно".

Остается добавить, что скудность собственного арсенала монголо-татар породила этап, аналогичный получению стартового капитала в экономической модели общества, вследствие чего многие из пришедших на Русь агрессоров сражались таким же оружием, что и дружинники владимирских, киевских, галицких князей.

Именно поэтому в летописях и воинских повестях захватчики вооружены мечами, а не саблями, которые к моменту вторжения вовсе не были самым распространенным оружием русских дружинников.

Поражение, "склонить головы под мечи". "Задонщина", одно из самых поэтических произведений древнерусской литературы с большой долей художественности сообщает: "Уже поганые оружие свое побросали, а головы свои склонили под мечи русские"

Здесь меч выступает как вариант понятия "власть" и отсылает нас к мечу как символу княжеской власти. Действительно, меч не только давал власть над жизнью побежденного противника, но и выступал важным социальным маркером - с мечом могут быть только свободные, без меча - только рабы.

Зависимость личной свободы от оружия интересно закреплена в названии древнерусской должности "мечник". Мечник в Киевской Руси исполнял судебные обязанности, был кем-то вроде судебного пристава, а так же исполнял дипломатические поручения князя. В Новгороде мечник собирал дань в новгородских владениях.

Интересно в этом выражении и то, что головы склонены под мечи, но не отрублены ими. Буквально "склонили головы под меч", означает "попали в плен к противнику, отдались на его волю".

Существует известная пословица "Повинну голову меч не сечет" в значении "раскаявшегося не наказывают". Ее можно было бы даже рассматривать как разновидность, а то и продолжение фразеологизма о не секущем мече, если бы не одно "но". Действия, которые обозначены данными устойчивыми выражениями, производятся в разных временных категориях. То есть, повинну голову меч не сечет в настоящем времени, а склоненные головы еще не означает, что их не отрубят - но в будущем времени.

Именно поэтому, несмотря на близость значений, два этих выражения не следует путать, а тем более, смешивать между собою.

"Мечом ковал раздоры". Уже многократно процитированное в данной дипломной работе "Слово о полку Игореве" неспроста относится к золотому фонду мировой литературы. Многие выражения, содержащиеся в нем, аппелируют к глубинным смыслам, и при их извлечении читателем расцветают новыми красками.

Одним из таких фразеологизмов является устойчивое выражение "ковать раздоры мечом". Автор "Слова" пишет: "Были века Трояна, минули годы Ярослава, были и войны Олеговы, Олега Святославича. Тот ведь Олег мечом раздоры ковал и стрелы по земле сеял".

Образы ковки (раздоров) и сеяния (стрел) возвращают нас к сельскохозяйственным основам древнерусского быта. Княжеский дружинник, так же, как и его западноевропейский коллега - рыцарь, был крупным землевладельцем. Князь, соответственно, располагал еще большими земельными наделами. Были среди его людей и кузнецы, которые обеспечивали и мирный сельскохозяйственный быт и военные потребности каждого феодала.

Образы земледельческого труда, - пишет по этому поводу Лихачев, - всегда привлекаются автором "Слова" для противопоставления войне. (.) автор "Слова" привлекает не только образы земледельческого, но и ремесленного труда, в народной поэзии отразившиеся гораздо слабее, но как бы подтверждающие открытия археологов последнего времени о высоком развитии ремесла на Руси: "тъй бо Олегъ мечемъ крамолу коваше и стрелы по земли сеяше"

Как известно, кузнец имеет дело с огнем. Огонь необходим при ковке меча, огонь же пожирает врагов на войне, как это случилось с греческим огнем на страницах "Повести временных лет" в записи под 941 годом. И здесь образ перекликается с другим известным фразеологизмом - устойчивым выражением "огнем и мечом".

Варианты художественных описаний, производных от сопоставления огня и меча. Выражение "огнем и мечом" давно и прочно вошло в литературу, причем интересно, что оно даже более древнее, чем христианство.

Первым на тему огня и меча высказался еще легендарный врач Гиппократ, который наставлял: "чего не лечит лекарство, исцеляет железо, чего не лечит железо, исцеляет огонь, а чего огонь не излечивает, то должно считаться неизлечимым".

Эти слова он сказал две с половиной тысячи лет назад, имея ввиду хирургический нож под словом "железо" и прижигание под словом "огонь".

Через несколько столетий в Риме возникла поговорка о нанесении урона в военных действиях, в основе которой лежал переосмысленный афоризм Гиппократа - "Igni et ferro" (в переводе с латыни "Огнем и железом") .

Безусловно, эту поговорку знали и в Древней Руси, книжная полка которой полнилась переводами книг самых разных авторов. Э.Д. Фролов в своей книге "Русская наука об античности. Историографические очерки" приводит несколько таких произведений, широко известных на Руси в Средние века. В их числе византийская "Хроника Малалы", которая была знакома русским летописцам уже в XII в. и перевод, опять же византийской, "Хроники Георгия Амартола", который был сделан в конце первой половины XI века на Руси, в Киеве. Список, по его мнению, следует продолжить такими произведениями как "История Иудейской войны" Иосифа Флавия, а также "Александрия" и "Троянская история".

Однако "Огнем и железом" не сразу превратилось в "Огнем и мечом". Свою окончательную форму данный фразеологизм принял много позже, поскольку, видимо, не был еще известен во времена, когда создавались произведения древнерусской литературы.

По крайней мере, "Огнем и мечом" не встречается ни в одном из произведений древнерусской литературы, отобранных для анализа в данной дипломной работе, даже в тех, которые сообщают о погромах, учиненных татаро-монгольским нашествием.

С другой стороны, поиск случаев употребления древнерусскими авторами выражения "огнем и мечом" привел к интересным выводам. Оказывается в Средние века в книжном слове Руси существовали различные конструкции, основанные авторами на смысловом контенте заданной понятийной конструкции "огонь - меч". Например, автор "Слова о житии великого князя Дмитрия Ивановича" рисует образ своего главного героя, употребляя не форму "огнем и мечом", а его зеркальную лексическую копию - "мечом и огнем":

"Был он друзьям стеной и опорой, врагам же - мечом и огнем, иссекая нечестивых и сжигая их словно хворост, - легко сгорающий, на уничтожение собранный".

Данное обстоятельство позволяет нам сделать наблюдение о появлении формы "огнем и мечом" в русской литературе. Время написания самой первой редакции "Слова" - XV-XVI вв, соответственно к этому времени выражение "огнем и мечом" в русском языке не состоялось, иначе автор неминуемо использовал бы выражение в той его форме, которая известна нам сегодня.

Примечательно, что это один из немногих случаев, когда "огнем и мечом" исходит от положительного персонажа в отношении отрицательных. В остальных случаях все ровно наоборот.

Осада и взятие монголами одного из крупнейших древнерусских городов со слов автора "Повести о разорении Рязани Батыем" изображается так:

И взяли татары приступом город двадцать первого декабря, (…) убили князя Юрия Ингваревича и его княгиню, а людей умертвили, - одних огнем, а других мечом, мужчин, и женщин, и детей, и монахов, и монахинь, и священников".

И вот так - повторно в том же самом произведении:

Увидели князья, и епископ, и княгини, что зажжен город и люди умирают в огне, а других рубят мечами, и бежали князья в Средний город.

Перед нами своего рода рефрен - автор дважды вызывает в сознании читателя образы огня и меча как некоего неизбежного испытания, которые всегда приходят вместе, как Фома и Ерема. Но только они не забавные, а по-настоящему страшные.

Через полтора века автор "Повести о нашествии Тохтамыша" тоже будет "играть" с огнем и мечом и создаст вот такой текст:

"Добро же и всякое имущество пограбили, и город подожгли - огню предали, а людей - мечу. И был оттуда огонь, а отсюда - меч: одни, от огня спасаясь, под мечами умерли, а другие - меча избежав, в огне сгорели. И была им погибель четырех родов. Первая - от меча, вторая - от огня, третья - в воде потоплены, четвертая - в плен поведены".

От произведения к произведению мы наблюдаем развитие темы - авторы разных столетий прощупывают образ, приводя его к тому жесткому состоянию предельной лаконичности, которое нам известно в литературе дня сегодняшнего.

"Предать мечу". В "Легенде о граде Китеже" автор немного отходит от устоявшейся связки "огонь-меч", и разделяет их в отдельные понятийно-смысловые блоки:

(.) пришел на Русь войной нечестивый и безбожный царь Батый. И разорял он города и огнем сжигал их, и церкви Божий тоже разорял и огнем сжигал. Людей же мечу предавал, а малых детей ножом закалывал, младых дев блудом осквернял. И был плач великий".

Нас интересует первый понятийно-смысловой блок, то есть словосочетание "Предать мечу". Здесь меч одушевляется, выступает в роли некоего палача, которому на уничтожение предаются жители Руси. Казалось бы совсем немного остается до объединения выражения "предать мечу" с выражением "предать огню", во фразеологизм "предать огню и мечу", но этого не происходит.

"Послал меч против нас". В продолжение ряда фразеологизмов, одушевляющих меч, относиться и выражение "Послал меч против нас". Фактически, смысл его близок выражению, рассмотренному в предыдущем пункте, но здесь отправная точка - не место, где творится насилие посредством меча, а место, откуда был дан приказ это насилие учинить.

Возможна разнообразная трактовка данного выражения, однако следует заметить, что, благодаря окружающему фрагмент контексту, смысл сказанного летописцем вычленяется достаточно просто.

Итак, можно было бы сказать "послал меч против нас", имея ввиду вполне конкретный меч конкретного воина, которого некто отправляет на задание - убить кого-то или победить. Однако из контекста мы получаем информацию, которая заставляет нас пересмотреть данную выкладку как в корне неверную: "В год 1287, Бог послал против нас свой меч (.)".

И сразу становится ясно, что речь идет о наказании Свыше, что и подтверждает продолжение фразы " служить гневу своему за умноженье наших грехов", а так же последующие предложения, которые уже полностью раскрывают смысл сказанного летописцем.

Вот как звучит фрагмент летописи целиком: "В год 1287, Бог послал против нас свой меч - служить гневу своему за умноженье наших грехов. Пошли Телебуга и Алгуй с ним с огромным войском, а с ними и русские князья Лев, Мстислав, Владимир и Юрий Львович и много других князей. Тогда все князья русские были в подчинении у татар, покорены гневом Божиим. И так пошли все вместе".

Для древнего летописца это явление совершенно обычного порядка - если Бог посылает против людей свой меч, его удар воплощается в виде нападения внешнего врага. В этом смысле он продолжает библейскую традицию описания бедствий народа Израилева от филистимлян и других противников.

"Терзать мечами". Еще одна разновидность вышеприведенных выражений - "терзать мечами". Здесь меч уже теряет категорию одушевленности и некую самостоятельность. Однако образ агрессии становится еще более драматичным за счет использования глагола "терзать".

Единственный случай применения данного образного выражения встречается в "Слове о полку Игореве", где Святослав говорит, обращаясь к своим племянникам - князьям Игорю и Всеволоду: "Рано вы начали Половецкую землю мечами терзать, а себе искать славу. Но не по чести одолели, не по чести кровь поганых пролили".

Поступок Игоря и Всеволода рассматривается князем как отрицательный и бесчестный даже по отношению к поганым. Кроме того, Святослав сообщает, что главная цель всех воинских подвигов того времени - поиск славы, незадачливыми князьями достигнута не была.

Вот почему слово "терзать", которое несет негативный оттенок, создает удивительно лаконичный образ разрушений, огня и мечей.

"Затупились мечи от бесчестья". В продолжение темы бесчестных поступков следует привести еще одну цитату из того же самого источника.

Ярославовы все внуки и Всеславовы! - Обращается ко князьям автор "Слова о полку Игореве". - Не вздымайте более стягов своих, вложите в ножны мечи свои затупившиеся, ибо потеряли уже дедовскую славу. В своих распрях начали вы призывать поганых на землю Русскую, на достояние Всеславово. Из-за усобиц ведь началось насилие от земли Половецкой! Логика автора "Слова" такова: меч остр когда есть слава. Дедовская слава сделала русские мечи острыми, но в недостойных делах потомков она померкла. Слава для средневекового сознания - это история доблестных дел представителей своего рода.

Эта идея была также близка западноевропейскому обществу, и потому ничего удивительного в том, что, много позже, враг нашей страны и практик информационной войны Йозеф Геббельс выскажется в аналогичном ключе. Он скажет: "Отними у народа историю - и через поколение он превратиться в толпу, а еще через поколение им можно будет управлять как стадом".

К сожалению, в обществе (не только среди молодежи!), как в России, так и на Украине, сейчас наблюдается скрупулезное и точное воплощение "формулы Геббельса".

Применение меча в 1071 году. Завершая параграф, посвященный мечам, хочется несколько уточнить тезисы, высказанные академиком Д.С. Лихачевым в работе "Слово о полку Игореве" и культура его времени". Он пишет:

"Меч употреблялся высшими дружинниками и князем. Он был оружием феодальной аристократии по преимуществу. Любопытно, что его не поднимали против смердов. Новгородский князь Глеб поднял на восставших в Новгороде топор, а не меч (1071 г.), топором же расправился с восставшими и Ян Вышатич на Белоозере (1071 г.)"

Действительно, история меча знает времена, когда он был безумно дорог и потому доступен только военным вождям. А так же тем, кого эти военные вожди решили наградить за храбрость.

Однако эти времена закончились в конце 8-го века, на заре Киевской Руси. С этого момента в Европе, а следом в Скандинавии и на территории земель, населенных славянами, распространился новый тип меча, который принято называть "мечом каролингского типа".

Данный вид меча отличался относительной дешевизной из-за двух причин. Первая - оружейники перестали превращать мечи в художественные шедевры, которые украшались драгоценными камнями и золотом. Второе - был совершен прорыв в кузнечных технологиях.

Следствием дешевизны стала их доступность потребителю, поэтому каролингские мечи получили широкое распространение на всей территории Древней Руси и за ее пределами. Их находят и в курганах и на местах сражений.

Еще в раннем Средневековье (9-11 вв), которое иногда еще называют "эпохой викингов", меч стал не просто оружием воина, а непременным атрибутом свободного человека. Этот атрибут имел идеологическое наполнение, освященное религией и традицией еще со времен Великого переселения народов. Например, знаменитые торговые договоры, которые заключали русские с греками, предусматривали клятву на оружии не для княжеских дружинников, а для лично свободных язычников, независимо от их профессии - военной или торговой.

Кроме того, в 1071 году, в котором князь Глеб и боярин Ян Вышатич подняли против смердов свои топоры, мечи каролингского типа уже доживали свой век. А значит на территории Древней Руси их было уже предостаточно, тем более не было в них дефицита в арсеналах новгородского князя и высокопоставленного киевского боярина

Менее чем через полвека появится меч нового, романского типа, надежный и дешевый. Им будут вооружаться даже слуги.

В год 6740 (1232), - сообщает Галицко-Волынская летопись, - Глеб Зеремеевич собрал угров и поехал к стягу Василька. Даниил же приблизился к ним, чтобы вызвать на бой, и не увидел у них воинов, а только отроков, держащих коней. Те же, узнав его, пытались мечами убить его коня. Милостивый Бог вынес его из вражьих рядов без ран, только концом острия меча на бедре его коня срезана была шерсть. Он приехал к своим и принудил их выступить против них.

Галичанский летописец называет противников Даниила не воинами, но отроками, то есть еще не прошедшими посвящение в дружину новобранцами, либо - по другой версии, ближними слугами князя / воеводы. В летописи прямо сказано, что НЕ воины были вооружены мечами - во множественном числе. Еще два "не" - они были вооружены НЕ копьями и НЕ топорами, а именно мечами.

Второе уточнение касается использования против смердов не мечей, но боевых топоров. Однако уместнее рассмотреть ее в самом начале главы, которая посвящена боевым топорам.

1-Б Образ меча и особенности его функционирования в романе Б.Л. Васильева "Князь Святослав"

Первое и самое главное удивление при прочтении книги Бориса Васильева "Князь Святослав" пришло от того, как ловко автор играет с историческими фактами, ставя их на службу сюжета и повествования. Например, отцом князя Святослава назван не покойный князь Игорь, а воевода Свенельд, что добавляет повествованию интриги.

Более того, именно Свенельд по сюжету романа, становится во главе заговора против Святослава, и в этом ему помогают не столько печенеги, сколько отошедшие от князя сторонники. Для Свенельда, как и для Тараса Бульбы, убийство собственного сына - дело чести: он мстит ему за предательство идеалов Киевской Руси и обвиняет в смерти своей любимой женщины - княгини Ольги.

Тем не менее, там где это касается последовательности и хода событий, Борис Васильев тщательно соблюдает изложенные древним летописцем факты. В книге находится место для множества опознавательных маркеров, которые в современном сознании выделяют Святослава среди множества других русских князей.

Одним из самых ярких маркеров является легендарная фраза Святослава "иду на вы!". Это устаревшая форма фразы "иду на вас!", которая взята из "Повести временных лет": В год 6472 (964). (.) И посылал в иные земли со словами "Хочу на вас идти".

