"Земщина" или "Опричнина": историческое противостояние двух генотипов отечественной государственности


«Земщина» или «Опричнина»: историческое противостояние двух генотипов отечественной государственности


В.А. Должиков


По своему генотипу современная российская государственность, как считают некоторые исследователи, остается, по крайней мере, в потенции все той же империей. Системное восстановление пресловутой «вертикали власти» на рубеже 1990-2000-х гг., действительно, лишний раз подтверждает этот вывод. Что же касается внешнего ее камуфляжа под федерацию, так ведь это, в общем, не новинка для отечественной политической системы. Под формально федералистской аббревиатурой «СССР» в недавнем прошлом тоже скрывалась имперская государственность с поистине безграничными экспансионистскими устремлениями.

За последние годы критическая масса сторонников реставрации государства имперского типа в России заметно увеличилась. «Не секрет, что многие из нас, - констатирует редактор популярного еженедельника, - до сих пор тоскуют по былому величию былой империи по имени Советский Союз, распад которой В. Путин назвал в свое время «величайшей геополитической катастрофой» XX века».

Все четче усиливается «преемство» современной российской государственности с ее предшественницами и по способу замещения главного субъекта верховной власти. Фактически возобновлен тот же самый принцип назначения преемника, который ввел Петр I в начале XVIII в., отменив сложившуюся традицию династического престолонаследия (по прямой мужской нисходящей линии). «Институт выборов, - справедливо замечает Ю.С. Пивоваров, - вот что могло отправить этот принцип в небытие. Но в реальной жизни этот институт был подменен произволом наследничества, «назначением» президента-наследника». Сегодня в Российской Федерации, по сути, сформировалась квази-монархическая форма правления. Главная отличительная ее черта - это институциональное ограничение полномочий персонифицированной президентской власти не конституцией, не правом и не парламентом, а своеобразным «корпоративным самодержавием» служилой чиновной номенклатуры, рассредоточенной по уровням традиционной для России бюрократической «пирамиды» государственного управления.

В рамках ныне действующей политической системы нейтрализовать очевидный реванш имперской тенденции мог бы, наверное, процесс воссоздания государства национального типа, для всех институтов и субъектов политической власти которого системообразующий народ является главным источником и целью, а не средством. Но без жесткого давления на государство «снизу», то есть со стороны зрелой, вполне сформировавшейся национально-гражданской общности такой вариант вряд ли осуществим. Поэтому представляется логичным вопрос: а действует ли сегодня в реальной жизни России такой ее субъектный континуум, как гражданская нация? Думаю, что на данный вопрос можно получить пока лишь отрицательный ответ.

Если обратиться реалиям прошлого, то можно заметить, что не однажды главный субъект отечественной истории - русский народ - был близок к трансформации в настоящее национально-гражданское сообщество. Основные вехи растянутого по времени, крайне противоречивого процесса совпадают с этапами политического освобождения общества, которое развертывалось как «сверху», по инициативе государственной власти, так и «снизу», посредством спонтанного самоосвобождения и соответствующей структурной социальной самоорганизации великорусов.

Так, первая фаза этого процесса хронологически соотносится с периодом интенсивного формирования Великорусского (Московского) национального государства (80-е гг. XV - середина XVII вв.). Исходной точкой здесь можно считать победу Московского княжества в борьбе за политическую независимость от Ордынской державы (1480 г.). Но в этот же период внутри формировавшейся отечественной государственности стали вырисовываться имперские контуры, унаследованные сразу от двух прототипов: монголо-тюркской Орды и восточно-римской, православной Византии. Великий князь Московии заявил о себе тогда впервые как о наследнике византийских императоров. Он принял новую государственную геральдическую символику, позаимствованную от верховных правителей Константинополя: герб в виде двуглавого орла, «скипетр» и «державу». Видоизменилось и самоназвание государства. Появился новый титул: Иван III именовал себя в официальных документах уже «великим князем всеа Русiи» (но, заметим, еще не «России»). По оценке одного из исследователей-этнологов XIX в., «книжная и искусственная Русия, образовавшаяся от приращения к народной Руси греколатинского хвостика - несомненно византийского происхождения…». Имперская идеологическая транскрипция государственного этнонима «…была окончательно принята под влиянием Софьи Палеолог и сопровождавших ее ученых греков-политиканов». Прежняя формулировка исторического самоназвания страны - «Русь» - казалась «устарелой, слишком узкой, частной и провинциальной». Вместе со всеми этими новшествами московская власть впервые попыталась адаптировать и соответствующую государственную идеологию. Базовую матрицу ее составляла «гордая мечта о воссоздании на Москва-реке православно-византийской короны в ее вселенском значении и блеске».