Со временем она стала "фирменной" приметой князя Святослава, так же как и его внешность, описанная византийскими хронистами. В романе Бориса Васильева есть эпизод, где показано, как она появилась:

" (.) надо изыскать способ, который заставит их выступить против тебя со всеми наличными силами. Тогда судьба сражения окажется в твоих руках, великий князь.

Клич! - важно сказал Живан.

Какой еще клич? - привычно нахмурился Святослав (…). - Объявление войны, что ли?

Не-ет, это было бы обычно, - улыбнулся Живан. - А надо - необычно. Помнится, в день посажения на коня ты громко кричал: "Я иду на вас!. Я иду на вас!." - и размахивал дротиком.

Иду на вы! - громко сказал Свенельд. - Иду на вы!.

И конечно же Борис Васильев много внимания уделяет оружию, поскольку князь Святослав был всю жизнь не столько князем-правителем, сколько князем-воином.

Однако весьма симтоматично и то, что топор в романе "князь Святослав" упоминается всего несколько раз, копье - чуть больше, а основное оружие, которому уделяет внимание автор - это меч. Святослав это абсолютный воин, а такому персонажу лучше всего подходит именно меч. К описанию образа этого оружия Борисом Васильевым мы сейчас и переходим.

Ритуальное значение и функции меча в романе Б.Л. Васильева "Князь Святослав"

Воинские ритуалы, как мы уже говорили ранее, всегда ставили оружие - и, в первую очередь меч, в центр событий. Борис Васильев упоминает в своем романе три воинских ритуальных жеста - опоясывание мечом, клятву на оружии и объявление войны посредством бросания меча к ногам врага.

Опоясать мечом. Довольно необычно встретить в романе о событиях раннего Средневековья на Руси совершенно рыцарский, западноевропейский смысловой маркер. "Ты опояшешь это величие мечом и наполнишь силой, Свенди", - говорит княгиня Ольга своему мужчине и главному воеводе ее дружины Свенельду. Речь идет о воспитании настоящим воином малолетнего князя Святослава, которого Свенельд и называет "это величие" иносказательной форме.

Посвящение в воины, несомненно, было для каждого дружинника самым масштабным и значительным событием в жизни. Мы не знаем точно, как проходило посвящение в дружину во времена князя Святослава, но точно знаем, что опоясывания портупеей с мечом, как при посвящении в рыцари, не происходило. Причиной является ношение меча не на поясе, а на ремне через плечо, как противогаза в современной армии.

Поэтому здесь Борис Васильев поступается исторической реальностью, однако этот ход вполне обоснован - он как бы активирует в голове читателя целую карусель знакомых по книгам и картинам визуальных образов. Торжественная обстановка, дружина и бояре, вручение меча новобранцу и целование им клинка, принесение торжественной клятвы служить процветанию государства и защищать высокие идеалы силой оружия.

Клятва мечами, присяга верности. Прошедший "опоясывание мечом" дружинник, а равно и князь, как самый старший и уважаемый из всех дружинников, клялся оружием, как самым святым, что у него было.

О клятвах на оружии мы прекрасно знаем из "Повести временных лет", которая цитирует договоры русских и византийцев, заключенные в Х веке. Христиане в подтверждение сказанного клянутся крестом, язычники - оружием.

Из всех клятв, которыми были столь богаты годы ее жизни, великая княгиня верила только в клятву славян, когда они клали свой меч наземь перед собою, и в клятву русов, когда они вонзали меч в землю и клали руки на его перекрестие. "

Впрочем Борис Васильев не останавливается только на упоминании клятвы и в другом фрагменте показывает, как воины присягали оружием - разумеется это авторский взгляд.

Будь здрав, великий князь Святослав! Я, подвоевода Ратмил, увел своих людей от воеводы Морозко с его согласия. Мою сестру и отца продали в рабство хазары за недоимку. Прими нашу роту на верность и возьми нас в поход против хазар! - Все дружинники и сам Ратмил встали на колени и, склонив головы, положили перед собою мечи.

В этом отрывке все равно чувствуется большой опыт Бориса Васильева в написании отличных книг о Великой Отечественной войне. Звание подвоеводы однозначно придумано автором, поскольку во времена Святослава никакой специализации воевод не отмечено ни в одной летописи.

Брошенный меч как символ объявления войны. Интересно, что в романе трижды повторяется один и тот же эпизод - бросание меча на землю в качестве свидетельства устного объявления войны. Интересно, что этот жест напоминает нам о ритуальном значении меча как свидетеля, о чем мы уже говорили ранее. Эпизод бросания меча на землю, однозначно, является одним из самых ярких моментов в книге. При этом он никогда не встречался в летописях, поскольку отношение к мечу, обусловленное приведенными выше факторами его ритуального значения, не позволяло бросать такое важное оружие на землю словно палку.

Первый раз хазарский посол вручает Святославу ноту протеста:

Вошел посол. К нему шагнули, чтобы принять верительные грамоты, но он, отстранив чиновников, выхватил меч.

Великому кагану Хазарии стало известно, что киевские войска намерены ворваться в его пределы. И вот чем они будут встречены там!.

Швырнув тяжелый меч к подножию Киевского Великокняжеского трона, посол не оглядываясь неторопливо вышел из тронного зала.

Второй раз Святослав получает долг с хазарского посла с такими словами:

Я был еще незрелым мужем, когда ваш посол пришел объявить Великому Киевскому княжению войну. Он не тратил слов, а просто бросил меч к ногам моей матушки, великой княгини Ольги. Я до сей поры помню звон этого меча.

Он вдруг требовательно протянул руку за спину, и стоявший за его плечом Сфенкл тут же вложил меч в его руку.

Я отвечу тем же твоему кагану, посол! Здесь, на этом месте!

И Святослав, широко размахнувшись, швырнул меч в пыль, к ногам высокого посла.

И третий раз все описывается заметно быстрее:

Впереди линии хазарских войск показался богато одетый хазарянин из свиты кагана. И неожиданно громко выкрикнул на русском языке:

Вы вторглись в личные владения великого кагана Хазарии! Ответом послужат наши мечи!.

И впрямь швырнул меч в пыльную траву. И неспешно удалился.

Таким образом, Борис Васильев как бы утверждает нас в мысли, что между Русью и Хазарией в то время не могло быть никаких договоренностей - между ними лежал меч. С этим пониманием мы переходим к рассмотрению образных выражений с участием меча, которые Борис Васильев использует в своем романе.

Образ и функционирование меча при описании действий в романе Б.Л. Васильева "Князь Святослав"

На данный момент мы установили главную ритуальную функцию меча в художественном мире Древней Руси Бориса Васильева. Теперь проследим, как в нем же реализуются другие функции меча, направленные на совершение активных действий, а так же, каким именно рисует его образ сам писатель.

Звон мечей как образ и как литературный штамп. При описании сражений автор использует один и тот же образ - звон мечей. В "Слове о полку Игореве" встречается следующая фраза, к которой и восходит это сравнение:

"Один только Изяслав, сын Васильков, прозвенел своими острыми мечами о шлемы литовские".

Постепенно образ звона мечей о шлемы трансформируется в звон мечей как таковой, как бы подталкивая читателя к вопросу "по кому звенят мечи?". У Васильева бой с участие русских дружинников описывается так:

"Оба конных отряда поскакали навстречу друг другу. Раздался звон мечей, показавшийся мальчику очень веселым, крики, шутки, смех"

В другом месте, уже в конце жизненного пути князя, он ведет себя в бою уже серьезнее. Васильев пишет:

Удар хазарских дружин был тяжел. Святослав оглох от звона мечей, высекающих искры".

Здесь следует сделать "ремарку на полях". Звон раздается, когда мечи ударяют клинками друг по другу, подобно шпагам в современном спортивном фехтовании. Но манера средневекового боя исключала удары мечом в меч, как не приносящие практической пользы. Врага атаковали в открытые участки тела, благо времена Святослава не отличались широким распространением доспехов, даже шлемов, и самой распространенной броней того периода был большой круглый или каплевидный щит.

Для блокирования ударов противника дружинники того времени использовали не мечи, а щиты, которые подставляли под удар плашмя (кромкой не подставляли, берегли щиты от разрубания). Археологи неоднократно подтверждали наши выкладки на фактическом материале - рубящие кромки мечей, которые дошли до нас в сохранном виде (хранились в склепах, например) могут иметь многочисленные следы косметического ремонта обмотки рукояти, но при этом зарубки на их клинках очень редки.

Эварт Окшотт приводит характерный случай, произошедший в Средние века с одним из мечей его коллекции.

" (.) после особенно сильного удара по кромке меча, (.) образовались две трещины, которые шли по направлению к центру. На поверхности они не видны, но при ударе железные проволочки, составлявшие последние буквы надписи, выпали и оставили слабое место на клинке. (…) След удара, который вызвал такие повреждения, все еще достаточно хорошо виден на кромке меча - это углубление приблизительно 3 дюйма в длину, вокруг которого торчат металлические заусенцы".

"Сводить" эти зарубки с клинка было практически нереально без ущерба для него самого - большинство полученных мечом автора данной дипломной работы щербинок так и остались заметными на его клинке.

Впрочем, звон мечей друг об друга стал таким же штампом исторического жанра как взрывающиеся в вакууме, с грохотом и огнем, космические корабли в книгах и фильмах жанра фантастического.

Далее мы рассмотрим две категории, на которые разделяется образ меча в романе "Князь Святослав". Мы пронаблюдаем как Борис Васильев делает его центральным знаковым символом воинских ритуалов и какие образные выражения с участием меча использует автор в романе.

"Поднять меч против". Борис Васильев, разумеется, использует разные варианты фразеологизма "поднять меч против". Например, в сцене, где Святослав зовет своего воеводу Морозко провести "полицейскую акцию" против непокорных князю вятичей, тот отказывается, заявив: "Против своих меч не подниму".

Другой вариант этого же выражения - "направить меч", обыгрывается так:

Они перехватывают наши суда, держа свои разбойничьи шайки в устьях Днестра и Дуная. Мы постоянно несем значительные убытки. Поэтому золото, которое мы дадим тебе, должно направить твой меч против болгарских разбоев.

Фактически в этом отрывке Святослав делает то, что обозначает еще один широко известный фразеологизм - "сдать свой меч внаем". Иными словами, он нанимается оказать силовые услуги точно также, как это делали скандинавские дружины, сражавшиеся на Руси.

Это действие вполне оправдано логикой сюжета. Мы знаем, что отец князя, по Васильеву, скандинав Свенельд. Кроме того, в тексте романа встречается упоминание, что Святослав "ушел в вик", то есть в военный поход с целью грабежа и через это стал называться викингом (участником этого военного похода, термин полиэтнический).

Замах меча. Интересное сравнение использует Борис Васильев говоря о многоходовом достижении цели, поставленной князем. Ее этапы он уподобляет фазам амплитуды нанесения удара:

" (…) и будут ждать твою дружину, чтобы ударить по буртасам и отомстить им за разгром князя Игоря. Только не позабудь, великий князь, что это всего лишь замах твоего победоносного меча. Твоя главная цель - выход к устью Дуная".

Как и в фехтовании, каждый удар полководца должен на долю секунды опережать противника. И мы, действительно, видим как Святослав "бьет из-под полутакта", беря города копьем и не давая хазарам времени предпринять ответные действия по обороне следующих крепостей.

Далее мы рассмотрим те выражения, которые, хотя и связаны с мечом номинативно, однако семантически обусловлены гораздо шире.

Обещать мечи. Меч был символом власти и войны. Поэтому неслучайно, что Ольга, выговаривая Святославу за излишнее воинское рвение, сообщает:

Радимичи такие же подданные Киевского княжества, как и все соседние славянские племена, сын мой. На Совете славянских князей я обещала им защиту и покровительство, а не мечи и рабство. Объясни мне, что нам делать после учиненного тобой разгрома.

Интересно, что несколькими абзацами выше по тексту мы читали про то, что величие опирается на меч, а теперь узнаем, что мечи и рабство идут рядом. Перед нами один большой треугольник, в котором мечи, величие и состояние свободы/рабства соединены в единое целое и обусловлены триединством места, времени, действия. В один и тот же час, в одном и том же сражении для одних меч становится символом победы и свободы, для других - порабощения.

Звон мечей проникает в душу. Когда княгиня Ольга сообщает Свенельду, что он будет делать из Святослава князя, а политика из него вылепит приглашенный грек или "ромей", как тогда называли византийцев на Руси, воевода возражает ей:

Но мой воспитанник будет слушать ромея, моя королева, - улыбнулся Свенельд. - А византийский мед легче проникает в душу, нежели грубый звон мечей и вопли дружинников.

Борис Васильев использует выражение "проникает в душу" как по отношению к меду, так и звону мечей, воплям дружинников. Мед затекает в душу как нечто вязкое и липкое, хотя и сладкое, но главное - он проникает тихо, бесшумно. А вот противопоставленная ему ратная наука, обозначенная звуковыми категориями "звон" и "вопли", наоборот, заявляет о себе открыто и четко. Таким образом, автор выстраивает четкое смысловое противопоставление грязной политики и чистого ратного подвига, который - что показательно - далеко не каждая душа восприимет сразу.

Ослепление блеском мечей. Впрочем, Васильев вкладывает в уста Свенельда и выражение, которое характеризует обратную сторону ратного воспитания. На совете, который он держит с печенежским ханом Курей и бывшими сторонниками Святослава о его убийстве, воевода говорит:

"Великий князь Святослав, ослепленный блеском мечей, отрекся от Руси… (…) Он сказал, что столица его княжества будет отныне в Болгарии, а Русь станет поставлять для него мед и рабов. Это и убило великую княгиню".

Итак, здесь нам представляется ситуация, отсылающая нас к "Тарасу Бульбе". У Свенельда два сына. Один из них, по его мнению, предатель. Кроме того, в сюжете задействована женщина - и любовная линия, вот только она перенесена с детей на родителей, а в остальном ситуация очень схожая. Вполне возможно, писатель играет с сюжетом и ситуацией, возможно, даже ради этой развязки он и выстроил любовную линию "Ольга - Свенельд".

Однако проблема все равно решается приговором, который отец выносит своему сыну. И, видимо, совсем неслучайно, что в обоих случаях - у Гоголя и у Васильева, события разворачиваются на берегах Днепра.

Быть мечом чьей-то судьбы. Одну из самых интересных по своей глубине и многозначности фраз Васильев подарил воеводе Свенельду. В той же сцене совещания заговорщиков, о которой мы упоминали выше, Свенельд ставит точку в судьбе своего возгордившегося сына. "Повинному - смерть. И ждать ее он будет здесь. Вы - мечи его судьбы".

В одной фразе, если разобрать ее на составные части и внимательно изучить каждую, можно довольно легко выделить три смысла.

Первое. Свенельд уподобляет заговорщиков оружию - "Вы - мечи". Меч должен пить кровь, поэтому заговорщики обязательно должны убить князя. Плюс, как мы уже выяснили в предыдущей главе, меч - символ правосудия.

Второе. Свенельд развивает тему правосудия, поясняя, что мечи эти, то есть миссия заговорщиков, есть наказание свыше. Он делает акцент на том, что наказание это определено Святославу судьбой: "Повинному - смерть. мечи его судьбы"

Третье. Свенельд приводит в равновесие совесть участников и их намерения. Всем вышесказанным закрепляет за участниками заговора священную роль вершителей правосудия. Это необходимо, поскольку заговорщики - близкие князю люди: Свенельд его отец, Руслан - сын Свенельда - его брат, а Куря, печенежский хан, находится со Свенельдом в названном родстве.

В таком случае, мысля христианскими категориями, следовало бы сказать, что на заговорщиках лежит кровь близкого родича, однако среди собравшихся нет христиан.

Это не значит, что языческие нормативы поведения, основанные на системе родства и опознавания "свой-чужой", менее моральны - они просто несколько иначе формулируют все те же нравственные законы, без которых общества не существует в принципе.

Поэтому Свенельд, произнося свою многозначную фразу, специально делает акцент на том, что повинному - смерть. Этим он обращается к законам своего времени, чтобы, подобно Понтию Пилату, умыть руки и вручить всем заговорщикам своего рода индульгенцию на совершение правосудия.

1-В Образ меча и особенности его функционирования в романе А.В. Югова "Ратоборцы"

В книге Алексея Югова "Ратоборцы" рассказывается о судьбах и делах нескольких древнерусских князей, но главными героями являются новгородский князь Александр Ярославич, который на момент действия уже получил народное прозвание "Невский" и Даниил Романович, князь Галицкий (1201-1264 гг.).

Соответственно, как это происходит со всеми книгами про древнерусских властителей, подробности их жизни и деяний взяты из летописей. Поэтому нет ничего удивительного в том, что хотя события книги разворачиваются гораздо позже легендарных сражений Александра Ярославича на Неве и при Чудском озере, читатель обязательно вернется к ним через рассказы княжеского дружинника Гаврилы Олексича. Гаврила Олексич - не менее реальный исторический персонаж, чем сам князь, упоминания о нем можно встретить в Новгородской первой летописи и "Житии Александра Невского", откуда мы процитируем следующий фрагмент.

"Проявили себя здесь шесть храбрых, как он, мужей из полка Александра. Первый - по имени Гаврило Олексич. Он напал на шнек и, увидев королевича, влекомого под руки, въехал до самого корабля по сходням, по которым бежали с королевичем; преследуемые им схватили Гаврилу Олексича и сбросили его со сходен вместе с конем. Но по Божьей милости он вышел из воды невредим, и снова напал на них, и бился с самим воеводою посреди их войска. "

К сожалению, так получилось, что фигура Гаврилы Олексича стала определенного рода "штампом". Она присутствует во всех исторических романах, где речь идет об Александре Невском или следующих после его смерти годах, вероятно закрепившись в массовом сознании после фильма Сергея Эйзенштейна "Александр Невский. По крайней мере в нем впервые прозвучал образ добра-молодца и ухаря, который впоследствии и стал визитной карточкой любого образа Гаврилы Олексича в литературе.

Литературная история другого героя книги - князя Даниила Галицкого имеет под собой Галицко-Волынскую летопись. Разумеется Алексей Югов не переписывал древнерусскую хронику слово в слово, но превратил ее в замечательный исторический роман.

Для примера ознакомимся с фрагментом, вышедшим из-под пера галичанского летописца в XIII столетии:

В год 1231 (…) Даниил вонзил свое копье в воина, и копье сломалось, и он обнажил свой меч. Он посмотрел туда и сюда и увидел, что стяг Василька стоит, и тот доблестно борется и гонит угров; обнажив меч свой, пошел Даниил на помощь брату, многих он ранил, а иные от его меча погибли.

А вот как Алексей Югов описывает то же самое сражение спустя 700 лет:

И вот уже дорубился было Даниил королевской хоругви! Уже изломил он копье в некоем великане мадьярине и теперь прокладал себе дорогу мечом. Разит князь Данило своей тяжкой десницей. Крушат все вокруг не отступающие ни на шаг от князя горцы.

Как видно из сравнение, попадание одного описание в другое очень точное. В дальнейшем такое следование сюжету Галицко-Волынской летописи еще не раз встретиться на протяжении повествования, и сложно сказать, считать ли это плюсом или все-таки минусом произведения.

§ Ритуальное значение и функции меча в романе А.В. Югова "Ратоборцы"

Несмотря на то, что события в романе Алексея Югова разворачиваются уже в христианском государстве, связь времен не нарушена и многие, возникшие еще в языческие времена, маркеры, безусловно сохранились.

Меч - свидетельство древности. Традиционность и преемственность несут не только речь героев и ли используемые ими устойчивые выражения, но еще и предметы. В первую очередь к ним относится конечно же оружие. Югов пишет:

На князе его обычная, излюбленная одежда (…). Слева, на кожаной, через плечо, перевязи, меч отца, деда, прадеда - меч Романа, Мстислава, Изяслава.

Вряд ли в эпоху, когда оружие, по замечанию академика Кирпичникова, развивалось с каждым поколением, князь стал бы пользоваться устаревшим типом меча, поэтому перед нами скорее деталь, напоминающая о глубине и славности старшей ветви потомков Мономаха.

В "Повести об убиении Андрея Боголюбского" есть похожий момент:

"Блаженный же вскочил, хотел схватить меч, но не было тут меча, ибо в тот день взял его Анбал-ключник, а был его меч мечом святого Бориса. "

Разница в прошедших между правлениями Бориса и Андрея Боголюбского так же велика, как и между правлением Даниила Романовича и его прадеда Изяслава соответственно. Таким образом, мы вычленяем еще одну символическую функцию меча - служить свидетелем древности рода.

На самом деле это общеевропейская тенденция, которая уходит корнями еще во времена Великого переселения народов и воинские обычаи германских "варварских" племен. Ее развитие и трансформация подарили нам замечательную по своей эпичности историю про меч, по праву владения которым английский феодал владел и своей землей. Мы уже знакомились в нею в главе, посвященной мечу в летописях, когда цитировали монографию Эварта Окшотта "Археология оружия".

Ритуально - судебная функция меча. В наши дни на шевронах судебных приставов изображен меч. Это не просто украшение, это проекция в человеческое сознание карающей, судебной роли меча, которую она получила еще много веков назад. Отражен этот момент и в древнерусской литературе и в романе Алексея Югова.

"И ведь что творят! Еще же и Батыевой рати оскомина не сошла!. Ну. стало быть, меч нас рассудит!" - решительно заключил князь и встал".

Получается, что еще одна функция меча, по мнению героев Югова, судебная. Понять выражение можно по-разному. С одной стороны, меч судит сам, как существо одушевленное.

Поскольку судит он князей, то и сам должен быть статусом выше них. Единственным таким судией, право которого на правосудие над собой признают князья - Господь Бог.

Таким образом, это выражение хранит в себе память о тех далеких временах, когда меч обожествлялся, как предмет, божественный, родившийся из огня особенным образом, иначе, нежели даже топор или копье. С другой - меч рассудит, потому что виновных судят мечом.

Суд, в представлении древних, это всегда акт Высшего правосудия, а посему судебная функция меча есть частный случай его ритуального значения. Здесь и судебный поединок викингов, "хольмганг", и западноевропейский "Божий суд", и, конечно же, судебные поединки в Московии, описанные послом Сигизмундом Герберштейном.

Образ и функционирование меча при описании действий в романе А.В. Югова "Ратоборцы"

При переходе от ритуальных смыслов к смыслам функционирования следует понимать, что они не составляют единого понятийного целого. Иногда это может быть лишь вскользь упомянутая деталь, но эта деталь задает тон всему повествованию. К числу таких деталей следует отнести упоминание о льготе, которую Даниил Галицкий получил в ставке Батыя.

Даниил мог входить к Батыю не снимая меча. Когда Алексей Югов хочет проиллюстрировать особое расположение хана Батыя к Даниилу Галицкому, он делает это всего лишь одной деталью.

"Неслыханное благоволение Батыя к Даниилу простерлось до такой степени, что ему, единственному из князей и владетелей, единственному из герцогов, разрешалось входить к хану, не снимая меча".

Что это значило на практике? Мы уже говорили о том, что оружие, меч - символ свободного человека во многих культурах. В предыдущей главе, посвященной мечу в древнерусской литературе, мы вывели символические значения меча как предмета - мечами обменивались в знак дружбы, мечи отправляли сильному князю в знак покорности. Оставить русскому князю право носить меч в своем присутствии значило высказать ему высокое доверие в благих намерениях и признать в нем свободного человека, чего не признавалось Батыем за многими из монгольских подданных.

И вполне естественно следующее предложение, которое Алексей Югов поместил в том же абзаце. Он пишет: "И весьма круто изменилось отношение к галицким среди всевозможных нойонов, батырей, багадуров и прочих - несть им числа! - сановников хана". Видимо все эти нойоны, батыры, багатуры как раз-таки и не имели таких прав и свобод, какими по сюжету Батый наградил Даниила Галицкого.

"Чту крест св. Петра, но против меча в его руках". Еще один художественный образ, в котором пересекаются вера и война, можно проследить в разговоре Даниила Галицкого с папским легатом Плано Карпини - совершенно реальным историческим персонажем, побывавшем у монголов по велению Папы, и оставившим нам свое сочинение "История Монгалов, именуемых нами Татарами".

До сих пор оно является одним из ценнейших источников сведений о жизненном укладе и военном деле монголо-татар в 13 столетии, хотя основная миссия Карпини была конечно же не литературно-этнографическая, а дипломатически-разведывательная.

(…) Будучи соседом Венгрии, Польши, Чехии - стран католических, - я убедился, что господин папа утверждает непогрешимость свою и в политике. Как христианин, я чту крест Петра, однако против меча в его руках".

Перед нами богатый образ в афористичной форме. Дело в том, что, согласно христианским историческим документам, апостол Петр был распят язычниками. Перед смертью он попросил своих палачей распять его вверх ногами, ибо, как и апостол Андрей, он не считал себя достойным умереть также как и Христос.

Однако следует заметить, что еще Петров крест сильно напоминает обнаженный меч, воздетый клинком в Небо. Таким образом, меч в руках святого Петра - это меч в руках римского Папы.

С 1095 года, когда Папа Урбан Второй призвал всех отправляться в Крестовый поход - меч в руках Папы держали крестоносцы. И Северные Крестовые походы, в отличии от миссий в Святую Землю, ставили своей целью не освобождение Иерусалима, а расширение Римско-Католической церкви на Восток. В наши дни в политической риторике Римско-Католическую Церковь превратилась в блок НАТО, но задача по расширению на Восток осталась.

И еще один одна вероятная трактовка слов Даниила Галицкого. После Тайной Вечери, когда Христос молился в Гефсиманском саду, а Иуда привел солдат, с Учителем был святой Петр. У Петра был с собой меч, которым он отрубил ухо одному из рабов, однако Иисус попросил апостола убрать оружие и излечил раба. Таким образом, Даниил Галицкий занимает более христианскую позицию, нежели посланник Римского папы, протестуя против меча в руке апостола Петра.

"Мечом и сохою". Тема связи трудов ратника и земледельца не заканчивается только на уподоблении монгольского вторжения потоку саранчи. Вообще эта связь очень характерна для Средневековья - причем не только русского, но и западноевропейского. Со временем она разовьется в феодальную систему, а когда промышленная революция раздвинет границы Российской империи до недостижимых ныне пределов, выльется в феномен казачества.

Александр Невский в романе касается этой темы со свойственной его образу политической дальновидностью русского патриота: "А другую половину рыцари да шведы захватят!. К чему же тогда народ русский трудился - и мечом и сохою?!"

Здесь будет уместным вспомнить академика Д.С. Лихачева, который также касался этой темы в своей монографии "Слово о полку Игореве" и культура его времени", проводя параллели между ратным и сельскохозяйственным трудом.

"Обнажить меч". Выражение "обнажить меч", то есть достать оружие из ножен и атаковать противника, Алексей Югов однозначно интерпретирует как фигуральное образное выражение, не обязательно имеющее отношение к мечу как таковому. Иначе очень сложно объяснить, почему "меченоша", то есть воин с мечом и топором, стоящий за спиной князя Александра, Гринька Настасьин:

"А может быть, он мне велит, Александр Ярославич, обнажить меч? Ну, тогда держись, татарская морда!." - подумал Гринька и стиснул длинную рукоять своего серебряного топорика, готовясь ринуться на Чагана.

Можно только представить, что было бы с Русью, если бы во время политических интриг Александра Невского несдержанный стражник убил бы ханского посланца. Впрочем случаи убийств баскаков действительно будут иметь место через некоторое время после Александра Невского, однако происходить они будут в ходе народных волнений и, разумеется, - в Новгороде.

"Прокладывал себе дорогу мечом". После того, как меч обнажат, его следует немедленно применить. Одним из художественных образов применения оружия следует считать выражение "Прокладывал дорогу мечом". Его Алексей Югов упоминает в уже процитированном выше фрагменте про сражение Даниила с мадьярами в 1231 году.

Напомним, как оно звучит у писателя: "Уже изломил он копье в некоем великане мадьярине и теперь прокладал себе дорогу мечом".

Примечательно, что в первоисточнике - Галицко-Волынской летописи, нет никакого упоминания о прокладывании оружием каких либо дорог. Ничего подобного не встречается и в "Повести временных лет". Сложно сказать об остальных летописях, возможно где-то оно и встретится, однако при подготовке данной дипломной работы этого не произошло.

"Кроит от плеча до седла врагов" и его вариации. Дважды Алексей Югов использует в романе выражение "кроить мечом". В летописях, рассмотренных автором данной дипломной работы, его замечено не было.

"И в воображении своем Гринька уже сжимает рукоять меча и кроит от плеча до седла врагов Русской Земли, летя на коне на выручку Невскому".

Сходное выражение встречается на той же странице: "Гринька Настасьин кипел гневом. "Вот погоди! - в мыслях грозился он Чагану. - Как сейчас подымется Александр Ярославич, да как полыснет тебя мечом, так и раскроит до седла!"

Кроить, в смысле разделять шкуру или ткань на куски, свойственно портным, скорнякам - словом, ремесленникам, людям из простонародья. Поэтому неслучайно, что это выражение исходит от мальчишки неблагородных кровей, волею случая подружившегося с князем и ставшим его другом и помощником. Югов увязывает происхождение мальчишки и его манеру общаться воедино, тем самым добавляя тексту своего романа жизненного правдоподобия.

Меч вязнет в татарах, подобных саранче. Среди художественных образов меча в бою, которые использует Алексей Югов в своем романе, встречается один очень живописный фрагмент. В нем говориться о бессилии русского оружия против несметных полчищ завоевателей.

Они, татары, всяк народ встречный подмяв под себя, мешали его с собою, все языки!. И возрастали числом, и катились, и катились все дальше, а их все больше да больше становилось! (.) А что ж - с мечом против саранчи?! И меч вязнет!

И здесь мы снова оказываемся на стыке двух смысловых категорий. Совсем недавно в этой же главе мы говорили о связи меча и креста, теперь пришло время поговорить о стыке понятий ратного дела и мирного труда.

"Повесть временных лет" сообщает о саранче на Руси трижды. Первый раз: В год 6602 (1094) (…) В тот же год пришла саранча на Русскую землю, месяца августа в 26-й день, и поела всякую траву и много жита. И не слыхано было такого в земле Русской с первых ее дней, что увидели очи наши, за грехи наши.

Второй раз стихийное бедствие произошло на следующий год: В год 6603 (1095). В лето пришла саранча, месяца августа в 28-й день, и покрыла землю, и было видеть страшно, шла она к северным странам, поедая траву и просо.

И третий раз, совсем кратко: В год 6611 (1103). (…) В том же году пришла саранча, августа в 1-й день.

Таким образом, мы видим, что саранча - это отлично знакомая людям того времени беда. В русском языке у беды есть синоним - существительное "напасть", которое в свою очередь происходит от глагола "нападать".

Поэтому неудивительно, что в сообщении о монголо-татарском нашествии 1237 года автор Лаврентьевской летописи сообщает: " (.) пришло их на Русскую землю бесчисленное множество - как саранча, пожирающая траву, так и эти варвары христианский род истребляли".

То есть в приведенном отрывке Югов играет с уподоблением "безбожных татар" (цитата) саранче, которое придумал восемь веков назад безымянный летописец. И образ меча, которого изначально не было в летописи, необходим Югову для того, чтобы максимально усилить эффект беспросветности бытия.

Герой романа как бы говорит: меч, славное оружие, символ русской свободы и независимости, оказывается бессилен против неисчислимых полчищ врага. Ничего нельзя сделать - меч вязнет

Меч против своих. Однако меч не был только оружием войны, был он и оружием Новгородских беспорядков, сродни тем, что происходят сейчас на Украине. Для этого города, жившего торговлей, было характерно вовлечение практически каждого свободного жителя во внутреннюю политику - не только на вече,, но и в драке. Югов касается и этой стороны новгородской жизни и пишет:

" (…) в те особенно грозные дни, когда улицы Новгорода полнились до краев народом, (.) когда конец подымался против конца, улица против улицы, когда созванивали сразу два веча, а потом то и другое, каждое под боевым стягом, и не с дрекольем только одним, но и с мечами, и с копьями, и в кольчугах, разнося попутно по бревнышкам дворы и хоромы бояр, валили на Волховский Большой мост, чтобы там - без всяких дьяков и писцов - разрешить затянувшиеся разногласия по вопросам городского самоуправления".

Видно, что народные протесты показаны писателем как маленькая война, на которую выходят далеко не смерды с дрекольем, но вполне обеспеченные жители Новгорода. Они вооружены мечами, у них доспехи, и это - кстати! - горожане, а вовсе не дружинники князя.

Безусловно, специфика ремесленного и купеческого быта предусматривала гибкую систему скидок по принципу "ты мне - я тебе", поэтому меч, как полезный предмет в неспокойное время, был у многих.

И пришли, вооружась и со стягом, на Козьмодемьянскую улицу, пограбили дом его и других дворов много, и на Яновской улице берег ограбили. (.) И с того часа стала вражда множиться (…) и начали люди сбегаться с обеих сторон, как на битву, в доспехах на мост Великий; были и погибшие: те от стрел, а те от мечей, и мертвые были будто в бою.

Из этого небольшого отрывка становится ясно, что меч в руках бунтовщиков означает убийства, которые действительно случались во время таких беспорядков - Новгород не зря получил свое прозвище "Вольный".

Состояние оружия после битвы. Иногда показать ярость битвы бывает удобно через детали. Об одном из сражений, имевших место в книге, Югов сообщает так

Русские мечи по самый крыж покрыты были кровью. Рукояти поприлипали к ладоням. Но и у татар с кривых сабель, досыта упившихся русской кровью, кровь текла по руке в рукава халатов и бешметов.

Крыж в данном случае - перекрестье меча, то есть та его деталь, которая закреплена перпендекулярно клинку и предохраняет руку от соскальзывания вражеского меча на пальцы воина.

Длина клинка обычного меча того времени порядка 70 сантиметров, и чем ближе к кончику клинка, тем удар был сильнее. Соответственно, у основания клинка удар наименее сильный, это же правило применимо и к дубине. Поэтому, когда Югов пишет что мечи были покрыты кровью по самый крыж, он вероятнее всего хочет сказать, что русские воины столь яростно старались победить врага, что даже самые слабые их удары причиняли тому немалый вред.