Второй важный момент намечавшегося противоборства двух тенденций в развитии отечественной государственности был связан с политическими реформами московской великой княгини Елены Васильевны Глинской и ее сына-преемника Ивана IV (30-50-е гг. XVI в.). Так, уже в 1539 г. была проведена «губная» реформа, в результате которой стали формироваться структуры земского общественного самоуправления. Значительный объем полномочий передавался верховной властью на места выборным старостам из числа «детей боярских», у которых помощниками являлись «излюбленные головы» и «целовальники» из «лучших» крестьян-общинников. Это и есть фундамент будущей русской «земщины», которую можно считать приблизительным отечественным аналогом европейской системы структурных органов национально-самобытного гражданского общества. В 1550-е гг. под руководством и при деятельном участии самодержавного, но пока еще «земского», молодого царя Ивана IV формировалась вполне адекватная новому периоду русской истории политическая общественно-государственная надстройка в виде представительной народной монархии.

Для нее были характерны: разделение властей на законодательносовещательную (аристократическая Дума, общегосударственное собрание представителей сословий - Земский Собор) и властно-исполнительную - Избранная Рада (государев Совет), Приказы столичного центра. На периферии страны местного областного и общинно-волостного земского самоуправления (губные и волостные старосты, сотские и тысяцкие, градские головы, гласные и приказчики, мирские поручики, посредники и целовальники и пр.). Подобная логика развития государственности самобытного русского типа должна была, казалось бы, привести к укоренению на отечественной почве первичных звеньев будущего национально-гражданского сообщества. В свою очередь, такой ход событий мог сделать необратимой постепенную эволюцию государственности в перспективном направлении к ограниченной «правомерной» и даже «правовой» (конституционной) монархии. Тем более что в других странах Европы в XVI - XVII вв. синхронно развертывались аналогичные или похожие процессы.

Однако лишь в самом начале переломной эпохи политическая система страны существовала в форме великорусского национального государства, представляя собой не совсем еще сложившуюся самодержавно-земскую представительную монархию. Вскоре она стала превращаться в наднациональное государство с абсолютизируемой верховной авторитарно-патерналистской властью и полномочной самодержавной бюрократией. Постепенно в развитии отечественной государственности возобладала и стала доминирующей имперская тенденция. Решающую роль в этом коренном повороте русской истории сыграл, на мой взгляд, фактор успешной государственной экспансии в сопредельных территориях. Характерно, что в те же славные 1550-е гг. с поразительной легкостью Русское (Московское) государство раздвинуло свои границы на Востоке за счет неуклонной инкорпорации перманентно распадавшейся на отдельные улусы Ордынской державы. Впервые отечественная государственность становилась полиэтничной по составу подвластного населения. После того, как в нее вошли Ногайская Орда, Кабарда, Казанское ханство и Астрахань, а, в особенности, с переходом колоссальных территорий Сибири под власть московского государя был сделан решающий шаг на пути становления собственно России как евразийской сверхдержавы. Столь значительным территориальным приращением, как известно, московская верховная власть не ограничилась. В 1558 г. Иван IV круто развернул главный вектор экспансии «на германы», т.е. в западном направлении.

Для реализации проекта масштабной военной авантюры, предпринимаемой в Балтии (Ливонская война), московское государство вынуждено было мобилизовать гигантские силы и средства, не соизмеримые с наличным финансово-экономическим потенциалом страны. Русское земское сообщество не могло поддерживать ориентированную на запад экспансионистскую политику, так как она коренным образом противоречила национальным интересам и приоритетам народа. По мере того, как Ливонская война затягивалась, Иван IV приступил к ликвидации ставших помехой его новому экспансионистскому курсу земских общественных институтов и структур. Действуя по известному принципу «сам тебя породил - сам и убью!», он отказывался от завершения национальной политической реформы.