"Заяты мечом". Дважды Алексей Югов использует в своей книге фразу "заять мечом". Это буквальная цитата отступной тевтонских рыцарей из "Жития Александра Невского"

Югов оба раза применяет его по отношению к западным соседям Руси - венгерскому королю Бэле и князю литовскому Миндовгу в первом случае:

А Бэла? Миндовг? Едва прослышал сей последний, что венгры вторглись в Галичину, как тотчас кунигасы его устремились к востоку, и многое - и Торопец и Торжок заяты были мечом.

Во втором случае выражение "заять мечом" относится к воспоминанию о разгроме тевтонских рыцарей:

И того же лета уже присылают немцы послов именитых с поклоном: "Все вернем Великому Новгороду, что заяли мечом, - ото всего отступаем. Дайте нам мир!. "

В обоих случаях "заять мечом" значит "завоевать силой оружия", что восходит к фразеологизму "взять мечом", о котором мы говорили в разделе о древнерусской литературе. Таким образом писатель снова возвращается к древнерусской основе своего литературного творчества, стремясь передать колорит эпохи и ее отличите от дня сегодняшнего на бытовом лексическом уровне.

Вывод, основанный на материале главы 1

Для нашего исследования образ меча в древнерусской литературе является точкой отсчета, своего рода направляющей, тогда как его образ в произведениях писателей-беллетристов - вторичным, пропущенным через собственное сознание явлением.

Меч в древнерусской литературе. Меч выступает в качестве священного предмета для языческого мировоззрения, аналогичного по своему семантическому наполнению кресту в христианстве. Непосредственное функционирование меча в бою для летописца не представляет особого интереса, он обходится простыми глаголами "изрубил", "порубил", реже - "обнажил меч" в значении "применил".

Прочие наблюдения: при заключении мира посредством братания, воевода Претич и неназванный печенежский предводитель обменялись оружием.

Меч мог выступать в качестве свидетеля клятвы или владения территорией. Часто меч рассматривался как выразитель воли Всевышнего, который мог послать меч против грешников.

Положительный герой берет меч в руку правую - в значении "правильно поступающую". Побежденные - склоняют головы под мечи, что приравнивается к передаче оружия победителю, передаче себя на его волю.

Меч - безусловный символ и воплощение силы, но еще он же символ и средоточие ответственности. Бесчестные дела способны не просто лишить потомков дедовской славы, пребывающей на них подобно благодати, но и затупить их мечи.

Огонь сопровождает меч не только в пути от наковальни до ножен, но и в бою. Термин "огнем и мечом" в древнерусской литературе еще не встречается, однако множественные случаи употребления рядом огня и меча, в т. ч. в одном предложении, говорят о том, что это событие рано или поздно должно произойти.

Меч в романе Бориса Васильева "Князь Святослав". Борис Васильев никогда не специализировался на военной истории столь древних времен. Безусловно, его сила не в следовании исторической правдоподобности, а в создании характеров, умении описать ситуацию такими словами и оборотами, чтобы вызвать живой отклик со стороны благодарного читателя.

Однако, тем более было интересно проследить, как в его творчестве отразился образ меча, ибо Борис Васильев не слишком глубоко разбирается в деталях средневековой войны, а значит в его творчестве осталось лишь самое яркое и цепляющее, что хранилось в его писательском воображении. Борис Васильев явно выделяет меч изо всего остального арсенала средневекового вооружения, практически полностью игнорируя как топор, так и копье.

Для художника чувственное всегда важнее материального. Что же для Бориса Васильева главное в образе меча? Главное для него - кино в голове читателя, то есть картинки и звуки.

Борис Васильев упоминает в своем романе три воинских ритуальных жеста - опоясывание мечом, клятву на оружии и объявление войны посредством бросания меча к ногам врага. Первый необходим для аппелляции к образам, которые знакомы читателям, второй так же соотносится с ними и хорошо понятен, третий являет собой зрелищное действо, которое очень красиво выглядит и живо визуализируется в голове читателя. Здесь же - все прочие образы, которые легко представить впечатлительному читателю: звон мечей, ослепление блеском мечей - как описание упоения военной мощью, замах меча - как описание подготовительных действий.

Меч в романе Алексея Югова "Ратоборцы". Как нам удастся проследить, в образах меча Алексей Югов старательно следует летописной традиции, активно использует старинные речевые обороты, постоянно балансируя на грани между стилевым единообразием далекой эпохи и необходимостью писать так, чтобы быть услышанным, понятым и увлекающим своих собственников современников и их потомков.

Литературная история князя Даниила Галицкого местами представляет собой переписанную Галицко-Волынскую летопись. У Алексея Югова русский меч - свидетельство древности и олицетворение верховного судебного права, которое касается даже князей

Меч символизирует независимость Даниила в ставке Батыя.

Князь Александр Невский высказывается против меча там, где он отстаивает интересы папского престола.

Меч - оружие русского народа наравне с сохой, но, будучи обнажен, он прокладывает себе дорогу и кроит противника - то есть делает работу лесоруба и скорняка. Эти символы еще раз возвращают нас образу трудового человека, ратный труд и труд земледельца, скорняка выводятся в одну общую диагональ.

Трудовая параллель находит воплощение и в образе ратного дела как борьбы с полевыми вредителями. Враг предстает в образе саранчи, в которой и меч вязнет. Саранча - враг крестьянина, поэтому враг Русской Земли, одним из образов которой является поле, также уподобляется саранче.

Иногда меч поднимается и против ближнего своего, как это происходит в Новгороде. И становится несколько страшно за такую вольницу, и тем более становится понятно, насколько трудно Александру Невскому было управляться в этом городе с его неспокойными жителями. И насколько сложно приходилось тем врагам, которых новгородцы, под его началом, ходили побеждать.

Глава 2. Топор

Топор, в отличие от меча, далеко не всегда и всеми мыслится как полноценное боевое оружие. За много лет разговоров о средневековом вооружении автору данной дипломной работы удалось выделить два постулата, которые высказывали его собеседники, представители совершенно разных репрезентативных групп.

Во-первых, топор это оружие народного ополчения, а у профессионального воина-дружинника топора быть не должно, потому что у него есть меч. Однако если это викинг, его вооружение однозначно включает в себя топор, желательно, огромный. Так же часто доводилось слышать, что топор викинга должен быть двусторонний - хотя сами викинги такого оружия никогда не знали.

Во-вторых, топор это оружие, которое требует огромной физической силы, а в бою оно даже опаснее меча. В общем-то верно, топор действительно наносит мощные удары Однако, изменить их траекторию "в последний момент" практически нереально из-за высокой инерционности ударов.

Что касается огромной физической силы для воина с топором, то это не совсем верно. В данной главе мы коснемся массо-габаритных характеристик боевых топоров и окажется, что топор - один из самых легких видов оружия, сражаться которым под силу даже ребенку.

Говоря о восприятии топора массовым сознанием, следует добавить еще и то, что в нем топор является таким же выразителем народного гнева и протеста против монголо-татарского ига, каким в эпоху более позднюю станет рабочий, выворачивающий булыжник из мостовой.

В данной главе нашего исследования мы сравним древнерусскую, советскую и российскую литературу и постараемся понять, почему исторически сложилось так, что топор мыслится оружием простого народа, а не княжеских дружин, хотя боевые топоры в сражениях использовали как те, так и другие.

2-А Образ топора и особенности его функционирования в древнерусской литературе

Одним из самых доступных и распространенных на Руси (и за ее пределами) видов оружия в Средние века был топор. Топор - оружие прозаическое, он служит и для работы и для войны, однако им сравнительно редко сражаются военные предводители. Соответственно, он не является частым гостем на страницах летописей, и мы наблюдаем интересный парадокс - широко применявшийся на Руси предмет почти не отражен в памятниках древнерусской литературы. Однако ряд фактов применения топора все-таки был засвидетельствован и сейчас мы подробно рассмотрим некоторые.

Ритуальное значение и функции топора в древнерусской литературе

Если в Галицко-Волынской летописи и "Слове о полку Игореве" использование топора не зафиксировано ни одного раза, то в "Повести временных лет" топор фигурирует дважды, причем оба эпизода записаны под 1071 годом.

К сожалению, в древнерусской литературе, изученной в процессе подготовки данной дипломной работы не засвидетельствовано ни одного случая, когда топор упоминается в качестве участника некоего ритуала, или даже обрывочной фразы о том, что данный вид оружия могли в чем-то подобном использовать.

И это при том, что среди археологических находок топоры занимают почетное третье место, уступая лишь наконечникам стрел и копий соответственно.

Оружиеведы выделяют отдельную группу богато орнаментированных боевых топоров, которые могли служить не только в качестве оружия, но и в роли символа власти. Неизвестно точно, принадлежали ли эти топоры высокопоставленным дружинникам или ими сражались непосредственно сами князья. Но об их особом статусе свидетельствует богато украшенная поверхность легендарного топорика, который традиционно приписывают князю Андрею Боголюбскому, а так же инкрустированное клеймо Рюриковичей, недавно расчищенное на топорике, обнаруженном при раскопках в окрестностях суздальского села Шекшово.

Образ и функционирование топора при описании действий в древнерусской литературе

Как уже говорилось в предыдущем разделе, в "Повести временных лет" боевой топор оказывается в центре повествования дважды, причем в один и тот же год - 1071.

Один эпизод повествует о том, как новгородский князь Глеб топором убивает волхва и тем самым гасит зреющий мятеж. Другой эпизод описан более пространно и подробнее мы рассмотрим его в соответствующем разделе. Если говорить кратко, то в нем киевский боярин Ян Вышатич расправляется с восставшими во время голода волхвами на Белоозере. И делает он это так же с помощью топора, а не меча.

Вот что Д.С. Лихачев пишет о разнице между боевым топором и мечом:

Меч употреблялся высшими дружинниками и князем. Он был оружием феодальной аристократии по преимуществу. Любопытно, что его не поднимали против смердов.

Далее Д.С. Лихачев приводит случаи употребления против смердов топора. Данную фразу ни в коем случае не следует понимать, как утверждение о том, что представители воинской аристократии на Руси использовали топоры против смердов, а мечи - против равных себе.

Вне всякого сомнения, Д.С. Лихачев имел в виду конкретное произведение на страницах которого именно топор, а не меч, поднимается против смердов, а именно - "Повесть временных лет", поскольку разграничивать оружие по применению только против определенной группы лиц совершенно неправильно ни тактически, ввиду смешанного строя, ни исторически.

Причина выбора топора князем Глебом. Как литературное произведение нельзя рассматривать вне контекста времени, в которое оно было написано, так и применение боевых топоров героями летописи нельзя отрывать от контекста, в котором они действовали. Начнем с князя Глеба.

Летописец в "Повести временных лет" сообщает:

" (.) волхв объявился при Глебе в Новгороде; говорил людям, представляя себя богом, и многих обманул, чуть ли не весь город, говорил ведь: "Все знаю", хуля веру христианскую, уверял: "Перейду по Волхову перед всеми".

И была смута в городе, и все поверили ему, и хотели погубить епископа. Епископ же взял крест в руки и надел облачение, встал и сказал, что кто хочет верить волхву, пусть идет за ним, кто же верует кресту, пусть к нему идет.

И разделились люди надвое: князь Глеб и дружина его стали около епископа, а люди все пошли к волхву. И началась смута великая между ними.

Глеб же взял топор под плащ, подошел к волхву и спросил: "Знаешь ли, что завтра случится и что сегодня до вечера?" Тот ответил: "Знаю все". И сказал Глеб: "А знаешь ли, что будет с тобою сегодня?" Он же ответил: "Чудеса великие сотворю".

Глеб же, вынув топор, разрубил волхва, и пал он мертв, и люди разошлись. Так погиб он телом, а душою предался дьяволу".

Обратим внимание на том, как именно князь Глеб отправился на расправу с волхвом, и проанализируем детали сообщения летописца. Он записал следующее: "Глеб же взял топор под плащ, подошел к волхву и спросил (.)"

Здесь главное то, что князь взял оружие под плащ, то есть спрятал его от посторонних глаз. Летописец специально заостряет наше внимание на том, что князь воспользовался оружием, которое смог спокойно скрыть от посторонних взглядов. Мы знаем как минимум еще один случай, когда герой повествования так же прятал топор в одежде - Родиона Раскольникова.

Раскольникову было просто прятать топор - он собирался на темное дело в темное время суток и не планировал попадаться людям на глаза. Однако князь Глеб не мог позволить себе кутаться в плащ и действовал на глазах у жителей города. Далеко не все из них были лояльны настроены по отношению к власти князя Глеба, а значит оружие следовало прятать ото всех. В этом случае, полы его плаща, ниспадавшие с плечей, должны были надежно закрыть оружие от любопытных взглядов.

Кроме того, ему требовалось говорить с волхвом и не выдать своего замысла. Обычный бытовой топор был бы заметен, однако мы и не говорим о хозяйственно-бытовом инструменте.

Обратимся к археологии. Вот что пишет во втором томе своей монографии "Древнерусское оружие" А.Н. Кирпичников:

"Важнейшим признаком многих боевых секир является не форма, а размер и вес. По этим признакам большинство однотипных древнерусских топоров и делятся на боевые и рабочие. Сотни проделанных измерений показывают обычные размеры боевых топоров (за некоторыми исключениями): длина лезвия 9-15 см, ширина до 10 - 12 см, диаметр обушного отверстия 2-3 см, вес до 450 г".

Как показывают опыты, проведенные автором данной дипломной работы с копией древнерусского боевого топора из кургана Гнездово, если оружие расположить древком вдоль туловища, а железком - то есть его металлической частью, под мышкой, на манер пистолета в плечевой кобуре, то он не виден не то что из-под плаща, но так же и из-под современной мужской куртки.

Это не единственные, а всего лишь самые яркие примеры богато декорированных, и при этом совершенно функциональных боевых топоров. Вполне вероятно, что для восстановления своего авторитета в глазах народных масс князь Глеб использовал именно подобный боевой топорик с богатыми украшениями.

Причина выбора топора Яном Вышатичем. Касательно второго эпизода от 1071 года, в котором киевский боярин Ян Вышатич расправляется с волхвами топором сложно сказать что-то определенное. Нам остается смоделировать ситуацию в которой он действовал и которая была затем описана в "Повести временных лет".

Известно, что Ян Вышатич имел влиятельных родственников. Он был внуком новгородского посадника Остромира, того самого, который заказал для себя копию Нового завета, известную как Остромирово Евангелие. Отец Яна, Вышата, был воеводой князя Ярослава Мудрого. В дальнейшем Ян Вышатич займет должность тысяцкого, одну из самых ключевых в тогдашнем административно-бюрократическом пантеоне Киевского княжества. Поэтому не случайно что ему и была доверена столь важная миссия как сбор дани.

"В это же время случилось Яню, сыну Вышатину, собирая дань, прийти от князя Святослава; поведали ему белозерцы, что два кудесника убили уже много женщин по Волге и по Шексне и пришли сюда. "

Разумеется, боярин такого уровня был превосходно обеспечен в материальном плане, и мог себе позволить очень хороший меч, даже не один.

Тогда почему же, отправляясь на встречу с волхвами, он взял с собой не меч, а топор?

Ответ мы найдем на страницах летописи:

"Янь же пошел сам без оружия, и сказали ему отроки его: "Не ходи без оружия, оскорбят тебя". Он же велел взять оружие отрокам, и с двенадцатью отроками пошел к ним к лесу. Они же изготовились против него".

Очевидно, Ян Вышатич пошел без оружия потому что не собирался убивать смердов своего князя, а планировал взять их живыми, видимо для показательного суда. Для этого требовалось либо увести их по доброй воле, либо сделать это силой и тогда зачинщиков следовало оглушить. Использовать для этого меч не правильно, ибо, во первых, можно сломать клинок, а во-вторых, никто не знает, как будет двигаться противник в момент оглушения, соответственно, нет стопроцентной гарантии, что он сам себе не травмирует об остро отточенную кромку клинка. В этом случае велика вероятность того, что задерживаемый умрет от обильного кровотечения прежде, чем состоится суд над ним.

Таким образом, топор, повернутый в сторону удара обухом, выступает в качестве тяжелой булавы, или полицейской дубинки. Это наиболее точное сравнение, поскольку перед нами самая настоящая полицейская операция по задержанию организованной преступной группировки.

"И вот, когда Янь пошел на них с топориком, выступили от них три мужа, подошли к Яню, говоря ему: "Видишь, что идешь на смерть, не ходи. Янь же приказал убить их и пошел к оставшимся".

Ян Вышатич - человек своего времени. По его законам, смерды князя, учинившие убийства других граждан, виновны. За смерть в те времена платили смертью. .

Они же кинулись на Яня, и один из них замахнулся на Яня топором. Янь же, оборотив топор, ударил того обухом и приказал отрокам рубить их"

Мы видим, что смерды, и так имеющие солидный список жертв, оказали вооруженное сопротивление людям князя, что позволило Яну Вышатичу отдать приказ отрокам рубить их.

Другие летописные сообщения о применении топора в бою.

Помимо "Повести временных лет", имеются и другие средневековые литературные произведения, в которых в качестве оружия фигурирует топор.

Несмотря на малочисленность этих упоминаний в древнерусской литературе, мы все-таки их находим. Например, сообщение Лаврентьевской летописи о Липицкой битве 1216 года. Князь Мстислав Удалой, рассказывает нам древний летописец, с безудержной отвагой "проехав трижды сквозь полки князей Юрия (Всеволодовича) и Ярослава (Всеволодовича - отца Александра Невского), и сек их топором с петлей на руке".

То обстоятельство, что князь сражался в битве топором, а не мечом, еще раз доказывает, что на Руси не различали оружие по категории статусности. Наоборот, всадник из княжеской дружины начинал бой стрельбой из лука, затем преломлял копье о противника, после чего выхватывал меч или саблю, а уже в ближнем бою, где требовалось короткое оружие, мог взяться за боевой топор. В Западной Европе рыцари никогда не стреляли из лука, тем более - с коня, это было одним из основополагающих правил тактики европейских армий.

И все-таки боевой топор нашел в Древней Руси своих основных потребителей - пехоту. Она не сражалась верхом и потому не входила в состав княжеской дружины. Однако, роль "пешцев" при военных столкновениях была очень высока, что привело позже к осознанию топора как народного оружия.

Один из самых знаменитых эпизодов, когда пехотинец с топором прославился на поле боя, относится к Невской битве. Описывая действия ратников, "Повесть о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра" сообщает:

" (.) Второй - по имени Сбыслав Якунович, новгородец. Этот много раз нападал на войско их и бился одним топором, не имея страха в душе своей; и пали многие от руки его, и дивились силе и храбрости его".

Напомним, что в Невской битве противником Александра Ярославича выступили профессиональные воины шведского короля, и в том числе - рыцари. Ни тех ни других смердами никак не назовешь. А уточнение "одним" по отношению к топору намекает на отсутствие у Сбыслава Якуновича щита или другого, дополнительного вооружения на случай перелома древка топора в бою.

2-Б Образ топора и особенности его функционирования в романе Б.Л. Васильева "Князь Святослав"

Художественное произведение всегда тем и отличается от исторических хроник, что автор волен изменять определенный набор событий и маркеров, характерных в определенное время для определенной точки в пространстве.

Иногда авторский подход - и мы наблюдали это на примере "Ратоборцев" Алексея Югова, создает новые грани реальности, не имеющие к оной ни малейшего отношения. Однако иногда получается так, что летописец и автор, живший в ХХ веке, делали в своих произведениях одинаковые акценты.

Именно так и получилось с боевым топором.

Грозное оружие, которым воины побеждали многочисленных врагов Руси, и хозяйственный инструмент, которым зодчие срубали города и крепости, топор одинаково хорошо знали в северных лесах и южных степях, в станах друзей и врагов.

Ритуальное значение и функции топора в романе Б.Л. Васильева "Князь Святослав"

К сожалению мы не знаем, какие именно воинские ритуалы проводились на Руси с помощью топора, хотя, как уже сообщалось в предыдущем разделе, есть веские основания считать боевой топор оружием, в том числе ритуального свойства. Однако в древнерусской литературе никакого упоминания об этом нам обнаружить не удалось, точно так же, как и в исследуемом романе Борис Васильева. Однако результат близкий к нулю это тоже результат, поэтому для нашего исследования это важная информация.

Образ и функционирование топора при описании действий в романе Б.Л. Васильева "Князь Святослав"

Текст романа Бориса Васильева состоит из 44 тысяч 142 слов, причем слово "меч" встречается в нем 96 раз, а слово "топор" только дважды.

Слова, которые обозначают его разновидности - "секира", "чекан", "клевец" - не встречаются ни разу. О том, сколько раз в тексте "Князя Святослава" встречается слово "копье" и его синонимы мы поговорим позже, в соответствующем разделе.

Первое упоминание топора в романе связано с образом народного негодования, когда оно выплескивается за все возможные пределы и оборачивается большой кровью. При этом народное негодование, о котором идет речь, должно обернуться против главного героя романа - князя Святослава.

"Да, на Руси еще не было липкой паутины чиновничества, связавшего Византию в прочное единое целое, но начинать плести ее следовало с точного определения, что же хочет получать княжеская казна с поверженных русами славянских племен. Да чтобы при этом славяне не так уж часто хватались за топоры. "

Второй раз мы читаем про топор как бы "за компанию", когда Борис Васильев описывает вооружение хазар.

" (.) Их удар поддерживают дружины хазарской знати в тяжелой броне, вооруженные длинными копьями, длинными боевыми топорами, мечами, палицами и легкими саблями, способными при удачном ударе рассечь застежки брони. "

Как видно, здесь нет ничего примечательного, поскольку Борис Васильев дает обобщающий массив текста, повествующий о военном деле противников Святослава, и роль топора здесь не более чем роль одного из кирпичиков, способного создать значимость и полноту описания данного массива.

2-В Образ топора и особенности его функционирования в романе А.В. Югова "Ратоборцы"

Алексей Югов, в отличие от Бориса Васильева, уделяет топору гораздо больше внимания. В романе насчитывается 159 тысяч 698 слов. Из них слово "меч" фигурирует 83 раза, то есть при гораздо большем объеме, употребляется гораздо реже.

Слово "топор" встречается в "Ратоборцах" 28 раз, то есть в 14 раз чаще, чем у Бориса Васильева! Его синонимы также довольно широко представлены: слово "секира" - 8 раз, "чекан" - 5 раз, а "клевец" (в искаженной форме "клювец") встречается только дважды - как уточнение к слову "чекан":

"Рогович разобрал на левую руку поводья, а правой подобрал висевший сбоку свой чекан-клювец и наладил как следует широкую тесьму, на которой висел этот чекан на кисти его правой руки".

Топор у Югова как раз то самое демократичное оружие о котором забывает Борис Васильев. Еще арабские путешественники, этнографы Раннего Средневековья, делали акцент на топоре в руках русских воинов. По сообщению Ибн Фадлана "при каждом из них имеется топор, меч и нож, со всем этим они не расстаются".

Шестью веками позже Сигизмунд Герберштейн дополнил своего арабского коллегу, пояснив: "Каждый (имеет) с собою топор, огниво, котлы или медный горшок (…)".

Итак, мы рассмотрели случаи функционирование топора в романе Бориса Васильева и теперь рассмотрим аналогичные случаи в произведении Алексея Югова. Первое, что будет рассмотрено, это его ритуальное значение и функции.

Ритуальное значение и функции топора в романе А.В. Югова "Ратоборцы"

В отличие от Бориса Васильева, Алексей Югов упоминает богато украшенные парадные топоры в своем романе, а вернее, один такой топор, которым по чину "меченоши" был вооружен один из героев книги, Гринька Настасьин. Мы уже говорили в предыдущих главах, что наличие подобных украшенных серебром и узорами топоров было достаточно свойственно для Древней и Средневековой Руси на всей ее территории. Вот фрагмент, в котором Алексей Югов описывает означенный церемониальный топорик.

""А может быть, он мне велит, Александр Ярославич, обнажить меч? Ну, тогда держись, татарская морда!." - подумал Гринька и стиснул длинную рукоять своего серебряного топорика, готовясь ринуться на Чагана. "

Как следует из текста, боевой топор находился у княжеского охранника наизготовку и тот должен был с его помощью защищать князя, оборонять его. В принципе, это достаточно логично, ведь при нападении на князя завяжется ближний бой, и меч, который по определению длиннее топора, может оказаться помехой из-за своих габаритов. Кроме того, покушение может произойти в тесном помещении, поэтому топор вполне подходит для решения возложенных на него задач - так же, как подошел он для задачи, поставленной князю Глебу в 1071 году.

Однако, возвращаясь к книге Алексея Югова следует сказать, что это все, что нам удается найти в ней о церемониальном / парадном / ритуальном функционировании боевых топоров. Однако и это гораздо больше, чем нам удалось найти ранее у Бориса Васильева.

Образ и функционирование топора при описании действий в романе А.В. Югова "Ратоборцы"

Но князь и дружинники сражаются в книге преимущественно мечами, боевой же топор - за исключением парадного, Югов старается отдать народным массам. Даже когда оружие оказывается в руках князя, оно чаще всего принадлежит незнатному воину:

"Даниил (.) поднял валявшийся близ него горский топор и с размаху грянул по голове первого подвернувшегося".

Это полностью соответствует тенденциям древнерусской литературы, которая, как мы помним из прошлого раздела, уделяла топорам совсем мало внимания. Почему так происходило нам поясняет академик А.Н. Кирпичников:

" (.) сообщения летописи о топорах очень немногочисленны. Источники подчеркивают необычные или исключительные случаи владения этим оружием. (…) В XI-XIII вв. в связи с возрастающей ролью конницы военное значение топора снижается, хотя он по-прежнему остается массовым пехотным оружием".

Соответственно, если бы топор в своем "пешем" статусе описывался в древнерусской литературе, ему бы сопутствовала просторечная, народная, стилистика. Например, был бы возможен такой фрагмент:

"Пешая рать, которых в дружеской перебранке конники именовали пешеломы, услыхав звук трубы, торопливо вздевали на кисть руки тесьмяные или кожаные петли топоров (…)"

Однако этот фрагмент описывает заурядную подготовку к сражению, поэтому такой текст просто не мог быть отражен в летописи. Но если его не могло быть в летописи, то это еще не значит, что его не могло быть в книге Алексея Югова, откуда мы его и процитировали.

И сейчас мы посмотрим, какие еще слова и образы Алексей Югов нашел для топора в своем романе "Ратоборцы".

"Приходит с топором" При помощи топора жители Древней Руси делали засеки, запасались топливом, наводили мосты, чинили суда. Отражен этот прикладной характер топора и в романе "Ратоборцы", в сцене где ополченцы собираются под княжий стяг:

"И те, что обитали окрест, приходили кто как обворуженный: один (.), другой - с топором, а третий - с одним, как бритва отточенным, засапожником".

Это именно тот случай народного волнения, когда говорят, что Русь взялась за топоры - мы вспоминали о нем в самом начале раздела, посвященного топорам. Югов передает значение этого понятия через действие, а не через слово, однако читателям становится ясно, что дело приняло серьезный оборот.

Народ к топору добрый. Еще более серьезным для врагов Русской земли является то обстоятельство, что поднявшийся на ее защиту народ весьма ловко владеет своими топорами в бою. В романе встречается такой фрагмент:

"О-ох, Данило Романович! - почти простонал он. - И до чего народ к топору добрый - как на подбор. Покрой ты их своей княжеской милостью: вели в бою умереть. Умрут!. "

Здесь мы видим идеальную картину единения власти и народа, что далеко не всегда получалось в Новгороде, своевольные жители которого неоднократно выгоняли с княжеского стола приглашенного ими же самими Александра Невского.

"Встретить ударами топоров". Обычно хозяева встречают гостей объятиями, однако не тогда, когда незваный гость - монголо-татарин. В описании схватки с войсками Батыя Алексей Югов использует глагол "приняли", однако тут же возвращает смысл сказанного к реальному положению дел - добавляет, что встретили татар "в топоры".

"Там, где возле Ляшских ворот к самому городу подступили дебри, тут поставил Батый стеноломы и камнеметы. Били непрестанно - денно и нощно. Выломили стену, и тогда ринулися в пролом - тьмы и тьмы! Киевляне же, галичане, волынцы приняли тут их в топоры".

Таким образом, Югов уравновешивает безродную массу - "тьмы и тьмы" другой массой, массой людей, которые сражаются за свой дом. Он пишет, что киевляне, галичане, волынцы устояли под обстрелом города из камнеметов, и когда враг проломил брешь в стене, они приняли врага "в топоры", то есть в ближний бой. После топора возможна только еще более тесная степень ближнего боя - "в ножи". В ней обеспечен максимальный контакт схватки, однако ножами против воинов с саблями и мечами много не навоевать. Следовательно "в топоры" - максимально возможный по своей плотности способ уничтожения врага.

Вот так мы наблюдаем, как одним только выражением "в топоры" Алексей Югов передал состояние кровопролитной битвы за каждую пядь городской стены.

"Голову топором отвалит". В некотором смысле топор в руках русского человека становится символом праведного гнева, поэтому не суть важно кто держит оружие - крестьянин, ремесленник или купец, о котором говорится в следующем фрагменте:

(.) А сунешься на Русь - тут, того и гляди, новгородец - даром что, торговая косточка! - а разъярить его, так живо голову топором отвалит!

Если внимательно перечитать данный отрывок, можно обратить внимание на округлую мягкость данной фразы. "Разъярить - живо голову топором отвалит", говорит один из персонажей романа и можно представить резкий, неожиданно быстрый и точный удар, который наносит своей жертве внешне неспешный, неторопливый медведь. Именно такие звери, как мы знаем из многочисленных передач о животных, весьма успешно ловят рыбу, а поймать ее в родном водоеме занятие вовсе не для медлительных.

"Сюда и топор не захаживал" Когда Алексей Югов хочет показать нам непролазные чащи русских лесов он вновь обращается к образу топора. Топор был извечным спутником русского человека и захаживал с ним везде, куда ступала его нога - на войну, на строительство городов и, конечно же, в лесную глухомань.

Всадники то и дело огребают краем ладони со лба крупный пот. Но Александр Ярославич не разрешает снимать ни шлема, ни панциря.

"Самая глухомань, - сказал он. - Сюда и топор не хаживал. Места Перуньи. Быть готову!".

Князь как бы усиливает смысл своих слов, добавляя "места Перуньи". К середине XIII века язычество на Руси уже окончательно было повержено христианством и загнано в самые дальние уголки обжитого мира - туда, куда и охотники с лесорубами, куда топоры - не захаживали. О том, что именно в такую чащу и пришел князь со своими воинами автор нам сообщает через динамический образ топора, который туда не захаживал.

"Опершись на длинное оскепище топора" Однако топор не всегда и не только служит для изображения боя. Иногда он помогает раскрыть образ людей, фактом своего существования дать отправную точку для понимания ситуации в целом. Вот пример.

"Сильно поочистили поле!. Уж кое-кто из богатырей, сбрасывая тылом руки горячий пот с чела, отгребая волосы, подставляя ветерку испылавшееся лицо или опершись на длинное оскепище топора, пускал на всю обширную луговину торжествующий гогот вслед убегавшим татарам"

Оскепище - это рукоять топора. Опереться на длинное оскепище может только пеший воин, татары, вслед которым насмешливо смотрели воины - всадники. Таким образом, мы видим картину того, как пешие полки отдыхают после битвы.

Сначала мы читаем, что воины сильно поочистили поле, а затем камера как бы отъезжает назад и мы видим, что они стоят пешими. Мы понимаем, что богатыри, о которых идет речь - самые простые мужики, которые никогда не сражались верхом, подобно княжеским дружинникам. Однако сегодня, в этой битве, они сражались наравне с лучшими воинами-профессионалами, поскольку исход боя определяет не только и не столько подготовка, сколько боевое состояние духа.

Писатель разряжает обстановку, не давая фрагменту проникнуться чрезмерным пафосом - он включает в тот же самый абзац словосочетание "торжествующий гогот", который возвращает нас к образу совсем не созданных для подвигов маленьких людей. И топор здесь - ключевой образ для понимания этого авторского ребуса, поскольку если бы он изображал воинов-дружинников топоры пришлось бы заменить на мечи и копья.

Вывод, основанный на материале главы 2

Художественное произведение всегда тем и отличается от исторических хроник, что автор волен изменять определенный набор событий и маркеров, характерных в определенное время для определенной точки в пространстве. Посмотрим, насколько это утверждение коснулось топора.

Топор в древнерусской литературе. Как видим, в древнерусской литературе, изученной в процессе подготовки данной дипломной работы не засвидетельствовано ни одного случая, когда топор упоминается в качестве участника некоего ритуала, или даже обрывочной фразы о том, что данный вид оружия могли в чем-то подобном использовать.

В "Повести временных лет" боевой топор оказывается в центре повествования дважды, причем в один и тот же год - 1071. Оба раза выбор топора продиктован внешними причинами, оба раза применение топора велось против смердов, оба раза результат был достигнут.

Также имеются упоминания всадниками боевых топоров на войне, в Липицкой битве. Тем не менее, исторически топор - оружие преимущественно пешего воина, а поскольку о них в летописях, как о людях неблагородного рода, сообщалось мало, то и дефицит упоминаний топора вполне объясним.

Топор в романе Бориса Васильева "Князь Святослав". Текст романа Бориса Васильева состоит из 44 тысяч 142 слов, причем слово "меч" встречается в нем 96 раз, а слово "топор" только дважды. Разновидности топор - "секира", "чекан", "клевец" - не встречаются ни разу. Это можно считать следствием уже упомянутого дефицита описаний топора в летописях. Как видно, образ и функции боевого топора для Бориса Васильнева не являются приоритетными.

Топор в романе Алексея Югова "Ратоборцы". Алексей Югов, в отличие от Бориса Васильева, уделяет топору гораздо больше внимания. В романе насчитывается 159 тысяч 698 слов. Из них слово "меч" фигурирует 83 раза, то есть при гораздо большем объеме, употребляется гораздо реже.

Слово "топор" встречается в "Ратоборцах" 28 раз, "секира" - 8 раз, "чекан" - 5 раз, а "клевец" (в искаженной форме "клювец") встречается только дважды - как уточнение к слову "чекан".