Новый поворот Ивана IV привел к масштабным отдаленным последствиям. «Гениальным для самодержца ударом, - отмечает русский исследователь начала XX в. А.А. фон Бринкман, - он расслоил свою державу на опричнину и земщину и этим в долготу веков предначертал все ее исторические судьбы»3 (выделено мной - В.Д.) Специальное отмежевание Иваном IV Грозным «опричнины» - типологически полностью обособленной подсистемы государственного управления, где все должностные лица назначаются царем-самодержцем, - следует, по-видимому, расценивать как первую попытку выстроить империю. Об этом свидетельствует и появление в пространном титуле, составленном лично самим государем, характерной фразы о «скипетре Российского царствия». Хотя, как замечает исследователь, «…иногда, по надобности изображая себя «земским» царем, Иван IV еще называл себя государем «всея Руссии».

Создавая «государство в государстве», верховная московская власть фактически впервые в отечественной истории попыталась осуществлять политическую контрреформу, перечеркивающую положительные результаты собственных, притом успешных преобразований 1530-1550-х гг. По внутренней сути своей, такая контрреформа являлась радикальным отрицанием земского принципа равносубъектной симметрии русского гражданского сообщества и национального государства. Хотя по-настоящему стабильную Империю Иван IV Грозный так и не смог создать, а выделенный анклав опричнины вроде бы даже совсем ликвидировал. Но всю страну московский царь поставил в конечном итоге на опасную грань системного кризиса - будущей Великой Смуты.

Впоследствии выдвинутая Иваном IV идея государственности опрично-имперского типа обрела самостоятельную политическую жизнь. По верной оценке А.А. фон Бринкмана, «сущность опричнины как управления страною через чуждых ей и близких ко двору лиц, - управления, в котором усмотрение попечительной власти ставится выше твердых указаний закона, а голос народа заранее подозревается в крамоле против этой попечительной власти, - эта сущность осталась и определяет историю России вплоть до настоящего времени» (курсив автора. А.Б.).

Существование «опричнины» как системообразующего институционального ядра российской государственности современная отечественная историография ограничивает чаще всего по сложившейся концептуальной схеме лишь хронологическими рамками второй половины правления Ивана IV. Но теперь в исследовательской литературе можно встретить и совсем иную точку зрения2, которая ближе всего к разработанному С.Ф. Платоновым еще в начале XX в. классическому подходу к этой теме. Доминантой российской истории, согласно данной концепции, являлось длительное, циклично-вековое противостояние двух основных типов государственности: «земщины» и «опричнины», с преобладанием последней .

В связи с этим особый интерес представляют 1610-е гг., когда русское земское сообщество добилось существенного, но временного, к сожалению, успеха в закреплении более выгодной для него тенденции. Период Великой гражданской войны в России начала XVII в. (Смуты), с одной стороны, завершился, как известно, победой национально-патриотических сил. Объединялись они вокруг земской идеи «народосоветия» (термин А.П. Щапова), а возглавлялись двумя знаковыми лидерскими фигурами: «гражданином № 1» К. М. Мининым и принадлежавшим к старорусской династической фамилии Рюриковичей князем Дмитрием Пожарским. События 1612-1613 гг. внешне выглядят как полный символический триумф «земщины» и как вытеснение из реальной политики «опричного» начала. Но, с другой стороны, результатами победы русского патриотического общественного движения «Советов всей земли» ни тот, ни другой из «спасителей России» воспользоваться не сумел. Верховная власть во временно утвердившейся земской представительной монархии оказалась в руках клана Романовых - выходцев из придворной группировки московских служилых бояр. Старший из них - Федор Никитич Романов - будущий высший иерарх российской Православной церкви Филарет - подбирался к вершинам государственной власти еще при выборном земском царе Борисе I (Годунове). По своему менталитету Романовы являлись вовсе не аристократами-«земцами», а скорее пронырливыми и энергичными бывшими царедворцами, холопами-«опричниками». Хотя, надо признать, что властные полномочия новой выборной русской династии были санкционированы «волей и милостью народной» на историческом Земском Соборе 1613 г.

Политический тандем первых Романовых - царя Михаила I и патриарха Филарета I - как бы олицетворял собой кратковременный (1613-1649 гг.) период существования великорусской национальной государственности в ее развернутом теократическом, православно-соборном варианте, в уникальной форме «двуглавой» и «двуединой» земской монархии.

Однако во время правления царя Алексея Михайловича Романова (вторая половина XVII в.) верховной власти удалось сначала подорвать, а затем и полностью разрушить не устойчивую еще симметрию земской общественно-государственной системы. Снова обрела силу ранее доминировавшая имперская тенденция. Такому варианту развития государственности способствовало, на мой взгляд, крупное поражение сторонников «земщины» на завершающем этапе законодательной деятельности Собора 1649 г.. Большинство его представителей согласилось тогда с юридическим оформлением института крепостного права (отмена традиционной процедуры «Юрьева дня»), что больше всего соответствовало не интересам ранее влиятельного слоя свободных земских бояр-вотчинников, а потребностям служилых дворян-помещиков.