В отличие от Бориса Васильева, Алексей Югов упоминает богато украшенные парадные топоры в своем романе, существование которых многократно подтверждено археологическими изысканиями. Однако наличие такого топора у одного из героев не влияет на создание писателем текста, в котором раскрывается ритуальное значение топора.

Боевой же топор Югов старается отдать народным массам, и даже когда Даниил Галицкий сражается топором, то это не его оружие, а топор простого воина, который князь схватил после потери собственного оружия.

Все сцены в книге, связанные с применением топоров как оружия, рассказывают об ополченцах, которые этими топорами очень хорошо сражаются. Поэтому Югов использует такие конструкции: "приходят с топором", "народ к топору добрый", "встретили ударами топоров" и "голову топором отвалит". Данные выражения помогают уже на уровне восприятия текста нарисовать образ воина с топором.

Глава 3. Копье

Копье в современной культуре нашло широкое отражение именно как оружие конного воина, а говоря более узко - западноевропейского рыцаря. Именно его образ однозначно узнаваем молодежью, о чем говорит использование данного маркера пародийным рекламным роликом, в котором показаны двое сражающихся швабрами велосипедистов.

Поскольку любая реклама работает, в первую очередь, с сознанием целевой аудитории, взывая к образам и смысловым акцентам, скрывающимся в голове конечного потребителя, можно сказать, что роль копья как атрибута конного рыцаря зафиксирована в общественном сознании весьма четко.

Образ рыцарей, на полном скаку сшибающихся копьями в разгар турнира - эта одна сторона культурного штампа. Другая, куда более серьезная и глубокая по своему понятийно-содержательному элементу, сторона - поединок Пересвета и Челубея, предваривший Куликовскую битву. К сожалению, на данный момент приходиться говорить о широком распространении первого образа и дефиците популяризации второго, что, в связи с высоким уровнем социального запроса на патриотику, выглядит достаточно странно.

В данной главе мы изучим ритуальное значение копья как оружия, открывающего средневековую битву, показателя высокого накала страстей в сражении, предмета, которому покоряются вражеские города.

3-А Образ копья и особенности его функционирования в древнерусской литературе

2 августа 1377 года воины ордынского царевича Араб-шаха Музаффара напали на русское войско, расположившееся лагерем на берегу реки Пьяны. Возглавивший его князь Иван Дмитриевич пал в бою, судьба пришедших с ним ратников так же незавидна.

Развивая успех, ордынцы разграбили Нижегородское княжество и взяли Рязань. Причиной столь легкой победы Араб-шаха Музаффара стала беспечность его противника. Вот что рассказывает "Повесть о побоище на реке Пьяне":

"И собралось великое войско, и пошли они за реку за Пьяну. И пришла к ним весть о том, что царевич Арапша на Волчьей Воде. Они же повели себя беспечно, не помышляя об опасности: одни - доспехи свои на телеги сложили, а другие - держали их во вьюках, у иных сулицы оставались не насаженными на древко, а щиты и копья не приготовлены к бою были".

Летописец четко дает нам понять - основным оружием воинов Ивана Дмитриевича были копья. Не только для этого сгинувшего войска, но и для каждого Русского княжества именно такой расклад и являлся самым характерным на протяжении всех Средних веков.

Археологи свидетельствуют: наконечников копий найдено столько, что поспорить с ними могут лишь еще более многочисленные находки наконечников стрел. Впрочем, если один копейный наконечник равен одному копью, то одна стрела совсем не равна одному луку.

Данную выкладку о большом распространении на Руси копья косвенно подтверждает запись под 1229 годом, оставленная автором Галицко-Волынской летописи: "Когда Даниил приехал в Галич, галичане затворили город, Даниил захватил двор Судислава. Сколько там было вина, овощей, еды, копий, стрел - страшно смотреть!"

Копьем сражались князь и его дружина, разя противника из седла, копье же было оружием пехоты и ополчения, которое мог себе позволить практически каждый, кроме социальных низов общества. С его помощью добывали зверя охотники. И конечно же с помощью копья отстаивали древнерусские идеалы в схватке с врагом:

Ритуальное значение и функции копья в древнерусской литературе

Копье, в отличие от меча, не имело такой развитой символической системы, однако в произведениях древнерусской литературы зашифрован хотя и менее развитой в личном отношении, но, при этом, все-равно богатый понятийный код копья. В данном исследовании мы попробуем прочитать хотя бы его малую часть.

Начало сражения. Начало сражения в древнерусской литературе часто обозначают метонимичным выражением "преломить копье".

Например, "Слово о полку Игореве" сообщает: "Страсть князю ум охватила, и желание изведать Дона великого заслонило ему предзнаменование. "Хочу, - сказал, - копье преломить на границе поля Половецкого, с вами, русичи, хочу либо голову сложить, либо шлемом испить из Дона".

Спустя двести с лишним лет состоится еще более важная битва - сражение на поле Куликовом, и в его описании мы снова увидим желание князя сорваться в бой впереди всей своей дружины, преломить копье о врага. Свидетельствует автор "Сказания о Мамаевом побоище":

"И сел (князь Дмитрий Иванович) на лучшего своего коня, и, взяв копье свое и палицу железную, выехал из рядов, хотел раньше всех сам сразиться с погаными от великой печали души своей, за свою великую обиду, за святые церкви и веру христианскую."

В том сражении вместо князя первыми преломили копья Александр Пересвет, бывший до пострижения в схиму брянским воеводой и его противник Челубей, лучший поединщик мятежного темника Золотой Орды Мамая. Это случилось потому что Челубей выехал перед битвой на поле и вызвал любого бойца Дмитрия Донского помериться силой. В принципе, это решение, возможно, было продиктовано особыми соображениями - Мамай предпочитал наблюдать за ходом сражения как за шахматной партией с вершины холма, тогда как Дмитрий Иванович собирался сражаться в поле.

"И ударились крепко копьями, едва земля не проломилась под ними, и свалились оба с коней на землю и скончались" - передает подробности поединка Пересвета и Челубея автор "Сказания о Мамаевом побоище".

Зачастую случалось так, что княжеский стол занимали дети. Например, козельский князь Василий встретил осаду монголов и погиб еще ребенком. Другой пример - один из самых харизматичных Рюриковичей, Святослав Игоревич, который дал начало своей первой битве будучи совсем ребенком. В обоих случаях рядом с ними были верные советчики - воеводы, однако право начать бой все равно оставалось за князем, несмотря на его возраст.

Мы не знаем, как разворачивались события в обреченном Козельске, но летописец донес до нас историю первого боя Святослава.

"Ольга с сыном Святославом собрала много храбрых воинов и пошла на Деревскую землю, - сообщает нам "Повесть временных лет" в записи под 946 годом. - И вышли древляне против нее. И когда сошлись оба войска для схватки, Святослав метнул копье в древлян, и копье пролетело между ушей коня и ударило коня по ногам, ибо был Святослав еще совсем мал. И сказали Свенельд и Асмуд: "Князь уже начал; последуем, дружина, за князем".

Надо сказать, что вряд ли ребенку доверили большое и тяжелое копье, которым сражались взрослые мужи. Тем более, такое оружие не метали, оно плохо приспособлено для этого, им сражались, не выпуская из рук. Однако на Руси имелись метательные образцы, уменьшенные примерно в два раза по сравнению с обычными копьями - "сулицы". Именно такие копья были вполне по силам ребенку в его первом сражении.

Образ и функционирование копья при описании действий в древнерусской литературе

Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Дело в том, что изломив копье в переносном смысле, воин вскоре ломал его в самом прямом значении этого выражения. И такие происшествия случались довольно часто, поэтому не были чем-то необычным. Более того, ломание древка, то есть деревянной части копья, стало для хронистов прекрасным способом показать ярость той или иной битвы.

"Была же тогда суббота, - повествует "Житие Александра Невского" о сражении при Чудском озере. - И когда взошло солнце, сошлись противники. И была сеча жестокая, и стоял треск от ломающихся копий и звон от ударов мечей, и казалось, что двинулось замерзшее озеро, и не было видно льда, ибо покрылось оно кровью".

Это не единственное свидетельство. Четвертая Новгородская летопись так повествует о случившейся двумя годами ранее Невской битве: "ту беяше лом копейный" (запись под 1240 годом).

А в "Слове о полку Игореве" и вовсе встречается такой фрагмент: "Быть грому великому, идти дождю стрелами с Дона великого! Тут копьям преломиться, тут саблям иступиться о шлемы половецкие, на реке на Каяле, у Дона великого".

Самое подробное описание ломания копий мы находим в Галицко-Волынской летописи. Речь идет о записи под 1231 годом:

"Василько пошел против угров, Демьян тысяцкий и другие полки шли слева, а Даниил со своим полком шел посередине. (.) Когда Демьян сразился с Судиславом, князь Даниил заехал к ним в тыл, и они сражались копьями., (.) Даниил вонзил свое копье в воина, и копье сломалось, и он обнажил свой меч. (.) Потом он увидел брата, доблестно борющегося, с окровавленным копьем и изрубленным мечами древком копья".

Но вернемся к преломлению копья в переносном смысле.

Иногда вместо "преломить копье" древнерусские авторы использовали похожий фразеологизм - "взять копьем". Его мы встречаем неоднократно в древнерусском летописании. Например оно встречается в записи Лаврентьевской летописи под 971 годом, где сказано: "одоле Святослав и взя град копием".

Аналогичная запись имеется и под 1097 годом. Из нее мы узнаем, что Володарь и Василько "взяста копьем град Всеволож".

При работе с фактическим материалом Ипатьевской летописи в записи за 1237 год мы читаем следующее: "взяша град Рязань копьем", а ровно через 50 лет в ней будет сделана такая запись: "брате! ты меня ни на полону ял, ни копием мы еси добыл, ни из городов моих выбил мы еси".

Эти слова произносит в адрес своего брата Мстислава князь Владимир Василькович и они ясно показывают, насколько внимательно литература сохранила осознание функции копья как важнейшего оружия воинской силы.

Есть и другие случаи употребления этого фразеологизма, а так же родственное этому понятие "взять огнем и мечом", то есть получить некие блага силой оружия.

"Слово о полку Игореве" играет с этим выражением, безусловно известным современникам его автора.

"Тот (князь Всеслав). достиг града Киева и коснулся копьем своим золотого престола киевского. А от них бежал, словно лютый зверь (…)".

Таким образом, автор "Слова" хочет сообщить нам о том, что князь Всеслав "взял копьем" власть в Киевском государстве, но удержать ее не смог, а мимолетно побывал на престоле и убежал ненавидимый.

Случаи пешего применения копья в бою. Случалось и так, что копье применялось спешившимся князем. Один из самых интересных таких случаев сообщает нам Галицков-Волынская летопись в описании действий сына князя Даниила Галицкого Льва в 1255 году.

"Лев вонзил свое копье в щит Стекинта, так что он не смог им прикрываться, и убил Лев Стекинта мечом, и брата его поразил мечом. И они погибли. Лев пешим гонялся за ятвягами, а другие преследовали их на конях, били и рубили их. "

Несколько слов о военной хитрости Льва. Он применил здесь тактический прием римских легионеров, которые перед столкновением с врагом метали в него особые копья - "пилумы". Отличительной способностью пилумов был метровый наконечник из мягкого железа, который нельзя было перерубить ни мечом, ни секирой, и тяжелое деревянное древко. Пилум застревал в щите противника и сгибался под собственным весом.

В итоге щит превращался в обузу и противник был вынужден бросить щит. В античные времена большинство противников Рима не носили доспехов, поэтому попадание пилума в щит означало скорую смерть.

Этот прием неоднократно описывался в древних учебниках по военному ремеслу, например в книге Флавия Вегеция Рената. "Краткое изложение военного дела". Данное наблюдение служит еще одним подтверждением тезису, высказанному нами ранее, касательно широкой распространенности античной литературы на территории Древней Руси.

Идти на копье. С другой стороны, копьем брали города не только главные герои летописей, на стороне которых находится автор, но и их противники. В этом случае летописец все равно говорит о том, что герои движутся - вот только не с копьем на город, а грудью на копье врага. Дважды этот оборот употребляет "Пространная летописная повесть о Куликовской битве".

Первый эпизод:

"И когда услышали (.), что пошел князь великий за Оку, то настала в Москве и во всех его пределах печаль великая, и поднялся плач горький, и разнеслись звуки рыданий. И слышно было рыдание безысходное, (.) ибо пошли с великим князем на острые копья за всю землю Русскую!"

Кстати. С этим отрывком интересно коррелирует устойчивое русское выражение "лезть на рожон", то есть нарываться на кол, шест, копье - а в более широком смысле - на неприятности.

Второй эпизод более лаконичен: Что нам сказать или о чем говорить, видя злострастную смерть! Одни мечами перерублены, другие сулицами проколоты, иные же на копья подняты!

Впоследствии "поднять на копья" трансформируется в выражение "поднять на штыки". "Вас поднимут на штыки ваши же солдаты", напишет Алексей Толстой в пьесе "День битвы". Каждая эпоха будет добавлять новые штрихи выражению "Идти на копья". Появятся словосочетания "голой грудью на танки", "с палками против армии" и другие подобные им формы.

Применение копья в неправом деле. Читая произведения древнерусской литературы узнаешь не только о великих и славных делах, но и о заговорах, интригах, ликвидациях неудобных князей. Часто для этого используют и копье.

Убийство князя Бориса в "Сказании о Борисе и Глебе" описано таким образом: "И вдруг увидел устремившихся к шатру, блеск оружия, обнаженные мечи. И без жалости пронзено было честное и многомилостивое тело святого и блаженного Христова страстотерпца Бориса. Поразили его копьями окаянные Путьша, Талец, Елович, Ляшко. "

Еще одно околопрестольное убийство - князя Андрея Боголюбского, так же произошло кулуарно и при помощи копья. "Повесть об убиении Андрея Боголюбского" передает событие в подробностях: И ворвались двое убийц, и набросились на него, и князь швырнул одного под себя, а другие, решив, что повержен князь, впотьмах поразили своего; но после, разглядев князя, схватились с ним, ибо он был силен. И рубили его мечами и саблями, и раны копьем ему нанесли.

Поскольку убивали Андрея Боголюбского в помещении, размеров и обстановки которого мы не знаем, можно предположить, что копье использовалось для поражения князя через какие-то заграждения, либо как последний аргумент, чтобы окончательно добить его.

Применение сулицы в Древней Руси. При анализе древнерусских текстов можно встретить замену слова "копье" названиями его специальных разновидностей - "сулица" и "рогатина".

Это справедливо далеко не ко всем авторам. Например, в Галицко-Волынской летописи упоминаются и сулица и рогатина, а для "Повести временных лет" этих понятий как бы и не существует. Но, поскольку, прецедент все-таки имеется, остановимся на каждом из обозначенных типов копья поподробнее.

Итак, первая разновидность копья - сулица, название которого происходит от глаголов сунуть, совать в значении толкать. Такого мнения придерживается И. Срезневский в своих "Материалах для словаря древнерусского языка"

Термином "сулица" обозначают короткие копья, которые в приведенном выше отрывке из "Повести о побоище на реке Пьяне" у иных "оставались не насаженными на древко", то есть на деревянную часть. Они примерно в два раза меньше среднего копья и являются метательным оружием, убойная мощность которого зависит от физической силы метателя.

Эксперименты, проведенные автором данной дипломной работы показывают, что убойная мощность сулиц сохранялась на расстоянии до пяти метров, после чего продолжающая полет сулица теряет свои боевые характеристики. Эти наблюдения вполне согласуются с данными академика А.Н. Кирпичникова о применении сулиц исключительно в ближнем бою.

"Для бойца сулица служила вспомогательным оружием. Тактическое применение сулицы ограничено периодом сближения противников. Дротики в бою и на охоте использовались чаще всего один раз, в отличии от копья, употреблявшегося многократно. Дротики были особенно популярны у пехоты".

Никоновская летопись в рассказе о Липицкой битве 1216 года описывает их как оружие первого натиска: "И удариша на Ярославлих пешцев с топорки и сулицы".

Кроме того, они неплохо зарекомендовали себя в обороне. В 1251 году, сообщает Галицко-Волынская летопись, князья Даниил и Василько отправились воевать с ятвягами и заручились военной поддержкой мазовецкого князя Болеслава.

"В то время, когда ляхи построили острог, они (ятвяги) ночью напали на ляхов. А русские острога не строили. Ляхи крепко боролись, метали сулицы, и головни, как молнии сверкали, и камни швыряли, как дождь с небес. "

Описание сулиц в качестве оружия сдерживания мы встречаем на страницах "Повести о нашествии Тохтамыша", которое произошло в 1382 году, вскоре после победы московского князя Дмитрия на Куликовом поле.

"А в Москве было замешательство великое и сильное волнение. (.) хотящих выйти из города не только не пускали, но и грабили, не устыдившись ни самого митрополита, ни бояр лучших не устыдившись, ни глубоких старцев. И всем угрожали, встав на всех вратах градских, и с сулицами, и с обнаженным оружием стояли, не давая выйти тем из города, и, лишь насилу упрошенные, позже выпустили их, да и то ограбив. "

Таким образом мы видим, как сулица, дешевое из-за скромных размеров наконечника, охотничье оружие, превращается в инструмент войны наступательного и оборонительного свойства.

Кроме того, она, как метательное оружие, способное поражать противника на сравнительно малой дистанции, применяется мародерами в городских разбоях, то есть при нападении в условиях ограниченного городскими постройками пространства. Точно такими же соображениями доступности руководствуются и наши современники, которые периодически открывают стрельбу в общественных местах из охотничьих ружей и карабинов.

Применения рогатины в Древней Руси. Прожив до двадцати лет, автор данной дипломной работы был твердо уверен, что рогатина - это такая кривая палка с развилкой на конце. Но когда Владимир Даль составлял свой знаменитый словарь, он об этом не знал.

У него сказано: "Рогатина ж. ручное оружие, род копья, долгого бердыша, широкий двухлезвийный нож на древке".

Исследования археологов позволили выделить рогатины как род самого крепкого и тяжелого копья из всех, имевшихся на Руси. "Вес наконечника рогатины колебался в районе 700-1000 граммов, тогда как вес наконечника обычного копья - в пределах 200-400. "

Зная, насколько рогатина мощное оружие, нетрудно понять, почему князь Даниил Галицкий использовал ее для охоты на кабанов:

"Когда ехал в Грубешев, то убил он шесть вепрей - трех убил рогатиной сам, а трех - его дружинники, и он дал воинам мяса на весь путь" - сообщает нам Галицко-Волынская летопись под 1255 годом.

Однако часто рогатина используется как боевое оружие, причем летописец помещает рядом с нею и сулицу." (…) И пришла на них мордва на ртах (лыжах) с сулицами, с рогатинами и с саблями". Таково свидетельство Никоновской летописи о действиях, которые в 1444 году предпринял великий князь Василий Васильевич в ответ на нападение татар на Рязань.

3-Б Образ копья и особенности его функционирования в романе Б.Л. Васильева "Князь Святослав"

В связи с тем, что в древнерусской литературе использовались синонимы слова "копье", обозначающие ту или иную его разновидность, мы будем исследовать произведения советских и российских авторов на наличие слов "рогатина" и "сулица", а также использовать при поиске слово "дротик", как более известное в популярной литературе.

Как показывает первичный анализ, в романе Бориса Васильева слово "копье" используется 11 раз, а дротик, русская транскрипция греческого слова "доратион", что значит копье (любое в принципе) встречается на страницах романа пятикратно. Причем во всех случаях упоминание дротиков описательно и не приносит никаких дополнительных смысловых акцентов.

Ритуальное значение и функции копья в романе Б.Л. Васильева "Князь Святослав"

В принципе, Борис Васильев даже не описывает подробностей "преломления копий", что неудивительно, поскольку на Руси это было занятием всадников. Во времена Святослава дружины сражались пешими, хотя кони все-таки использовались, но выступали исключительно в качестве транспортного средства.

Однако некоторый намек на священную роль копья в осуществлении мести, мы у него встречаем в реплике князя Святослава:

"Месть за погибших киевлян священна. И я возьму их город на копье. "

Это заявление князя о том, что он копьем осуществит месть за погибших возводит копье в ранг оружия высшего правосудия. Если копнуть скандинавские верования, которых Святослав вполне мог придерживаться согласно сюжетной линии Бориса Васильева, то окажется, что у верховного божества данного пантеона, Одина, имелось копье по имени Гунгнир. Оно обладало волшебным свойством поражать любую цель, пробивая самые толстые щиты и панцири врага. Идеальное оружие для правосудия и потому скандинавский язычник Святослав, объявивший себя викингом, именно с помощью копья собирается осуществить расплату кровью.

Образ и функционирование копья при описании действий в романе Б.Л. Васильева "Князь Святослав"

В дальнейшем мы встречаем выражение "взять на копье" уже в качестве обозначения конкретного действия, лишенного чего-то ритуального. Автор трижды сообщает, что Святослав берет город на копье.

Пронаблюдаем, как показано поведение Святослава с покоренными ему городами.

В первом случае: Великий князь на копье взял город, спалил его дотла, но из захваченных мужчин казнил только сорок человек. Их головы украсили погребальные ладьи погибших в бою дружинников.

Это 40 казненных были умерщвлены по приказу Святослава, который пошел на уступки своему воеводе Морозко, всеми правдами и неправдами добивавшегося того, чтобы князь не устраивал в городе резню.

По летописям нам известно, что Святослав, упрямо не соглашался креститься, дабы не смущать свою дружину и та не насмехалась над ним (правом уйти от одного вождя к другому, более удачливому, воины Х века обладали, но только в мирное время). Борис Васильев играет с тем же самым мотивом юношеского упрямства, которое было в характере Святослава и которое сделало его великим воином - увы, не государем. С одной стороны, Святослав хочет крови и мести, с другой - в глубине души, понимает, что Морозко надо слушать и подчиняется.

Во второй раз он этого не сделает:

"Крепость великий князь взял "на копье", то есть штурмом, и никого не щадил. Остатки гарнизона были уничтожены полностью. "

Но князь не будет щадить людей в крепости исключительно потому, что Морозко в этот момент будет отсутствовать в войске и не сможет отговорить от напрасного кровопролития. В третий же раз Святослав сам откажется от идеи поголовного вырезания противника, так как ему необходимо будет пустить вперед себя слух о страшном войске русских.

"За Семикаром располагались еще две крепости с малыми гарнизонами. Беглецы из взятого на копье Семикара настолько напугали их защитников, что никто более Святославу не сопротивлялся. "

По сюжету книги к этому времени Святослав уже опробует на противнике свое знаменитое предупреждение "Иду на вы!", и будет использовать его для усиления паники в стане врага.

Итак, Борис Васильев трижды использует выражение взять на копье. И трижды руками своих героев бросает на землю меч - мы помним это по разделу Ритуальное значение и функции меча в романе Бориса Васильева "Князь Святослав". Таким образом, автор дважды связывает оружие с цифрой "три". Три раза в присутствии Святослава бросается на землю меч и ровно столько же раз он берет город на копье. Можно построить гипотезу, согласно которой меч является провозвестником его стратегических замыслов, а копье воплощает их в реальности.

И в тоже самое время копье приносит неудачу князю.

"Бой у Доростола был не на жизнь, а на смерть. Казалось, победа уже склонялась на сторону русских войск, когда один из греков пронзил копьем Сфенкла. И Святослав, повелев взять тело погибшего друга детства, приказал отступить и запереться в крепости. "

Именно с этого боя Борис Васильев начинает обратный отсчет. Все пошло не так. Свенельд скажет об этом следующее:

"Великий князь Святослав, ослепленный блеском мечей, отрекся от Руси… Он сказал, что столица его княжества будет отныне в Болгарии, а Русь станет поставлять для него мед и рабов. "

А дальше выступит копье. В ритуальной, можно сказать роли, однако это сюжетная коллизия, а вовсе не типовое назначение оружия, поэтому разбор ее продолжится в данном параграфе.

Итак, вслед за отречением от Руси, князя ждет правосудие автора. Копье, то оружие, которым он так легко брал города, убивает его друга Сфенкла, и тем самым наносит ему рану. Оно как бы пробивает защиту вокруг князя, который участвовал во множестве сражений и выходил из них целым и невредимым.

И финальный аккорд - сабля, оружие хазар, победило его меч. В свое время в "Повести временных лет" хазарам вручили дань мечами. Хазары испугались - у меча два лезвия, у сабли - одно. И вдруг сабля, да еще в руках несправедливо униженного им князя Бориськи. Не совсем понятно, почему автор, кстати его тезка, брезгливо искажает его имя, князя, в то время как даже просто уважаемые люди на Руси именовались по имени-отчеству (Ян Вышатич, Онцыфор Лукинич).

Именно Бориська лишает Святослава, зашедшего в тупик, бесполезно растраченной жизни и головы.

"Великий князь вяло отбивал удары скорее по воинской привычке, нежели стремясь спасти свою жизнь. Он потерял ее смысл. (….) Главное же заключалось в том, что он утратил свою мечту - так и не завоевал себе собственного княжества, которое получало бы из Византии золото, из Венгрии - коней, а из Руси - рабов. Все - прахом.

И княжич Бориська удачным выпадом снес голову великого князя Святослава с плеч"

Таким образом именно копье служит тем содержательным центром сюжета, который сперва приносит Святославу победы, а затем разворачивает все на 180 градусов и становится провозвестником его гибели.

3-В Образ копья и особенности его функционирования в романе А.В. Югова "Ратоборцы"

Слово "копье" в романе Алексея Югова употребляется 62 раза, его разновидности "рогатина" - 6 раз, "дротик" - 3 раза, "сулица" 1 раз. Понятно, что это многократно превышает использование этих слов и производных от них образов у Бориса Васильева.

Все образы, связанные с копьем, из тех, что Алексей Югов применяет на страницах своего романа, можно условно поделить на две группы. Образы, которые непосредственно связаны со сражением, и те, которые с ним не связаны. Их меньше, и мы начнем именно с них.

Примечательно, впрочем, что и те и другие базируются у Алексея Югова на летописном материале и сравнениях из древнерусских воинских повестей. Как пояснил в свое время академик Д.С. Лихачев, многие из них были не плодом творчества литераторов своего времени, но вполне принятыми в дружинной среде терминами.

Ритуальное значение и функции копья в романе А.В. Югова "Ратоборцы"

Несмотря на то, что Алексей Югов очень плотно был знаком с древнерусской литературой, он не обозначил на страницах своего романа ни одного эпизода, в которых копья выступали бы в ритуальном значении, например, с их помощью бы начинали битву бойцы-поединщики. И это при том, что в тексте романа имеется и схватка поединщиков и довольно подробное описание того, как применяет свое копье Даниил Галицкий.

Результат наших наблюдений позволяет заметить, что для Алексея Югова, как для автора современного литературного произведения приключенческого жанра, важно было удержать внимание читателей. Именно этим следует объяснять упрощение того богатого понятийного базиса, который несет в себе образ копья и о котором, безусловно, писатель был прекрасно осведомлен.

Образ и функционирование копья при описании действий в романе А.В. Югова "Ратоборцы"

Именно прекрасная осведомленность автора романа о функционировании образа копья как понятийно-смысловой модели древнерусской литературы, несомненно, сыграла важную роль в насыщении повествования целым рядом аутентичных художественных образов, связанных с копьем. Рассмотрим три из них "не видно и конца копья", "с конца копья вскормлены" и "лом копейный".

Расстояние - на длину копья. Алексей Югов старается измерять расстояния теми категориями, которые были актуальны его героям. Поэтому на страницах книги можно встретить такие слова:

"Пал на рассвете туман - не видать стало и конец копья!"

Образ подразумевает густой туман, однако ничего боле точного мы пока не можем сказать, так как ни одного целого древнерусского копья до нашего времени не дошло.

Железные наконечники достаточно легко пережили 800-1000 лет пребывания в земле, а вот их деревянные части - "древки" или "оскепища", такой сохранностью не отличились даже в Новгороде, где органические материалы подчас доходят до нас почти в первозданном виде из-за особенностей почвы. Так, при раскопках города археологи еще в середине ХХ века обнаружили почти целый древнерусский лук изготовленный из деревянных реек, кости и сухожилий.

В музеях Западной Европы (например, собрании оружия и доспехов в австрийском городе Грац) встречаются восьмиметровые копья, так называемые "мавританские пики". От того, насколько их длина соответствует длине древнерусского копья, зависит верное истолкование нами художественного образа, поэтому попробуем установить истину с помощью косвенной доказательной базы.

Дело в том, что длину древнерусского копья можно определить как по изобразительным источникам того времени, включая западно-европейские иллюстрированные манускрипты, так и по отпечаткам в земле на дне могил языческой поры, то есть того времени, когда мужчин хоронили с оружием, а сверху насыпали огромные курганы.

С помощью этих данных можно выяснить, что длина древнерусского копья колебалась между 1,8 - 2,5 метрами для пехотинца и 3 - 3,5 метрами для всадника. Следовательно, туман, о котором идет речь в данном художественном выражении, несомненно очень густой - прямая видимость составляет около двух метров.

С конца копья вскормлены. Данное выражение, хотя и не является предметом функционирования копья в прямом смысле, все же должно быть рассмотрено в данном разделе, поскольку речь в конечном итоге идет не о кормлении с копья, но о воспитании воинов. А как известно по археологическим данным, воспитание воинов даже тысячу лет назад начиналось с военных игрушек, среди которых находят деревянные копья, а затем с совместного обучения новобранцев ратному делу.

Но вернемся к толкованию и образному значению данного выражения, которое один к одному списано Алексеем Юговым со "Слова о полку Игореве". Автор продолжает играть со смыслами и переносит образ вскормленной с копья дружины с из 12-го века в 13-й, на сто лет вперед.

При этом родина суровых воинов, с младенчества впитавших в себя ратное дело, Курское княжество, упоминается в обоих отрывках. Итак, автор "Слова" сообщает о событиях XII века:

" (.) А мои куряне бывалые воины: под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены"

А автор "Ратоборцев" вносит свои пять копеек о событиях в веке XIII:

" (…) он, Даниил, и князь Олег Курский, этот со своею Волынью, а тот - во главе курян своих, под шеломами взлелеянных, с конца копья вскормленных".

Учитывая, что Алексей Югов был переводчиком "Слова о полку Игореве", такое жонглирование красивым и ярким оборотом между эпохами вполне объяснимо. А вот о чем этот оборот?

Понять его в полной мере помогут детские воспоминания автора данной дипломной работы. Когда-то мне довелось побывать в Московском зоопарке. Было обеденное время и мы оказались у клетки с хищниками, тиграми. Поскольку тиграм, в общем-то, все равно чье мясо есть - человека или животного, их кормили через решетку, передавая туда мясо на длинной заостренной палке. Фактически, тигры в Московском зоопарке были "с конца копья вскормлены".

Вероятно, именно о выкармливании дикого зверя и говорил древнерусский автор в своем "Слове о полку Игореве". Остается вопрос - как понимал его сам Алексей Югов. Просто ли использовал красивый фразеологизм, повторяя его вслед за своим предшественником, или осознанно намекал что дружинники курского князя - традиционно суровые воины, эдакие хищники, с детства привычные к войне и военному снаряжению.

Лом копейный. Алексей Югов пишет об эпохе конных дружин, а потому в его романе, в отличии от романа Бориса Васильева, копья ломают часто и много. Для того, чтобы создать максимально убедительное описание сражения Алексей Югов использует те же самые образы, которые применяли в своих текстах авторы, жившие много столетий назад. Как мы помним, в летописях и воинских повестях содержится много самых разных художественных образов, использующих копье в качестве основного контентного маркера. Для сравнения перечитаем описание первых минут сражения, сделанное Алексеем Юговым.

"А там уже сшиблись. От треска и лома копейного стал будто гром. И падали мертвые, как снопы. До Белгорода досягали крики, стоны, лязг, страшный лом копейный, и щитов гул, звон и щепанье".

Налицо близкое к тексту произведений древнерусской литературы, а значит и к возможным очевидцам происходившего, описание средневековых реалий. Один раз Югов дословно воспроизводит формулировку "положить отметину", когда речь заходит о ране копьем, которую Александр Невский нанес ярлу Биргеру, предводителю шведского десанта в устье Ижоры.

"А все-таки Александр Ярославич большую ему отметину положил копьем на лицо - до веку не износить!"

Примечательно, что анализ останков шведского военачальника, произведенный в начале нынешнего столетия, подтвердил летописное свидетельство о травме лица, полученной в бою и скорее всего - именно копьем Александра Невского. Таким образом мы получили еще один дополнительный голос в защиту постулата О.В. Творогова о точности событий, передаваемых летописцами.

Вывод, основанный на материале главы 3

В данном разделе мы обобщим выводы, сделанные в ходе анализа фактического материала древнерусской, советской и российской литературы.

Копье в древнерусской литературе. Из летописного материала мы узнаем, что основным оружием русских воинов были копья. Ими сражались с коня, а так же пешими, строй на строй. Начало сражения в древнерусской литературе часто обозначают метонимичным выражением "преломить копье", причем использовалось это выражение в течении всего периода Средних веков и далее, в Новое время, где оно обрело уже функции художественного выражения. В исследуемый же период ломание копий обозначало вполне конкретное действие, которое приводило к переходу на другое оружие - мечи или топоры.

Иногда вместо "преломить копье" использовалось выражение "взял копьем", причем если герой произведения оказывался в роли атакуемого, говорили "пошел грудью на копья"

Так же на Руси использовали легкое метательное копье - сулицу и тяжелое - рогатину. И то и другое использовали в боевых действиях, что и отразилось в древнерусской литературе.

Копье в романе Бориса Васильева "Князь Святослав". Как показывает первичный анализ, в романе Бориса Васильева слово "копье" используется 11 раз, а "дротик" 5 раз. Причем во всех случаях упоминание дротиков описательно и не приносит никаких дополнительных смысловых акцентов.

Борис Васильев включает в текст фразу: "Месть за погибших киевлян священна. И я возьму их город на копье." В дальнейшем мы встречаем выражение "взять на копье" уже в качестве обозначения конкретного действия - всего трижды. И трижды же в присутствии Святослава бросается на землю меч. Меч является провозвестником его стратегических замыслов, а копье воплощает их в реальности.