Самодержавная правящая династия, чувствуя поддержку со стороны усилившегося дворянства, становилась лишь в малой степени связанной политической волей собственно земщины. Реальная независимость царской власти от общества тем временем возрастала за счет подавления и унижения боярской родовой аристократии (от древнегреч. aristos -лучший и cratios - власть), наступления на права горожан «беломестных» слобод и посадских общин, самоуправляемых «черносошных» крестьянских волостей, иррегулярного стрелецкого войска, казацкой «вольницы» и т.п. Все эти социальные группы в недавнем прошлом составляли органическую базу русского земского сообщества. Жесткий натиск государства на традиционные права и свободы гражданского общества-земства вызвал ответные антиправительственные протестные движения общенационального характера (староверческий «раскол», «разинщина», «хованщина» и др.). Недаром 1660-1690-е гг. вошли в историю России как беспрецедентно «бунташное» время.

Царское самодержавное правительство смогло тогда справиться с народными волнениями. В ходе их разгрома резко выросла статусная роль в государстве служилой дворянской бюрократии - новой главной опоры московского «центра». Отныне формировалась такая система власти, где места для традиционных институтов выборной самоуправляемой «земщины» уже не было. Коренному перевороту во взаимоотношениях государства и общества снова способствовал внешний, геополитический фактор: включение в состав страны двух восточнославянских областей - Левобережной приднепровской украины (Малорусии) и Литовской украины (Белорусии). Начиная с 1654 г. Алексей Михайлович стал уже именовать себя «Божиею милостью великим государем, царем и великим князем Великия и Малыя (и позднее и «Белыя») России» (выделено мной - В.Д.). Перед его правительством объективно возникла проблема унификации принципов государственного управления старыми и вновь присоединенными землями. Вместе с тем нарастало субъективное желание московской центральной власти привести к единообразному знаменателю всю систему подвластных административных учреждений. Россия оказалась на исторической развилке, перед выбором: быть или не быть ей государством имперским, унитарным и наднациональным?

По целому ряду причин именно служилое дворянство и московское служилое боярство («княжата» и «боярские дети») были по максимуму заинтересованы в системной имперской трансформации. В особенности же, это касалось растущего слоя дворянской приказной бюрократии (воеводы, дьяки, подъячие). Он-то и выдвигался на первый план, замещая собой должностные ниши, которые высвобождались по мере уничтожения выборных институтов земского общественного самоуправления. По данным Н.Ф. Демидовой, обстоятельно исследовавшей этот вопрос, численность чиновников московских приказов (дьяков и подъячих) с 1640-х по 1690-е гг. выросла почти в три раза. Так что форсированная бюрократизация системы государственного управления второй половины XVII в. обуславливалась динамикой соответствующих изменений, происходивших внутри структуры сословных групп русского общества.

Беспрерывные внутренние конфликты и внешние войны России с Речью Посполитой (1654-1667), Швецией (1656-1658), османской Турцией и Крымским ханством (1676-1681), расширяли базу стартовых возможностей для дальнейшего роста дворянского служилого сословия. Происходила его консолидация, сопровождавшаяся притоком дворян из периферии на московскую военную и чиновную службу. Рыхлая структура самоорганизации прежнего поместно-земского территориального ополчения заменялась полками «нового строя», ставшими основой будущей постоянной армии. В результате возникла достаточно мощная вооруженная политическая сила, больше всех заинтересованная в укреплении позиций независимого от земского сообщества бюрократического самодержавного режима.

Становление государственности наднационального имперского типа продолжалось и в годы кратковременного, но по-своему результативного для данной тенденции, правления царя Федора Алексеевича Романова (1676-1682 гг.). Это при нем был полностью ликвидирован институт выборных губных старост, функции которых замещались воеводами, назначаемыми московской верховной властью. В конце 1670 - начале 1680-х гг. на окраинах и в центре страны были созданы укрупненные военные округа - «разряды», положившие начало повсеместной милитаризации государственного управления. Все эти меры стали прологом коренных структурных преобразований политической системы в России начала XVIII в.