Когда Святослав предает идеалы Руси, копье оборачивается против него, убивает его друга в бою с греками. Затем сабля врага побеждает его меч на Днепровских порогах и князь гибнет.

Таким образом именно копье служит тем содержательным центром сюжета, который сперва приносит Святославу победы, а затем разворачивает все на 180 градусов и становится провозвестником его гибели.

Копье в романе Алексея Югова "Ратоборцы". Слово "копье" в романе Алексея Югова употребляется 62 раза, его разновидности "рогатина" - 6 раз, "дротик" - 3 раза, "сулица" 1 раз. Это многократно превышает использование копья Борисом Васильевым. Соответственно и образ и его функционирование представлены гораздо шире.

Как и Борис Васильев, Алексей Югов не обозначил на страницах своего романа ни одного эпизода, в которых копья выступали бы в ритуальном значении, например, с их помощью бы начинали битву бойцы-поединщики. При этом образ лома копейного при описании хода сражения в книге присутствует и несколько раз повторяется. Прослеживается упрощение богатого понятийного базиса, который несет в себе образ копья.

Для создания древней атмосферы Алексей Югов использует аутентичные сравнения, например, измеряет расстояние на длину копья. Добавляет лексику и выражения из героических произведений прошлого (см. "С конца копья вскормлены).

Заключение

Итак, дипломная работа по теме "Особенности функционирования средневекового оружия в русской литературе" закончена. В ходе работы были рассмотрены 19 произведений древнерусской литературы, относящиеся к жанру воинских повестей и летописей.

Специально для данного исследования нам удалось получить в полное распоряжение электронные копии книг, вышедших в серии "Полное Собрание Русских Летописей" в 1885 и 1901 (два тома Никоновской летописи), 1908 (Ипатьевская летопись), 1926 (Лаврентьевская летопись) годах.

С другой стороны, краеугольными камнями данной дипломной работы стали произведения, которые следует отнести к литературе, рассчитанной на широкого читателя. Это книги Бориса Васильева "Князь Святослав" и Алексея Югова "Ратоборцы". Их содержание изучалось в сравнении с содержанием названных выше произведений древнерусской литературы, взятых как единый пласт. Сравнение проводилось с целью выявления особенностей функционирования средневекового оружия в русской литературе, для чего был определен и заявлен целый ряд необходимых критериев.

Прежде, чем коснуться означенных критериев, следует сказать несколько слов о той работе с научной и справочной литературой, которая была проделана в процессе подготовки данной дипломной работы. Безусловно, огромной филологической удачей стала полная электронная копия словаря В.И. Даля, первый том которого вышел ровно за сто лет до рождения автора данной дипломной работы, в 1880 году, остальные - сразу после.

Был поднят небольшой - в связи с неприоритетностью темы в научном сообществе, но авторитетный пласт исследований древнерусской литературы в области оружия, составленный как профессиональными филологами (Д.С. Лихачев, О.В. Творогов и др.), так и профессиональными историками (А.Н. Кирпичников, В.Л. Янин и др.).

В качестве доказательной базы были задействованы работы иностранных авторов, которые следует отнести к первоисточникам - книга Флавия Вегеция Рената о военном деле (была написана на закате Римской империи и по своей сути является сборником воинских уставов), а так же книги Ибн-Фадлана и Сигизмунда Герберштейна об их путешествиях по Руси.

Еще во введении к данной дипломной работе было определено, что для достижения поставленной цели работа должна решить следующие задачи:

·Вычленить описания средневекового оружия в произведениях древнерусской, советской и российской литературы, сделать статистический подсчет полученного материала.

·Осуществить отдельный семантико-функциональный анализ каждого из видов изучаемого оружия (меч, топор, копье).

·Изучить особенности функционирования меча, топора и копья в древнерусской литературе.

·Изучить особенности функционирования меча, топора и копья в романе Бориса Васильева "Князь Святослав" и в романе Алексея Югова "Ратоборцы".

·Произвести типологическое обобщение результатов исследования.

Действительно, решение данных задач позволило сформулировать целый ряд обоснованных выводов и выстроить на их основе четкое понимание особенностей функционирования меча, топора и копья в русской литературе.

Итак. В ходе статистического анализа описаний средневекового оружия удалось сделать следующие выводы. В произведениях древнерусской литературы самыми часто употребляемыми видами оружия являются меч и копье. У Бориса Васильева однозначно лидирует меч, в романе Алексея Югова также, но его позиции немного теснит копье. Топор во всех трех случаях является признанным аутсайдером.

В рамках решения поставленных вначале дипломной работы задач был осуществлен отдельный семантико-функциональный анализ каждого из видов изучаемого оружия (меч, топор, копье). С подробными результатами анализа можно ознакомиться непосредственно в тексте данной работы, мы же приведем выборку из результатов, полученных в ходе данного семантико-функционального исследования.

В ходе проведенных работ стало ясно, что Борис Васильев и Алексей Югов (в особенности он) активно используют художественные описания, взятые из летописей и воинских повестей.

Поэтому, для удобства исследования, все описания каждого вида вооружения были разнесены в два основных параграфа - "Ритуальное значение и функции меча / топора / копья" и "Образ и функционирование меча /топора / копья". Такое структурирование позволило легче вычленять результаты из общего массива имеющихся в наличие текстов.

В первой группе рассматривались ритуальные и церемониальные ситуации и художественные образы с участием меча / топора / копья - например, клятва на оружии.

Во второй группе изучалось понимание древнерусскими авторами, а так же Борисом Васильевым и Алексеем Юговым, тех механизмов, которые обеспечивают функционирование каждого конкретного вида оружия на войне.

Как оказалось, наиболее богатыми на ритуальные и церемониальные ситуации оказались именно мечи, поскольку в них видится воплощение силы и власти, ответственности и Божией воли.

Следующими после них следует назвать копья, которые, открывая таинство сражения, являлись своего рода показателями его ожесточенности. Чем яростнее было сражение, тем меньше времени копья оставались целыми. Грохот и зрелище "лома копейного" охотно использовались летописцами для живописания битвы.

Впрочем, Борис Васильев явно пренебрегает столь важной функцией копья и отдает этому виду оружия место в самом дальнем углу своего произведения, используя копье как часть художественного образа, описывающего "взятие город копьем".

В остальных случаях копье оказывается оружием, вынесенным за скобки того квази-Средневековья, которое создано писательским воображением Бориса Васильева и воплощено в тексте его книги.

Алексей Югов подходит к описанию копья несколько иначе, что вполне объяснимо, ведь события XIII века, а именно широкое распространение тактики конного строя, вывели копье в число главных видов оружия профессионального воина - всадника. Однако, Югов не стремиться делать из копья еще одного героя своего романа, вследствие чего отводит ему роль активного участника художественной речи и таких ее образов, как "не видно и конца копья", "с конца копья вскормлены" и "лом копейный".

Топор упоминается наиболее узко, несмотря на его широкое распространение по всей территории в границах современной России и обилие археологического материала, который можно уверенно датировать эпохой Средневековой Руси. Это объясняется распространением топора преимущественно в пеших подразделениях, которые, в отличие от княжеских дружин, имели нерегулярный характер городских полков, а потому в их составе не было знатных бояр или князей, деяния которых в первую очередь и описывали авторы летописаний.

Что же касается Бориса Васильева и Алексея Югова, то у первого топор практически не представлен на протяжении всего произведения, так как автор чрезмерно увлечен эстетикой меча.

Касательно же произведения Алексея Югова следует сказать, что автор уверенно выводит боевой топор как оружие простолюдинов, тех самых нерегулярных подразделений народного ополчения. Даже если боевым топором сражается непосредственно князь Даниил, то это оружие не принадлежит ему, а попадает к нему в руки в бою - то есть используется в определенной тактической ситуации для перелома событий.

Таким образом, мы провели исследование особенностей функционирования средневекового оружия в древнерусской, советской и современной российской литературе.

Мы сделали ряд важных выводов и путем практического экспериментирования в области применения оружия сумели подтвердить и уточнить наблюдения Д.С. Лихачева о функционировании меча и топора в событиях, описанных летописцем под 1071 годом.

Исходя из всего означенного, есть смысл говорить о более глубокой разработке темы особенностей функционирования средневекового оружия в русской литературе. Остались нераскрытыми такие потенциально интересные темы как особенности функционирования доспехов или стрелкового оружия - лука и арбалета, а так же тема отражения дружинной культуры в русском летописании.

Надеемся в недалеком будущем увидеть глубокие разработки данных тем, которые, несомненно, вызовут огромный интерес как в научном сообществе, так и среди тех, кто не занимается наукой профессионально.

Библиография

Древнерусская литература (летописи)

1.IV, V Новгородские и псковские летописи / ПСРЛ, т.4. - С-Пб.: типография Эдуарда Праца, 1848. - 362 с. (полная электронная копия книги).

2.VIII летописный сборник, именуемый Патриаршию или Никоновской летописью / ПСРЛ, т.10. - С-Пб.: типография министра внутренних дел, 1885. - 244 с. (полная электронная копия книги).

3.VIII летописный сборник, именуемый Патриаршию или Никоновской летописью / ПСРЛ, т.12. - С-Пб.: типография И.Н. Скороходова, 1901. - 266 с. (полная электронная копия книги).

.Галицко-Волынская летопись, пер. О.В. Лихачевой. Минск.: ООО "Даниил", 1994. - 70 с.

.Ипатьевская летопись / ПСРЛ, т.2. - Издание второе. - С-Пб.: типография М.А. Александрова, 1908. - 638 с. (полная электронная копия книги).

.Лаврентьевская летопись / ПСРЛ, т.1. - Издание второе. - Л.:, 1926. - 580 с. (полная электронная копия книги).

.Повесть временных лет, пер.Д.С. Лихачева, О.В. Творогова. Коммент.А.Г. Боброва, С.Л. Николаева, А.Ю. Чернова при участии А.М. Введенского и Л.В. Войтовича. Ил.М. М. Мечева. - Спб.: ВитаНова, 2012. - 512 с.

Древнерусская литература (повести)

8.Задонщина / Воинские повести Древней Руси. - Л.: Лениздат, 1985. - с.169

9.Легенде о граде Китеже / Слово Древней Руси. - М.: Панорама, 2000. - с.153

.Повесть об убиении Андрея Боголюбского / Слово Древней Руси. - М.: Панорама, 2000. - с. 205

.Повесть о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра / Воинские повести Древней Руси. - Л.: Лениздат, 1985. - с.128

.Повесть о нашествии Тохтамыша / Воинские повести Древней Руси. - Л.: Лениздат, 1985. - с.282.

.Повесть о побоище на реке Пьяне / Воинские повести Древней Руси. - Л.: Лениздат, 1985. - с.152

.Повесть о разорении Рязани Батыем / Воинские повести Древней Руси. - Л.: Лениздат, 1985. - с.106

.Пространная летописная повесть о Куликовской битве / Воинские повести Древней Руси. - Л.: Лениздат, 1985. - с. 191

.Сказание о Борисе и Глебе / Воинские повести Древней Руси. - Л.: Лениздат, 1985. - с.88

.Сказание о князьях Владимирских / Воинские повести Древней Руси. - Л.: Лениздат, 1985. - с.214

.Сказание о Мамаевом побоище / Воинские повести Древней Руси. - Л.: Лениздат, 1985. - с.236

.Слово о полку Игореве / Воинские повести Древней Руси. - Л.: Лениздат, 1985. - с.36

.Сочинения иностранных авторов (античность - Средние века)

.Герберштейн, С. Записки о Московии, пер.А.И. Малеина и А.В. Назаренко. Под ред.В.Л. Янина. - М.: Изд-во МГУ, 1988. - 430 с.

.Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 годах / по изданию: Ковалевский, А.П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 годах: статьи, переводы, комментарии. Харьков, изд-во Харьковского Государственного университета им.А.М. Горького, 1956, 344 с.

.Флавий Вегеций Ренат. Краткое изложение военного дела // "Вестник древней истории", №1, 1940 г. (полная электронная копия). - с.231

.Художественная литература ХХ-XXI вв.

.Васильев, Б.Л. Князь Святослав / Васильев, Б.Л. Князь Святослав. Володимер. - Серия "Основатели государства Российского". - М.: ЭКСМО, 2006. - 208 с.

.Толстой, А.Н. "День битвы" / Фантастика царской России: сборник, сост. Лобоцкий А.С. - М.: ЭКСМО, 2001. - 246 с.

.Югов, А.К. Ратоборцы. Эпопея в двух книгах. - Л.: Лениздат., 1983. - 461 с.

Словари и справочная литература.

28.Бегин, Е.В. Гиппократ: клятва, пережившая века / Бегин, Е. В.100 великих врачей. - М.: ЭКСМО, 2012. - 180 с.

29.Винокур Г.О., Ларин Б.А., Ожегов С.И., Томашевский Б.В., Ушаков Д.Н. Толковый словарь русского языка: в 4 т. / Под ред. Ушакова Д.Н. - М.: Государственное издательство иностранных и национальных словарей 1935.

.Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. /Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка, т.4. С-Пб - М.: 1882 (полная электронная копия)

.Соколова, Л.В. Древнерусская литература: библиографический словарь (под ред. Творогова О. В.). - М.: "Просвещение", 1996. - 240 с.

.Срезневский, И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам / Срезневский, И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам, т.3. - С-Пб.: типография императорской академии наук, 1912 (полная электронная копия)

.Научно - критическая литература.

.Воронцов, И.А. Организация военного дела Золотой Орды. - М.: ЦЕНТРПОЛИГРАФ, 2011. - 145 с.

.Горский, А.А. Эволюция отношения к убийству в Древней Руси // Горский А.А. Личности и ментальность русского средневековья: очерки. - М: "Языки славянской культуры", 2001. - 175 с.

.Гудзий, Н.К. "Слово о полку Игореве" и древнерусская литературная традиция. / Гудзий Н.К. Литература Киевской Руси и украинско-русское литературное единение. - Киев, 1989. - С.153

.Гуревич, А.Я. Походы викингов. - М.: Наука, 1966. - 187 с.

.Кирпичников, А.Н. Древнерусское оружие, выпуск первый: мечи и сабли. - М. - Л.: изд-во "Наука", 1966. - 109 с.

.Кирпичников, А.Н. Древнерусское оружие, выпуск второй: копья, сулицы, боевые топоры, булавы, кистени. - М. - Л.: изд-во "Наука", 1966. - 147 с.

.Кирпичников, А.Н. Древнерусское оружие, выпуск четвертый: снаряжение всадника и верхового коня. - М. - Л.: изд-во "Наука", 1971. - 121 с.

.Лихачев, Д.С. "Слово о полку Игореве" и культура его времени: Монография. - 2-е изд. доп. - Л.: "Художественная литература", 1985. - 352 с.

.Медведев, А.Ф. Ручное метательное оружие (лук и стрелы, самострел) VIII - XIV вв. М.: Наука, 1966. - 128 с.

.Мишо, Г. История крестовых походов. - М.: Алетейа. 2001. - 368 с.

.Мусин, А. Е.milites Christi Древней Руси. Воинская культура русского средневековья в контексте религиозного менталитета - С-Пб.: Изд-во "Петербургское Востоковедение", 2005. - 368 с.

.Окшотт, Э. Археология оружия: от бронзового века до эпохи Ренессанса. - М.: ЦЕНТРПОЛИГРАФ, 2006. - 388 с.

.Самоквасов, Д.Я. Могильныя древности Северянской Черниговщины. - М.: Синодальная типография, 1916. - 103 с.

.Фролов, Э.Д. Русская наука об античности: историографические очерки. - Спб.: Изд-во СпбГУ, 1999. - 616 с.

.Хрусталев, Д.Г. Русь от нашествия до ига. - М.: Евразия, - 384 с.

.Янин, В.Л. Новгородские посадники. - М.: Изд-во Московского университета, 1962. - 410 с.

Статьи в сборниках

50.Бегунов, Ю.К. Героика Древней Руси / Памятники литературы древней Руси XI-XV веков: сборник. - Изд-во "Советская Россия", 1981. - 517 с.

51.Вилинбахов, Г.В. Символика меча в русской государственной геральдике XVII - 1 четверти XVIII вв / Геральдика: Материалы и исследования: сборник научных трудов. - М.: Наука, 1987.402 с.

.Гладкова, О.В. "Непривычная литература", вступительная статья к сборнику "Слово Древней Руси", Москва, "Панорама", 2000 год.

.Кирпичников, А.Н. Древнейший русский подписной меч / Советская Археология: сб. научных трудов. М.: "Наука", №3/965. - с. 196 - 201.

.Кирпичников, А.Н. К оценкам военного дела Средневековой Руси / Древние славяне и Киевская Русь: сб. научных трудов. АН УССР. Ин-т археологии - Киев: Наук. Думка, 1989. - 200 с.

.Кирпичников, А.Н. О начале производства мечей на Руси / Труды VI Международного Конгресса славянской археологии: сб. научных трудов, т.4., М., 1998. С.246-251.

.Лихачев, Д.С. Человек в литературе Древней Руси. - М.: Наука, 1970. - 134 с.

.Трофимова, Н.В. Поэтика и эволюция жанра древнерусской воинской повести. - М.: Изд-во Московского университета, 2013. - 254 с.