Иван IV Грозный лишь первым из московских государей попытался распространить унаследованные от Орды и Византии восточные, «евразийские» принципы имперской государственности на всю политическую систему новой России. Правда, по целому ряду причин ему не удалось реализовать свой замысел до конца. Модифицированный опричный проект был заново инициирован Петром I, а преемники его по верховной власти завершили трансформацию политической системы отечественной государственности. Этот период стал поистине роковым для русской гражданской нации, которая так и не смогла сформироваться до конца. Своей милитаристской, экспансионистской и потому откровенно крепостнической политикой режим «первого большевика» (по определению М. Волошина) ликвидировал последние остатки выборных институтов общенационального и регионального представительства. Земская монархия была демонтирована и полностью уничтожена. Вместо выборности, традиционной для земщины, насаждался бюрократический принцип назначения должностных лиц по всей вертикали системы государственного управления.

Ради сомнительной перспективы воплощения в жизнь унаследованной от предшественников по престолу опричной имперской идеи верховная власть загубила, морально сломила или вытеснила на задворки страны лучшие социальные слои русского общества. Только по недоразумению исследователи, идентифицируя политический статус Петра I, именуют его «царем». Гораздо ближе к истине характеристика этого верховного правителя, оставленная одной из обыкновенных крестьянок в допросном пыточном деле государственной политической полиции - Преображенского приказа. «Какой он царь? Он крестьян разорил с домами, мужей наших побрал в солдаты, а нас с детьми осиротил и заставил плакать век…,- продолжала настаивать на своей правоте и под пытками современница первого российского императора, - Мироед! Весь мир переел; на него кутилку, перевода нет, только переводит добрые головы». Да, волевыми усилиями предшественников по престолу, самим Петром I и целой «командой», по большей части не легитимных его наследников была, действительно, создана гигантская континентальная империя. Но внешняя территориальная экспансия, сопровождавшаяся беспрерывными, затяжными войнами, потребовала от «титульного» русского народа непосильных материальных и людских жертв. «Государство пухло, - проницательно замечает В.О. Ключевский, - народ хирел». Все стороны обыденной жизни страны были в результате подчинены по преимуществу государственным, а не национально-гражданским общественным интересам.

Многие современные исследователи считают даже Российскую империю XVIII-XIX вв. государством «вотчинного» типа, следуя в этом известной концептуальной версии Р. Пайпса. На мой же взгляд, подобная типологическая дефиниция маскирует наднациональную специфику отечественной государственности. Вотчина - это наследуемая (частно-семейная) легитимная форма собственности, которая передавалась от одного лица к другому в соответствии с эталонными традициями русской (боярской) родовой аристократии. Государственно-вечевой уклад «вотчинного» типа, повсеместно преобладавший в домонгольскую эпоху, был органическим звеном общерусской земской системы. Вотчинное право подкрепляло политическую автономию так называемых боярских республик Северо-Восточной Руси IX-XVI вв. (Вятской, Новгородской и Псковской). Именно в этом своем качестве «вотчинный уклад» противостоял «опричнине», так как являлся ее антиподом. Родовитое старорусское боярство сохраняло свою независимость и свободу только до той поры, пока вотчинный уклад не был полностью уничтожен российской верховной властью.

Следовательно, природа института опричной «властесобственности» особая. С вотчинным правом она никак не связана. Главный источник ее формирования и последующего укрепления - это абсолютный произвол верховной власти, уничтожавшей аристократические и этнократические традиции русских «лучших людей» (т.е. народной элиты, в собственном смысле этого слова). Поэтому системный смысл весьма специфической сущности отечественного государства периода и укрепления Империи намного точнее могло бы, на мой взгляд, раскрывать понятие «опричнина» (от старорусского «опричь» - особо, отдельно, кроме). Полностью отрицая нормативы традиционного вотчинного права, опричная форма династической власти-собственности по существу своему не легитимна. С демократической же точки зрения, опричнина как институт и незаконна, и безнравственна, поскольку не имеет даже частичной, формальной санкции со стороны главенствующего субъекта права и власти - самого народа или, хотя бы, со стороны представительного высшего его слоя.

земщина опричнина отечественная государственность

Примечания


Теги: "Земщина" или "Опричнина": историческое противостояние двух генотипов отечественной государственности  Статья  История
Просмотров: 8167
Найти в Wikkipedia статьи с фразой: "Земщина" или "Опричнина": историческое противостояние двух генотипов отечественной государственности
Назад